В результате этого (конечно, в сочетании с очевидной литературной
одаренностью автора книги) портрет незаурядного летчика и интереснейшего
человека Константина Николаевича Холобаева и получился таким жизненным и ярким
(наличие тут в полной мере того, что именуется портретным сходством, автор этой
книжки, знавший Холобаева еще с довоенных времен, может засвидетельствовать
решительно). Не менее точен в книге и портрет человека трагической судьбы —
Григория Пантелеевича Кравченко, одного из первых дважды Героев Советского
Союза, известного летчика-испытателя, а позднее боевого летчика и командира,
отличившегося в Китае и на Халхин-Голе, не раз пережившего высокие взлеты и
глубокие падения, причем не только в воздухе, но и на грешной земле тоже...
Запоминаются и многие другие невыдуманные персонажи повести... Словом, после
прочтения книги в памяти читателя остаютсялюди , а раз это так, то можно
ли воспринимать подобную книгу только как хронику?
Но где люди — там и проблемы. Проблемы нравственные, идейные,
психологические... Помните знаменитый чапаевский вопрос: «Где должен быть
командир?» Война показала, что решить этот вопрос применительно к
комиссару — особенно комиссару авиационной части, комиссару-летчику —
никак не проще, чем применительно к командиру. Тем не менее Борис Евдокимович
Рябов — комиссар 7-го гвардейского авиаполка — в первые же дни боев
решил для себя эту проблему без особых колебаний. На замечание командира полка о
том, что, мол, комиссар чересчур зачастил с полетами, Рябов отвечает: «Хорошо
вовремя сказать ободряющее слово. Но самому слетать и показать пример сейчас,
по-моему, куда важнее...» Этот эпизод говорит читателю гораздо больше, чем
сказали бы иные пространные рассуждения о психологии бойца или о месте
политработника в действующей армии.
Вообще В. Емельяненко владеет лаконичной и в то же время емкой фразой. Вот он
говорит, внешне даже как бы бесстрастно: «В полку осталось два
самолета...» — и нет больше нужды разъяснять,какой ценой досталась
полку его боевая репутация!.. Или, в другом месте, мимоходом замечает, что,
отправляясь на фронт, летчик Смурыгов хотел было взять с собой теплый свитер, но
передумал: «Войне же до холодов не бывать...» — что к этому добавишь?!
* * *
Среди особенно удавшихся персонажей повести хочется назвать летчика Н. А.
Зуба — личность, не только саму по себе чрезвычайно интересную, но и важную
для раскрытия некоторых существенных принципиальных позиций автора.
Обстоятельства сложились так, что В. Емельяненко был уже наслышан о боевых
делах Зуба, когда впервые лично встретил его. Встретил — и...
разочаровался: «Совсем не таким ожидал я увидеть знаменитого летчика Южного
фронта... Какой-то плоский, лицо птичье... Вот тебе и богатырь...» Намеренно
подчеркивая «негероичность» внешнего вида Зуба, автор очевидным образом
полемизирует с живучими представлениями о том, как «положено» выглядеть
героическому персонажу. Полемизирует так же, как это делали не раз другие, столь
же бесспорно компетентные в данном вопросе авторы, — вспомним хотя бы, как
Герой Советского Союза Наталья Кравцова подчеркнуто подробно описывала далеко не
безупречную выправку и нельзя сказать, чтобы очень бравый вид лучшего штурмана
женского легкобомбардировочного полка Героя Советского Союза Евгении Рудневой.
Вряд ли это простое совпадение. Видимо, и Емельяненко, и Кравцовой, и другим
авторам, касавшимся вопроса «внешний вид героя», есть с чем и с кем
полемизировать...
...Правда, позднее, когда Зуб снял шинель, ордена на его застиранной
гимнастерке заставили присутствующих в известной мере примириться с недостаточно
лихой внешностью их обладателя, ибо, как замечает автор: «Четыре награды тогда
были редкостью. За выслугу лет и в круглые даты боевых орденов не давали».
Но подлинное, окончательное знакомство летчиков 7-го гвардейского с Зубом
состоялось, конечно, не в разговорах, а в деле — в боевом вылете, где он
был ведущим. Если в первом боевом вылете Холобаева мы видели мужество, развитое
чувство долга, наконец, высокую общую квалификацию летчика, позволившую ему
сориентироваться в сложной и незнакомой обстановке, но в то же время очевидное
отсутствие боевого опыта, плана, подготовки, вынужденное проявление импровизации
там, где хотелось бы опираться на предвидение, — то в боевом вылете группы
Зуба увидели новые важные черты. Увидели торжество не только такого же мужества,
воли, чувства долга — эти качества требовались каждому воину всегда, от
первого до последнего дня войны, — но и предусмотрительности, опыта,
подлинной воинской мудрости — словом,умения воевать...
Сопоставление этих двух важных эпизодов вряд ли случайно и вряд ли показательно
для одного лишь 7-го гвардейского штурмового авиаполка.
В. Емельяненко подчеркивает: «Зуб не любил лихачества в воздухе. Он исключал
из полетов все, что было рассчитано на внешний эффект». И это — очень
важное наблюдение, касающееся уже не просто черты характера отдельного человека,
пусть самого незаурядного. Это — принцип. Это, если хотите, —
философия воина! Много лет спустя, в спокойные, мирные дни найдутся бойкие
молодые люди, знающие войну лишь понаслышке, которые назовут подобные принципы
«рассудочными принципами портных — семь раз отмерь, один раз отрежь». Таким
бойким молодым людям особенно полезно почитать книгу В. Емельяненко, потому что
все ее содержание свидетельствует: боевые летчики ничуть не меньше портных
стремились всегда, когда возможно, сначала «мерить», а лишь затем «резать»,
стремились воевать по-деловому, умно, расчетливо, без погони за внешним
эффектом...
Кстати, в своих воззрениях на сей предмет Емельяненко отнюдь не одинок.
Один из самых блестящих асов советской истребительной авиации, дважды Герой
Советского Союза Арсений Васильевич Ворожейкин, — кстати, сам автор пяти
чрезвычайно интересных книг воспоминаний боевого летчика, — сформулировал свою
точку зрения весьма четко: «Смелость в наших условиях — в расчете». Или в
другом месте: «Бой — прежде всего ум и расчет, и только после этого уже
сила и натиск». Наконец, он же замечает, говоря о последнем периоде войны: «Как
изменилось у нас понятие оценки боя! Когда-то пробоины в самолетах от вражеских
очередей считались как бы отметками за доблесть, а теперь — за ошибку,
неудачу...»
Емельяненко не стремится изобразить себя и своих товарищей по полку этакими
сверхчеловеками, не ведающими чувства страха. Он, как, наверное, всякий
фронтовик, полностью разделяет мнение поэтессы Юлии Друниной: «...кто говорит,
что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне» — и убедительно
показывает читателю неотсутствие страха, а егопреодоление !
Причем начинает не с третьих лиц, а с самого себя — откровенно
рассказывает, как в первом боевом вылете, увидев вокруг разрывы зенитных
снарядов, рефлекторно шарахнулся в сторону, но тут же вновь вернулся на боевой
курс и вместе со всей группой ударил по цели... Вспоминая мечты летчиков о
будущем Параде Победы, В. Емельяненко с болью добавляет: «И, наверное, каждый
тогда подумал: «А кому из нас доведется пролететь над Красной площадью в тот
солнечный день?..» Или вот он рассказывает о получении группой, в которой сам
был ведущим, боевого задания: «...сдерживаю себя в движениях, говорить начинаю
медленнее. Этим, конечно, не заглушить волнения, которое ледышками покалывает
где-то там, внутри. Но свое волнение нужно уметь скрыть...