Приступом нас взять, убогие, задумали.
Заруба сверкнул глазами.
— Но не надейтесь, что через это вам свобода образуется. Монахи здесь воду мутят. Те же что двоих ваших зарубили. Потому расклад таков: хотите получить свободу, так вставайте на нашу сторону, а нет — подыхайте в путах, как бараны.
Все пятеро долго думать не стали — согласились.
— Оружие ваше вон там, в углу свалено. Берите кому что надо. Но если кому-то из вас вдруг пришла в голову мысль к местным переметнуться, то помните! — воевода перешел на зловещий шёпот. — Разыщу, поймаю, на кол посажу или колдуну вон отдам — он вам мигом дырку в голове просверлит и мозги ваши через соломинку вытащит, а за место мозгов помётом куриным голову заполнит, и будете у него рабами вечными с душами погубленными.
Он помолчал и добавил:
— Однако уж если верность сохраните, свободу получите, слово даю.
Хоть и неправильно распылять силы, решили прежде времени стены острожные мужикам не сдавать. Ворота закрыли, припёрли для верности брёвнами. Пятеро прощёных разбойников, под рукой Рыжего, забрались с луками на крышу ближайшей к воротам постройки. Дуболом с начальником встали за воротами, остальные остались в доме.
Увидев на крыше лучников, подступающие мужики остановились в десятке шагов от острога. Толпа выпустила вперёд человека, который раскинув пустые руки, приблизился к воротам и постучал.
— Кто таков? Чего надо? — спросил Дуболом через малое окошко в двери.
— Отдайте колдуна по-хорошему. Остальным ничего не сделаем, — заявил парень, даже и не подумав представится.
— Ишь ты, хупавый какой. А знаешь ли ты, что здесь распоряжается княжеский воевода? Если вы ударите по нас, потом за крамолу ответить придётся.
— Про то никто и не узнает, — ухмыльнулся парень.
— Одумайся. Половину села порубим, — попытался образумить селянина Дуболом
— Моё дело предложить… — пожал тот плечами и вернулся обратно к своим.
В мужиков явно вселился бес. Чего бы им ни наговорили про злого колдуна, нападать на княжеских дружинников было с их стороны полным безрассудством.
Но они напали.
После первой попытки прорыва, повстанцы отхлынули, оставив лежать возле ворот четверых, с торчащими из тел стрелами. Двое ещё корчились, а двое, видимо, уже отошли. Среди селян порочных дел мастеров не нашлось, и бить ворота тараном они не додумались. Толпа стала растягиваться, беря двор почти в сплошное кольцо, за исключением крутой надречной стены. Теперь пятью луками нечего было и думать остановить напор. Выпустив ещё по стреле и, вроде бы, кого-то даже зацепив, Рыжий увёл разбойников с крыши. Чего доброго, ворвутся мужики внутрь и непросто станет к своим пробиться.
Острог может зверя, какого, или там мелкую шайку и сдержал бы, но сотня селян управилась с ним довольно легко. Воевода с Дуболомом, прикрывая один другого, лихо рубили головы лезущим в проделанные щели мужикам. Лишь однажды, пожалев слишком уж юного паренька, Заруба ударил плашмя. Оглушил того, не убивая, да и сам доброте своей подивился.
Скоро ополченцы полезли отовсюду. Дружинники отступили к хоромам, куда уже вернулись лучники. Сам Рыжий, опасаясь скорого пожара, догадался выпустить из пристройки лошадей. Теперь животные носились по тесноте двора, сбивая с ног и топча зазевавшихся селян. Когда Рыжий, последним из всех, заскочил в дом, двери заперли, заложили бревном. После чего, для верности, принялись заваливать проход лавками, столами, бочками, всем, что попадало под руку.
— Ну что, десяток уж точно положили, — довольно ухмыльнулся Заруба. — Если не сразу решат полымя пускать, то самое малое ещё столько же уложим.
Дом палить пока никто не собирался.
Предприняв попытку снять дверь с петель, но, потерпев неудачу, свищевские взялись рубить её топорами — это у них выходило куда толковее. Осаживая напирающих селян, двое разбойников поочередно стреляли из луков сквозь единственное выходящее в эту сторону оконце, но натиск не ослабевал. Когда дверь изошла на щепки, воевода распорядился подниматься наверх. Сам же с Дуболомом остался до поры внизу.
Тут у мужиков вновь вышла заминка. Пока несколько человек попытались растащить завал, их напичкали стрелами точно ежей, отчего завал только укрепился. Убрав меч в ножны, воевода принялся орудовать копьем, нанося удары сквозь нагромождение. Второго входа дом не имел, окна узкие — не пролезть, и по большому счету они могли продержаться уже на этом рубеже сколь угодно долго. По крайней мере, до темноты. Но тут в дело вступили откуда-то подошедшие чернецы, и битва разгорелась с новой силой.
Двумя-тремя умелыми распоряжениями, монахи упорядочили толпу, разделив селян на несколько отрядов и придав смысл их действиям. Одни продолжили осаживать дверь, но уже не совались по глупости под стрелы и копья, а растаскивали понемногу завал. Два других отряда попытались взять хоромину с двух сторон по приставным лестницам, через крышу.
Тарко с Соколом укладывали вещи, готовясь к побегу, когда в окне промелькнула тень лезущего по стене человека. Тарко подскочил к окну и, не долго думая, рубанул мечом по лестничной основе. Лестница из набитых на единственную жердь перекладин тут же преломилась, мужик, не успевший закрепиться на крыше, повис, а его ноги болтались прямо напротив окна.
Можно ему было и прыгнуть, высота хоть и большая, всё ж не смертельная, однако страх не позволял разжать пальцы. Тут наверх поднялся Рыжий. Быстро оценив обстановку, он поставил лук в угол и подошел к окну. Отметив, что сапоги на мужике совсем не мужицкие, а значительно добрее его собственных, Рыжий принялся те сапоги стаскивать. Висящий мужик поначалу брыкался, но, поняв, что может сорваться, притих. За сапогами пришла очередь пояса. Дотянуться до него удалось с большим трудом, лишь высунув наружу всю руку. Но только цепкие пальцы схватили пояс, как мужик сорвался. Однако Рыжий добычи не выпустил, и бедолага повис за окном. Втащить его внутрь не позволяли размеры окна, отпускать же пояс Рыжий не пожелал. Попробовал развязать — не вышло — натянутый пояс запросто не распутаешь. Так и стоял он возле окна с глупой улыбкой.
Положение спас Сокол. Подошёл к молодому товарищу, вздохнул и резко ткнул пальцами под ребра. Рыжий от неожиданности кулак разжал и мужика выпустил. Снизу раздался хруст, затем стон — стало быть, живой остался.
— Ты, Сокол, чего? — спросил Рыжий, раздражённый потерей пояса.
Тот, подумав как лучше объяснить, ответил:
— В полуденных странах так мамонь ловят. Насыпят в выдолбленную тыкву зерна, дырку малую оставят. Мамонь приходит — думает взять легко. Руку просунет, схватит горсть, а обратно кулак не лезет. А разжать — жадень давит. Так мамонь там и ловят.
— Я же не мамонь, — рассердился Рыжий.
— Ты не мамонь, — согласился чародей. — Ты пальцы разжал.
Примерив сапоги, Рыжий покачал головой и протянул их Тарко.
— На, тебе, пожалуй, в самый раз будут. Мне тесноваты.
Тарко возражать не стал, забрал сапоги и, не примеряя, уложил в сумку.
Тем временем, завал у двери растащили, и воевода с Дуболомом рубились уже на лестнице. Вчерашние разбойники, засев на верхних ступенях, через головы мечников лупили по ворвавшимся селянам из луков. Всё бы хорошо, но с крыши уже раздавался стук топоров, и воевода решил сворачивать бой на этом участке. Загнав отряд наверх, он несколькими мощными ударами обрушил лестницу. Низ остался за восставшими. Наказав Дуболому сторожить провал, Заруба повёл остальных на крышу.