– Матушка? Но она ведь добродетельна, как…
– Вот именно. Поэтому матушка Ветровоск пристально следит за каждым ее шагом.
Агнесса в который раз окинула взглядом бедно обставленную комнату. Потолок протекал. Она слышала, как стены уходят в глину, глубже, глубже… Она слышала их мысли.
– И матушка знала, что Маграт собирается назвать девочку Эсме?
– Вероятно. Чего она только не знала, ты не поверишь.
– Если задуматься, не слишком-то вежливо называть так ребенка… – промолвила Агнесса.
– Что ты имеешь в виду? На ее месте я была бы польщена.
– А матушка могла счесть, что ее имя просто взяли и передали. По наследству, так сказать.
– Вообще, да, – согласилась нянюшка. – В дурном настроении Эсме и не до такого могла додуматься.
– Как говаривала моя бабушка, об острый ум и порезаться недолго.
Они еще посидели в серой тишине, а потом нянюшка сказала:
– А вот у моей бабки была своя присказка, которую она любила повторять в похожих ситуациях…
– И какая же?
– «А ну, кыш, дьяволенок, вот отрублю тебе нос и кошкам скормлю!» Но в нашей ситуации это не больно-то поможет.
Сзади вдруг раздался какой-то звон. Повернувшись, нянюшка глянула на стол.
– Ложка пропала…
На сей раз звон донесся со стороны двери.
Прыгая вдоль дверного порога, сорока тщетно пыталась подцепить клювом украденную ложку. Заметив, что на нее смотрят, воровка наклонила голову и уставилась на ведьм своим похожим на бусинку глазом. И едва-едва успела увернуться от нянюшкиной шляпы, метко брошенной на манер «летающей тарелки».
– Эти воровки тащат все, что блестит…
Граф де Сорокула смотрел в окно на предваряющее рассвет небесное зарево.
– Вот видите, – сказал он, поворачиваясь к семье. – Наступает утро, а мы живы-живехоньки.
– Ты специально выбрал хмурое утро, – ехидно заметила Лакримоза. – Его едва ли можно назвать солнечным.
– Всему свое время, дорогая, всему свое время, – весело откликнулся граф. – Я просто хотел, чтобы вы меня поняли. Сегодня утро хмурое, согласен. Но для начала вполне сгодится. Мы можем акклиматизироваться. А потом в один прекрасный день… солнечный пляж…
– Ты действительно очень умен, дорогой, – сказала графиня.
– Благодарю, любовь моя, – кивнул граф, говоря тем самым, что абсолютно с ней согласен. – Влад, как там поживает пробка?
– Отец, а это действительно удачная мысль? – спросил Влад, пытаясь штопором вытащить пробку из бутылки. – Мне казалось, мы не пьем… вино.
– Думаю, пора начать.
– Фу, – фыркнула Лакримоза. – Даже не притронусь к этой гадости. Ее выдавили из овощей!
– Вернее, из фруктов или из ягод, – спокойно поправил ее граф. Он взял бутылку из рук сына и ловко вытащил пробку. – По-моему, отличное красное вино. Дорогая, выпьешь глоточек?
Жена неуверенно улыбнулась, показывая, что поддерживает мужа, хоть и идет против собственной воли.
– А может, его следует… э… подогреть?
– Рекомендуется комнатная температура.
– Отвратительно!– воскликнула Лакримоза. – Не понимаю, как вы можете это выносить!
– Лакки, попробуй. Ну, ради папы, – сказала графиня. – Быстрее, пока оно не свернулось.
– Вино, моя дорогая, всегда остается жидким.
– Правда? Как удобно.
– Влад? – Граф, наполняя бокал, повернулся к сыну, который следил за его действиями с явным испугом.
– А ты представь, что это кровь винограда. Возможно, так будет проще, – предложил отец, и Влад взял у него бокал. – Лакки?
Дочь решительно скрестила руки на груди.
– Ха!
– Мне казалось, тебе нравятся подобные вещи, – заметила графиня. – Ведь именно этим увлекаются твои подружки.
– Не понимаю, о чем ты говоришь!
– Гуляют аж до полудня, носят яркие одежды, дают друг другу странные имена, – объяснила графиня.
– Например, Гертруда, – с издевкой произнес Влад. – Или Пэм. И считают, что это круто.
Лакримоза резко повернулась и попыталась вцепиться ему в лицо ногтями. Он схватил ее за запястья и усмехнулся.
– Это не твое дело!
– Леди Стригуль говорит, что ее дочь теперь предпочитает, чтобы ее называли Венди, – пожаловалась графиня. – И что это на нее нашло? Иероглифика – такое красивоеимя для девушки. И на месте ее матери я бы настояла, чтобы она хоть чуточку подводила глаза…
– Согласна, – не сдавалась Лакримоза. – Но никто из них не пьет вино. Только настоящие извращенцы, которые специально стачивают зубы, пьют вино.
– А Маладора Крвойяк пьет, – возразил Влад. – Или как ее там нынче? Фреда?
– Нет, не пьет!
– Да ну? Она носит на шее серебряный штопор на цепочке – иногда даже с пробкой!
– Это просто модный аксессуар! Да, она хвастается, будто бы без ума от портвейна, но на самом деле наливает в бокал кровь. Однажды Генри принес на вечеринку бутылку вина, так она от одного запаха брякнулась в обморок!
– Генри? – переспросила графиня.
Лакримоза потупила взор.
– Мрачн Гиераки, – едва слышно произнесла она.
– Это тот, что коротко стрижет волосы и притворяется, будто работает бухгалтером? – уточнил Влад.
– Надеюсь, кто-нибудь сообщит об этом его отцу, – сказала графиня.
– Замолчите же!– воскликнул граф. – Все это не более чем культурная адаптация, понимаете? Прошу вас! Я столько трудился ради этого! Нам не нужен весь день целиком, а только его часть! Неужели я прошу слишком многого? А вино – это просто вино. В нем нет ничего таинственного. Итак, возьмите бокалы. Лакки, ты тоже. Пожалуйста. Ну, за папочку?
– Когда ты расскажешь об этом «Кириллу» и «Тиму», они просто обалдеют, – шепнул Влад Лакримозе.
– Заткнись! – прошипела она. – Пап, я боюсь, мне будет плохо!
– Твое тело приспособится, – успокоил ее отец. – Я его уже пробовал. Немного водянистое, на мой вкус. Слишком кислое, но вполне съедобное. Пожалуйста.
– Ну, хорошо…
– Отлично, – кивнул граф. – Итак, поднимите бокалы…
– Приветствуем тебя, новая кровь! – возвестил Влад.
– Карпе дием, – сказал граф.
– За горло, – добавила графиня.
– Мне просто не поверят, – пробормотала Лакримоза.
Все дружно пригубили вино.
– Ну? – осведомился граф Сорокула. – Не так уж и плохо, верно?
– Немного холодное, – заметил Влад.
– Я закажу подогреватель вина, – пообещал граф. – Я не какой-нибудь безрассудный вампир. Дети, надеюсь, еще какой-нибудь год, и все мы справимся со своей фенофобией и сможем позволить себе легкий салат…
Лакримоза театрально повернулась к родителям спиной и сделала вид, что ее тошнит в вазу.
– И тогда, Лакки, ты обретешь свободу. Одиноким дням наступит конец! И не только им одним, но и…
Влад был готов к чему-то подобному, поэтому он даже глазом не моргнул, когда отец резким движением выхватил из кармана какую-то карточку и вскинул ее высоко в воздух.
– Двойная змея, – спокойно сообщил он. – Символ джелибейбийского культа воды.
– Вот видишь?! – взволнованно воскликнул граф. – Ты даже не вздрогнул! И богофобию можно победить! Я всегда это говорил! Да, временами наш путь тяжел, но…
– Терпеть не могу,когда ты выпрыгиваешь из-за угла и обливаешь нас святой водой, – прошипела Лакримоза. – Хорошо, хоть последнее время ты немного подуспокоился.
– Ну, не такой уж и святой, – возразил отец. – Сильно разбавленной. В худшем случае лишь слегка благочестивой. Но благодаря ей ты стала сильной, а?
– Ага. Сначала все время простужалась, а потом ничего, закалилась.
Граф резко выдернул руку из кармана. Лакримоза лишь устало вздохнула.
– Всевидящий Лик Ионитов, – сказала она.
Граф едва не заплясал от радости.
– Видишь? Получилось! Ты даже не поморщилась! А это один из самых сильных религиозных символов. Ну, разве я зря старался?
– Надеюсь, это стоило тех мук, которые мы перенесли, когда ты заставлял нас спать на набитых чесноком подушках.
Отец схватил ее за плечи и повернул лицом к окну.
– Неужели тебе не достаточно знать, что весь мир – это наша устрица?
Она в недоумении наморщила лоб.
– А зачем мне превращать весь мир в какую-то скользкую морскую тварь?
– Потому что их едят живыми, – ответил граф. – К сожалению, вряд ли где-либо существует ломтик лимона длиной пятьсот миль, но сама метафора мне нравится.
Лакримоза повеселела и даже улыбнулась.
– Ну-у…
– Отлично. Мне нравится, когда моя дочурка улыбается, – одобрил граф. – Итак… кого мы предпочитаем на завтрак?
– Ребенка.
– О нет, я так не думаю. – Граф дернул шнурок колокольчика рядом с камином. – Это не дипломатично. Покамы не можем себе это позволить.
– Эта, с позволения сказать, королева выглядит почти бескровной. Жаль, Влад отпустил ту толстушку, – сказала Лакримоза.