» — и скрывает,
применяя при этом специально отработанный «педагогический» прием: держать
папиросу так — опершись локтем о стол и расслабив предплечье, — чтобы
она не дрожала в пальцах («Действует на ведомых успокаивающе...»).
Трудно переоценить не только человеческую привлекательность, но и точный
воспитательный эффект подобной откровенности, позволить себе которую может
настоящий герой. Читатель, особенно молодой, воочию убеждается, что присущий
(обязательно присущий!) ему самому инстинкт самосохранения — не
свидетельство моральной неполноценности, начисто закрывающей дорогу к смелым
поступкам, а нормальная реакция человека на опасность. Реакция, которой можно
управлять, которую можно (а в ряде жизненных ситуаций обязательно нужно!)
подавить — в чем, в сущности, и состоит истинная смелость. Говоря об этом,
В. Емельяненко следует добрым традициям лучших произведений нашей
литературы — вспомним хотя бы рассказ Д. Фурманова о переживаниях комиссара
Клычкова в его первом бою.
Что же толкает Емельяненко, как, впрочем, и Кравцову и многих других, пишущих
на «авиационную тему» авторов, на такую откровенность? Ведь вполне могли бы они,
честно пройдя свой путь военного летчика или летчика-испытателя, потом взять да
включиться в этакий лихой барабанный стиль: не ведали, мол, страха — и
баста!
Думаю, что здесь они проявили, точнее — продолжали проявлять смолоду
воспитанное в них летной профессией (хотя, конечно, не ею одной) чувство
ответственности за то, что они делают, говорят, пишут...
Ответственность за думы читателей, за формирование взглядов на жизнь у
молодежи, наконец, ответственность перед такой категорией, какправда .
Причем последнее не только потому, что правда, так сказать, вообще лучше вранья,
но и потому, что она эффективнее — сильнее любого вымысла...
Щедро рассыпая примеры высокого мужества, проявленного его товарищами по
оружию (о себе в этом плане он говорит крайне сдержанно), автор книги не боится
показать исключения из общего правила — людей, которые не смогли или не
захотели пойти по этому пути: дезертира летчика Иванова или майора К.,
осужденного трибуналом за систематическое уклонение от боя. Характерная
подробность: в тылу, до вылета полка на фронт, майор К. на митинге в своем
пламенном выступлении громче всех заверял: «Первый «эрэс» я выпущу за нашу
Родину, второй — за товарища Сталина!» Отличать показную
фанфарно-барабанную лихость от подлинного мужества — вот чему, кроме всего
прочего, учит книга «В военном воздухе суровом...».
* * *
Нельзя сказать, что вся книга написана ровно. Рядом со страницами яркими,
эмоциональными, содержащими глубокие размышления автора и его персонажей,
неожиданно соседствуют страницы какие-то более нейтральные, что ли,
соответственно и воспринимающиеся чисто информативно, без выраженной ответной
реакции читателя. Слов нет, какие-то колебания подобного рода неизбежно
присутствуют едва ли не в любой книге, да и не так уж много у В. Емельяненко
таких «проходных» страниц, чтобы обязательно на них останавливаться, но все-таки
хотелось бы понять — чем вызваны подобные колебания уровня изложения?
Не берусь ответить на этот вопрос с полной уверенностью... Поначалу
естественно возникает предположение, что водораздел здесь пролегает между тем,
что автор книги видел и пережил сам, и тем, что рассказывает с чужих слов.
Но нет, эта гипотеза легко опровергается — тот же первый боевой вылет
Холобаева и многие другие столь же ярко рассказанные эпизоды происходили, когда
автора вообще еще в полку не было. Значит, не в этом дело...
Так в чем же?
Мне кажется, что, скорее всего, тут могли сыграть определенную роль
внутренние мотивы, заставлявшие в каждом отдельном случае рассказчика
рассказывать, а слушателя (он же будущий автор книги) слушать и воспринимать
этот рассказ. Одно дело, когда в основе разговора лежала обоюдная потребность
товарищей по оружию к душевному общению — между боями или после боев, но
обязательно «для себя», без заранее сложившегося намерения написать об этом. И
совсем другое, когда собеседник автора, расположившись рассказывать, так прямо с
наивной прямолинейностью и начинал: «Слушай... Может быть, что из этого и на
карандашик возьмешь». Вот такая откровенная направленность «на карандашик», мне
думается, и могла вызвать к жизни страницы, в которых повествование если и не
превращалось в сухую протокольную запись (этого ни про один абзац в книге В.
Емельяненко не скажешь), то, во всяком случае, заметно теряло в глубине и силе.
* * *
...В гражданской позиции автора книги, вызывающей уважение и понимание
читателя, особое место занимает присущее ему остроразвитое чувство
справедливости . Еще в сравнительно недавние времена нам не раз
приходилось быть свидетелями того, как к этой, по самому существу своему сугубо
общественной, гражданской категории насильственно приклеивался ярлык так
называемого «абстрактного гуманизма». В. Емельяненко воспринимает справедливость
отнюдь не абстрактно, напротив — весьма конкретно. А потому не упускает
случая оценить или, вернее, представить читателю для самостоятельной оценки
каждую ситуацию, в которой справедливость торжествует либо, напротив,
попирается.
Вот инженер полка, обнаружив наконец хитрый, проявлявший себя только в
полете, но неуловимый на земле дефект мотора, бежит к заподозренному было в
ловкачестве летчику, чтобы подтвердить правоту последнего — совершить акт
справедливости... А вот история летчика Смирнова, участника беспримерного налета
двух (всего двух!) штурмовиков на станцию Малороссийскую, где они не только
уничтожили четыре эшелона с боевой техникой и боеприпасами врага, но и надолго
вывели всю станцию из строя. Этот вылет, положивший начало высокоэффективной
тактике «свободной охоты» штурмовиков, стал предметом специального приказа
Верховного Главнокомандования. Сам же Смирнов вскоре был сбит, попал в плен и
вернулся лишь после окончания войны. Свой рассказ об этом летчике В. Емельяненко
заканчивает словами: «...боевой награды за тот боевой вылет Смирнов так и не
получил».
А летчик Зангиев — ветеран полка, участник многих трудных, опасных и
притом весьма результативных вылетов — был поначалу включен в состав
участников предстоящего Парада Победы, однако... вскоре же из этого состава
отчислен: «был в плену и окружении»... Пишет о таких вещах В. Емельяненко так,
что чувствуется — горько ему рассказывать о них!
Но еще большей горечью полны те страницы книги, в которых говорится о
несчастьях непоправимых — о тяжелых потерях полка. Их набирается немало,
таких страниц. В самом конце книги автор приводит потрясающую цифру: «Наш полк
потерял за войну более двухсот летчиков и воздушных стрелков». Более двухсот!
Иными словами, в результате боевых потерь личный состав полка полностью сменился
несколько раз ! Но не в одной лишь цифре, пусть самой впечатляющей, дело.
Прочитав книгу, мы видим за этой цифрой не потери вообще, а потери конкретные,
потери людей хорошо нам знакомых, понятных, искренне полюбившихся — таких,
как Мосьпанов, Руденко, Артемов, Шамшурин, Зуб, Талыков, Аверьянов,
Бондаренко... Книга, написанная их другом и товарищем по оружию, — памятник
им...
На последних страницах повести автор вспоминает наказ своих однополчан: «Пиши
только правду!» — и добавляет: «Это прозвучало как боевое задание, когда не
спрашивают, хватит ли у тебя сил и умения выполнить его».