На сей раз выводы врачей не были столь оптимистичны, но они снова настаивали на том, что девушку надо поскорее выдать замуж. Врачи категорически запретили поездки на ферму, которые могли развить в девушке наклонности к садизму, а это могло привести ко всяким отклонениям от нормальной психической и половой жизни.
И родители встали перед проблемой как можно скорее выдать дочь замуж. Она должна иметь мужа, детей, жить совершенно нормальной жизнью. Род Бертгольдов должен иметь здорового наследника, чёрт возьми! Но легко сказать выдать дочь замуж.
Конечно, Бертгольд мог выбрать среди подчинённых ему офицеров более или менее пристойную кандидатуру. Взять какого-либо бедного, мало заметного лейтенантика, выдвинуть его с тем, чтобы он потом стал его зятем. Но Бертгольд на собственном опыте знал, что подобная полная зависимость от будущего тестя мало способствует пробуждению нежных чувств к насильно навязанной жене. Надо признаться, его Эльза хоть и не испытывала больших недостатков, а последние годы даже могла считать себя богатой, счастливой никогда не была. Не обрёл счастья в супружеской жизни и сам Вильгельм Бертгольд. На людях они были вежливы, внимательны друг к другу, но, оставшись с глазу на глаз, не знали о чём говорить, были холодными и чужими, пока дело или разговор не касались Лоры. Да, только Лора, Лорхен была его единственным утешением.
Строя планы о будущем дочки, сухой, рассудительный Бертгольд становился мечтателем. Во время своей первой поездки в Мюнхен он сделал всё от него зависящее, чтобы ввести Лору в высшее мюнхенское общество. И не его вина, что Эльза не смогла закрепить этих связей. Так или этак, а путь в салоны, где Лора могла найти своего избранника, оставался закрытым, и Бертгольда беспокоила мысль о том, что ему чем-то придётся поступиться в своих планах, связанных с замужеством дочери. Тем более, что Лора, как это ни странно, сильно подурнела. Лицо слишком округлилось, а нос стал толще, отчего глаза Лоры казались много меньше, чем были на самом деле. Лишь волосы девушки оставались неизменно пышными и золотистыми.
Первое появление Генриха Гольдринга в своём служебном кабинете Бертгольд, тогда ещё оберст, воспринял как подарок судьбы. И действительно, только счастливым стечением обстоятельств можно было объяснить то, что именно к Бертгольду попал этот юный барон, сын его покойного друга, обладатель двух миллионов. Растроганный встречей с сыном покойного Зигфрида, оберст тогда совершенно искренне обещал Генриху заменить ему отца. Только ночью, обдумывая все, оберст понял, какой гениальный шаг он сделал.
Да, лучшего жениха для Лоры не найти. Молод, имеет заслуги перед фатерландом. Правда, немного горяч для разведчика, судя по истории с Шульцем, но дальнейшая работа в разведке дисциплинирует Гольдринга. Он имеет все основания рассчитывать на блестящую карьеру… А главное, богат, к тому же барон! Правда, в наше время титулам не придают большого значения, но не помешает, если Лора станет баронессой. Да и внешность у него неплохая, красив: высокий лоб, тонкий с горбинкой нос, умные светло-карие глаза, стройная фигура. Нет, даже самая капризная, разборчивая девушка на выданье не откажется от такого жениха!
О своих планах и надеждах Бертгольд немедленно уведомил жену, приказав ей проявлять как можно больше нежности к своему названному сыну. Лору и предупреждать не надо было. Она была в восторге, что у неё появился брат, офицер, судьба которого сложилась так романтично. Между Генрихом, фрау Эльзой и Лорой завязалась оживлённая переписка. Итак, всё шло наилучшим образом.
В разработанном Бертгольдом плане огромное значение имела первая встреча Генриха с фрау Эльзой и Лорой. Он заранее продумал все детали этой встречи и, как хороший режиссёр, распределил роли. Ведущую он, конечно, оставил за собой, причём Бертгольд умел не только хорошо играть, а и руководить ходом всех событий. И вот вдруг все его планы рушатся, ибо Генрих приезжает в Мюнхен именно тогда, когда его, Бертгольда, не будет. А что, если отпроситься на один день? Всего на один день?
Бертгольд вспоминает все срочные дела, которые ждут разрешения завтра и послезавтра. Нет, он сделает иначе поработает сегодня всю ночь, а завтра день, вечером попросит однодневный отпуск и вечером же выедет в Мюнхен. Трасса в чудесном состоянии, её не повредили бомбёжки, а французский «рено» домчит его до родного дома за восемь-девять часов. Итак, целый день будет в его распоряжении. А за день можно горы перевернуть. Но на всякий случай надо дать жене телеграмму, что приехать домой он не может.
Телеграмма мужа очень взволновала фрау Эльзу. Генрих только один день у них, а она устала безмерно. И не Генрих виновен в этом. О нет, она совершенно разделяет мысли Вилли о вежливости и воспитанности молодого барона. Более того, он произвёл на неё такое хорошее впечатление, что даже без обстоятельных инструкций мужа, по своему разумению, она использовала все способы, чтобы этот стройный, выхоленный офицер, с такими тонкими благородными чертами, двумя миллионами марок в Швейцарском банке, стал женихом, а потом и мужем её дочери.
Генрих прибыл утром. Его не ждали. Фрау Эльза не успела рассказать Лоре, как вести себя с названным братом. Девушка действовала на свой страх и риск и, как казалось фрау, допускала ошибку за ошибкой. Конечно, то, что Лора и Генрих названные брат и сестра, освобождало от всех церемоний, которых требовали правила хорошего тона. Генрих был прав, когда во время первой встречи заявил, что он не может называть свою сестричку на «вы». Совершенно допустимо было и то, что, здороваясь, Генрих и Лора поцеловались. Ведь они названные брат и сестра. Но внимательный и опытный глаз фрау не мог не заметить, что Лора сама затянула поцелуй и вообще чересчур пылко проявляла сестринские чувства. Это может оттолкнуть барона или, наоборот, повлечь за собой лёгкую победу над девушкой, которая сама вешается на шею. И тогда прощай все планы и надежды!
Нет, до приезда Вилли нельзя оставлять Лору и Генриха наедине. Фрау Эльза вынуждена была отложить все свои дела и целый день сопровождать дочь и гостя, куда бы те ни пошли. После завтрака они втроём осмотрели сад, прогулялись по улицам города, даже совершили до обеда прогулку на машине. Генрих сел за руль, Лора восторженно расхваливавшая мастерство водителя, взяла с барона слово, что он и её научит управлять машиной. Конечно, ничего странного и недозволенного в этом не было бы, если бы Лора умела вести себя. Но положиться на неё никак нельзя. Придётся ездить и ей, фрау Эльзе. Она сейчас уже так устала, что не знает, хватит ли у неё сил на завтра. Барон, правда, ведёт себя с Лорой вежливо, сдержанно, но кто его знает, как он будет держаться, когда останется с ней наедине?
Фрау надеялась, что муж приедет ночью, тогда вся тяжесть и ответственность лягут на его плечи, и вдруг телеграмма, что он прибыть не может.
Пришлось действовать на свой страх и риск. После обеда фрау Эльза, сославшись на то, что Генриху надо отдохнуть с дороги, а им с Лорхен рассмотреть подарки, зазвала её к себе в комнату. Та охотно согласилась, так как не успела как следует рассмотреть всё, что привёз Генрих. Девушка примеряла платье, туфли, прикладывала то одну, то другую материю к лицу. Надевала на шею дорогие бусы, и у неё, как говорится, в одно ухо влетало, а в другое вылетало всё, что говорила мать. Фрау была в отчаянии, видя, что её слова даже не доходят до сознания девушки. Придётся принять крайние меры.
— Ты не забывай, что сегодня он твой названный брат, а завтра может стать женихом, а потом и мужем.
Лора даже присела от неожиданности, но мигом вскочила и бросилась матери на шею.
— Боже мой, какая ты ещё наивная! Дитя, настоящее дитя! — расчувствовавшись, фрау Эльза гладила дочь по голове.
Да, мать поступила разумно, раскрыв перед Лорой все карты. Девушка сразу стала серьёзной и внимательно, выслушала все советы матери. Стать баронессой фон Гольдринг, женой этого красивого офицера! Отныне она во всём будет слушаться свою маму и слово в слово передавать ей то, о чём будет говорить ей Генрих наедине. Да, да, она понимает, что отец и мать желают ей счастья. Она будет делать все так, как ей велят…
Генрих с удовольствием разделся и лёг в постель. Как он устал! Генрих даже не представлял себе, что значит полдня провести в компании глупой девушки и заботливом матери, которая ловит жениха для своей дочки. Уж лучше иметь дело с самим Бертгольдом. Тот более разумен, более тактичен. Отвратительна вся эта комедия, но ничего не поделаешь. Надо как можно дольше тянуть её под всяческими предлогами, чтобы не испортить отношений с Бертгольдом, особенно теперь, когда он стал такой важной персоной. Жить среди этого награбленного богатства! С какой гордостью фрау Эльза показывала трофеи мужа, вывезенные из русских музеев. Как настойчиво во время обеда старалась привлечь внимание Генриха к столовым сервизам старинного русского серебра. Возможно, все в этой вилле краденое и награбленное… От старого осталась лишь эта бронзовая фигура Бисмарка, её нарочно поставили к нему в комнату, как милое воспоминание детства, а сегодня Лора подарила ему её в знак их встречи. Вспомнив о своём первом разговоре с Бертгольдом, в котором фигурировала и эта скульптура, Генрих улыбнулся. А всё-таки много значат в его работе такие детали.
— Ну, господин Бисмарк, до новой встречи! — сказал Генрих, обращаясь к основоположнику юнкерской Второй империи, повернулся на другой бок, натянул одеяло на голову и заснул крепким сном, как спит человек, уставший после тяжёлой работы. Разбудила Генриха горничная Анна уже вечером.
— Как можно так долго спать, лентяй! — крикнула Лора из-за двери. — Мы с мамой уже три часа как встали. Сейчас же одевайся! Гости уже собрались, а тот, ради кого мы их позвали, — до сих пор спит.
— Через минуту буду к твоим услугам.
Действительно, через пять минут свежий после хорошего отдыха, одетый в парадную форму Генрих появился перед Лорой. Девушка тоже подумала о своём туалете. На ней было пышное белое платье с живой красной розой на груди. Золотистые косы, переброшенные на грудь, спускались чуть ли не до колен.
— Маргарита! Настоящая Маргарита, в которую до безумия влюбился Фауст! Лора обиделась.
— Не говори непристойностей, Генрих! Ведь Фауст погубил Маргариту, и эта девушка совсем не умела себя вести. Генрих едва удержался от смеха.
— О Лора, я совсем не то имел в виду! Я думал о красоте этой девушки, о её длинных косах, а не о том, как она ведёт себя.
— Тогда я прощаю…— Лора крепко сжала руку Генриха и открыла дверь в столовую.
Ослеплённый ярким светом, Генрих не сразу разглядел всех гостей, заметил только, что их очень много. Но ему пришлось обойти всех и каждому пожать руку, вернее каждой, ибо тут собрались исключительно женщины, жены и дочери офицеров гестапо. Старые и молодые, худые и толстые, блондинки и рыжие, красивые и уродливые. Впрочем, их всех объединяло что-то общее, и лишь потом Генрих догадался, что этим общим было выражение любопытства на всех обращённых к нему лицах. Лишь одна из присутствующих чем-то отличалась от других, может быть тем, что вначале не обратила на Генриха ни малейшего внимания.
Это была красивая девушка лет двадцати восьми, с коротко подстриженными волосами, бледным, словно мраморным, лицом и большими синими глазами. Длинные тёмные брови, кончики которых доходили до висков, а на переносье почти срастались, и такие же тёмные ресницы хорошо контрастировали с цветом глаз и одновременно подчёркивали какое-то странное их выражение. На девушке была форма обер-штурмфюрера СС. Новенький «Железный крест» приколот над левым карманом хорошо сшитого парадного мундира.
— Моя кузина, начальник лагеря русских пленных в Восточной Пруссии, обер-штурмфюрер Бертина Граузамель, полуторжественно, полушутливо отрекомендовала свою родственницу Лора.
«Судя по расширенным зрачкам — кокаинистка», — подумал Генрих, пожимая маленькую, но крепкую руку Бертины.
Лора посадила Генриха между собой и Бертиной, и както само собой вышло, что они весь вечер держались вместе.
Бертина вначале относилась к Генриху не очень приветливо, но после двух-трех удачных его острот и тактично сказанных комплиментов развеселилась, начала отвечать шутками на шутки и охотно танцевала с Генрихом, который как единственный кавалер должен был приглашать всех дам по очереди. Во время танца она недвусмысленно намекнула на то, что не одобряет вкуса Гольдринга в выборе невесты.
Весь вечер Генрих ухаживал за Лорой, не забывая и Бертину: они условились встретиться снова завтра утром, чтобы втроём поехать за город.
И ближайшие три дня Лора, Бертина и Генрих были неразлучны. Они ездили на машине за город, осматривали Мюнхен, побывали в театре, в концерте.
Фрау Эльза сначала радовалась, что присутствие Бертины избавляло её от лишних волнений, связанных с наблюдением за дочкой и Генрихом. Но вскоре она поняла, что допустила ошибку. Бертина, не скрывая, кокетничала с Генрихом, и как ни была фрау ослеплена любовью к дочери, у неё всё же хватило объективности признать, что Лоре трудно конкурировать с Бертиной. Пришлось фрау вновь взвалить себе на плечи трудные и кропотливые обязанности матери, которая хочет выдать дочь замуж. Да и поведение Генриха начало её серьёзно беспокоить. Он увивался вокруг Лоры, говорил ей комплименты, был внимателен и любезен с девушкой, но до сих пор даже не намекнул на нечто большее, нежели чувство брата. Возможно, в этом повинна Бертина. Уж чересчур по-родственному относится к ней Генрих. Называет кузиной, во время поездок они по очереди ведут машину, а Лора сидит сзади одна и скучает.
Не знала, да и не могла знать фрау Эльза, что Генрих одинаково ненавидит и Лору, и Бертину. Ненависть эта вспыхнула внезапно, после вечеринки у Бертгольдов. Утром, как было условлено, Бертина пришла к Лоре и преподнесла ей подарок, слишком оригинальный для молодой девушки — это была плеть, как выяснилось позже, сделанная по специальному заказу Бертины. Получив её, Лора в каком-го диком экстазе обхватила кузину за шею и начала душить её поцелуями. Потом тут же, в комнате, стала размахивать нагайкой, словно секла кого-то. Взглянув на свою «сестричку», Генрих призвал на помощь всю выдержку, чтобы самому не ударить Лору. Лицо девушки, её глаза, раздувающиеся ноздри, вся фигура говорили о диком садистском наслаждении, охватившем её, как только к ней в руки попала плеть.
— Это точная копия плети, с которой я хожу по лагерю, — пояснила Бертина, с улыбкой наблюдая за кузиной. Генрих молча кивнул.
— Я хочу знать ваш адрес, давайте переписываться, предложила Бертина, как только Лора убежала к матери показывать подарок.
Генрих машинально назвал адрес, думая совсем о другом. Перед ним все ещё стояло искажённое бешенством и такое отвратительное в эту минуту лицо Лоры.
— Мама не разрешает ехать на ферму! — чуть не плача, пожаловалась Лора, вернувшись.
— А зачем ехать на ферму? — не понял Генрих.
— Чтобы испробовать подарок, там у нас работают русские девушки…
Генрих выхватил из рук Лоры плеть, но опомнился и сделал вид, что взял её только для того, чтобы рассмотреть. Внешне это была обычная плеть, но между кожаными полосками была вплетена гибкая проволока. Генрих размахнулся и изо всей силы ударил по спинке кресла.
— Ой, взгляните, кожа на кресле лопнула, — торжествуя, воскликнула Лора.
Все наклонились. Действительно, спинка кожаного кресла лопнула там, где пришёлся удар.
— Я охотно взяла бы вас, Генрих, надзирателем в лагерь, — бросила Бертина, многозначительно взглянув на Гольдринга.
— А вам часто приходится прибегать к плети?
Бертина начала подробно рассказывать о порядках в лагере. Она была среди своих, и ей нечего было скрывать. Наоборот, фрейлейн Граузамель изо всех сил старалась продемонстрировать перед офицером свою суровость гестаповки — начальницы лагеря.
Крепко сжав кулаки и стиснув зубы, слушал Генрих эти страшные признания. Время от времени он бросал короткие взгляды на Лору, которая впилась взглядом в кузину, чтобы не пропустить ни единого слова из рассказа палача в юбке. С этого момента Генрих возненавидел Бертину и Лору. С каким наслаждением он бросил бы все ко всем чертям и уехал в Сен-Реми, к Монике. Какой далёкой и какой близкой, безмерно дорогой была для него она сейчас, милая, хорошая, чистая даже в своей ненависти к врагам. Но бросить все и поехать в Сен-Реми Гольдринг не мог.