Рыжий, пустого насилия не любивший, встал на стражу к окну.
Хозяин, однако, ничего толком не говорил. Воевода свирепел, удары становились с каждым разом сильнее.
— Железом его надо пытать, — весело посоветовал Никита. — Тогда всё скажет.
Достав из печи ковш кипящей воды, Сокол замешал в нём какое-то снадобье. Никита, чтобы придать угрозам серьезность, сунул в печь подвернувшийся вертел. Хозяин слегка позеленел, но продолжал упорно отрицать злой умысел.
— Побойтесь бога, бояре, не знаю я ничего.
— Твоего бога не боюсь, со своим договорюсь, — ответил поговоркой Заруба и отвесил хозяину очередного тумака.
Тут вдруг вмешался Сокол.
— Отойди, Малк, — тихо молвил он. — Так ничего не добьёшься.
Воевода осерчал не на шутку. Такого вероломства в свою епархию он не ожидал. Заскрипел зубами, запыхтел обиженно, но чародею место уступил.
— На-ка, мил человек, выпей отвара, — Сокол поднёс к губам хозяина глиняную миску с дымящимся варевом.
Хозяин позеленел ещё больше, решив, что его хотят или отравить или, что ещё хуже, околдовать. Мотнул головой — отпихнул посуду, чуть было не пролив содержимое.
— Пей, не помрёшь, — настаивал чародей.
Сообразив в чём дело, Заруба вытащил кинжал и приставил лезвие к горлу хозяина.
— Тебе, убогому, чего говорят? — прошипел воевода. — Ну, пей!
Пересиливая себя, пленник глотнул раз, потом другой. Сморщился.
— Пей ещё, — сказал тихо Сокол.
Тот выпил. Глаза его помутнели, а из уголка губ потекла слюна.
— Теперь говори.
— Спрашивай, — безвольно согласился хозяин.
— Что случилось в селе? — по-прежнему не повышая голоса, задавал вопросы Сокол. — Куда ты отправил прислугу? Откуда про нас узнали? Что знаешь про княжича? Про монахов?
Набрав в грудь воздуха, хозяин начал рассказ. Начал издалека.
В прошлом году, зимой, на постоялом дворе остановился купчишка стародубский, следующий по Муромской дороге на торг в Городец Мещёрский. Ехал, понятно, не один — целый поезд купцов тогда собрался. Но в пути простыл, приболел да в Свищеве на несколько дней и задержался. Остальные ждать его не стали, утром уехали. Тогда и решил хозяин с друганами выпотрошить купчишку. Сначала, как это водится, за больным купцом ухаживали — не в селе же его грабить, в самом деле. Даже девку хозяин нанял, чтоб сидела с больным. А когда тот, поблагодарив и одарив хозяина с девкой, отправился дальше, его и встретили верстах в двух от села. Там овражек тёмный, лесом заросший и дорога прямо через него идёт, а объехать то место невозможно — лес дремучий да болота кругом. На подъеме том возы с трудом идут, люди лошадям помогают. Испокон веку в овражке этом зипуна брали. И до конца веков брать будут. Очень уж удобен овражек для лихого дела.
Зря купчишка сопротивлялся, добро защищая — пришибли его. Тело в прорубь спустили. Сани, сняв упряжь, порубили и сожгли, а лошадей овдам, лесным девам, то есть, пожертвовали — на волю в лес отпустили. Думали, всё в тайне сохранится, как всегда и бывало. Но в этот раз не вышло. Месяца не прошло, как хозяина призвал к себе батюшка местный. Поп не один оказался. Рядом сидел какой-то важный человек. Он не поздоровался, не назвал своего имени, а перешёл сразу к делу. Выложил все подробности разбоя, назвал место, имена подельщиков и купчишки. Говорил без злобы, но резко, словно топором по бревну тюкал. Злодей недослушал, бухнулся в ноги священникам: «Все, что есть у меня, церкви отдам, сам в монастырь уйду, не губите только. Бес попутал». Ну и всё в таком духе.
Однако, как оказалось, священники ждали от него вовсе не раскаяния. И как монах он был им без надобности. И даже на добро его немалое они не польстились. Им нужна оказалась особая от злодея служба.
Положение его, мол, очень удобно, чтобы выведывать разные тайны постояльцев, среди которых случались и не последние в окрестных княжествах люди. Кроме того, хозяина обязали выполнять волю всякого, кто предъявит особый знак — серебряную печать с буквой "М" и крестом.
С такими людьми не поторгуешься, выгоды не поищешь. На всё согласился хозяин. Так и стал церковным слухом, то есть, по-простому, доносчиком. И через него церковь многое узнала. И видимо не одну сгубленную душу прибавил он к злополучному купчишке.
А нынешним летом, в начале августа, в Свищево явился человек. Показал тайный знак и распорядился разместить на дворе четверых монахов, а в помощь им собрать тех лиходеев, что кончали вместе с хозяином стародубского купца. Встретить требовалось некий отряд, что должен был пройти через Свищево на Мещёрск. По-своему встретить. О том, что водителем в отряде значился младший княжич, никого из свищевских, понятно, не предупредили. Монахи вообще относились к ним словно к холопам и лишнего не говорили. Могучие мужи в черных ризах, они не походили на обычных воинов. Не пили хмельного, не ели мясного, не щупали девиц и не травили байки. Но силой и ловкостью могли поспорить со старинными богатырями.
Отряд княжича на постоялом дворе задержался недолго — пообедать, лошадей напоить и дальше в путь. В том же овражке все и полегли. Только самому княжичу удалось вырваться, да с ним ещё одному человеку. Монахи денно и нощно караулили Муромскую дорогу, надеясь перехватить беглецов, но из дебрей так никто и не вышел. Навряд ли в живых остались, леса здесь мрачные, полны всякой нечисти, да и зверь лютый водится. Два монаха позже вернулись, а два других — нет, видимо след взяли или ещё по какому делу ушли.
— Ну а на днях снова чернецы заявились. Сказали, что будто бы нужно изловить колдуна. Причём изловить без их, монахов, помощи. Как бы селом, миром. Делать нечего созвали сходку. Тут и поп наш местный постарался — такого про колдуна наговорил, что мороз по коже. Вот и весь сказ, — закончил хозяин.
— Когда точно эти самые монахи появились последний раз? — спросил чародей, нисколько не раздраженный тем, что его, Сокола, обозвали каким-то там колдуном.
— Да пожалуй, что три дня как раз и прошло, — ответил хозяин. После чего закрыл глаза и бессильно повис на веревках.
— Помер? — осведомился воевода прямо-таки с детским любопытством.
— Нет, живой. Проспит несколько дней. И помнить ничего не будет.
— Да-а, дела, — протянул Заруба.
А свищевские тем временем уже подходили толпой ко двору. Жизнь на разбойничьей дороге многому научила людей. В руках они держали, не что попало, а вполне приличные мечи, сабли, копья, сулицы, луки. Не меньше дюжины из них облачились в байданы.
— Э-э, — подал от окна голос Рыжий. — Да тут всё село вышло. Сотня, никак не меньше. Того и гляди на острог полезут…
— Сотня мужиков? — прорычал Заруба. — Эка невидаль! На лестнице любой из нас в одиночку всех сдержит. Так что наверх они не пробьются, а низ пусть себе забирают.
— Вода, еда есть. Продержимся до подхода подмоги, — согласился с начальником Дуболом.
— А если дом запалят, что тогда? — спросил Рыжий.
В комнате повисла тишина.
— Говорил же тебе, чародей, распустил князь мужичьё. В конец охамели, — буркнул воевода и ответил Рыжему. — Если запалят, будем в лес прорываться. Один чёрт княжича там искать.
— Голубя посылать надо, — предложил Дуболом. — Паренек, когда еще добежит. Да и перехватить его могут.
Переглянувшись с Соколом, воевода кивнул головой. Чародей достал лоскут тонкой ткани, а Тарко бросился к сумке, в которой хранилась клетка с голубем.
Пока Сокол писал, Заруба придумал, как увеличить силы обороняющихся. Зашёл в комнату с плененными разбойниками и объявил:
— Вот что. У нас тут война затевается с мужичьём местным.