Как ни пытался я состыковать мысли, они упрямо разбредались. То и дело я поглядывал в зеркало – не краснею ли? Спустя некоторое время я перестал подходить к зеркалам, но, моясь под душем, нет‑нет да и ощупывал копчик – вдруг отрастает хвост?
Все это действовало на нервы. Но однажды рано утром ситуация в корне изменилась. Я спустился в ресторан и увидел за нашим столиком знакомый силуэт.
– Профессор Койпу! – радостно воскликнул я. – Наконец‑то!
Он улыбнулся. Некоторые из его желтых зубов торчали вперед, точно покосившиеся надгробья.
– А, Джим. А ты неплохо выглядишь. Загорелый, но не красный. Хвост еще не проклюнулся?
– Благодарю вас, нет. Я за этим слежу. А как ваши дела?
– Отлично, отлично. По пути сюда я изучил обломки машины из Церкви и проанализировал все ваши записи, а также подверг экспертизе одежду, которую вы носили в аду. Вы молодцы. Правильно сделали, что отослали все это к нам. По‑моему, теперь все ясно.
– Вам все ясно?! А мне ничего не ясно! Бред какой‑то. Абсурд, неразбериха...
– Джим, ты за деревьями не видишь леса. Смею тебя уверить, изобрести темпоральную спираль для моей машины времени было куда труднее, чем разобраться с этой мозаикой.
Койпу отломал зубами кусочек гренка и деловито захрупал. Он очень смахивал на грызуна, нашедшего пшеничное зерно.
– Профессор, давайте не будем забираться в метафорический лес и ломать дрова.
– Да, конечно. – Он вытер салфеткой рот, а заодно тайком отполировал торчащие зубы. – Когда я узнал, что в этом деле замешан Джаз Джастин, разобраться с остальным было гораздо проще...
– Джаз Джастин? – пробормотал я, ровным счетом ни черта не понимая.
– Да. – Койпу хихикнул, блеснув желтыми зубами. – Мы его так в университете прозвали.
– Кого, кого? – заковокал я, точно заезженная доисторическая музыкальная пластинка.
– Джастина Слэйки. Он играл на тромбоне в университетском джазовом квартете... недурно играл, смею тебя уверить. По правде говоря, я ничуть ни хуже наяривал на банджо и...
– Профессор, ближе к делу, пожалуйста. Постарайтесь обойтись без экскурсов в историю музыки.
– Да, конечно. Слэйки – гений, это я понял еще в первую нашу встречу. Он очень стар. Учитывая достижения гериатрии, он, наверное, гораздо старше, чем выглядит. Он создал теорию галактических перемычек, – несомненно, ты знаешь, что она очень долго ходила в гипотезах. Никому не удавалось приблизиться к ее математическому выражению, пока Слэйки не вывел формулы, которые доказывали существование перемычек. Он сумел даже математически описать природу червоточин в перемычках между галактиками. Изредка Джастин писал научные статьи, но никогда не соединял свои открытия в единую систему. До недавних пор я считал, что его теория так и осталась незавершенной.
* * *
Профессор снова оттяпал кусок гренка и торопливо смыл его в пищевод глотком кофе.
– Подождите, – попросил я. – Начните сначала. Я ничего не понял.
– А зачем тебе понимать? Природу червоточин в перемычках можно объяснить только с помощью алгебры отрицательных чисел. Любая нематематическая модель будет всего лишь грубой профанацией.
– Меня вполне устраивает грубая профанация. Он пожевал, задумчиво поморщил лоб, рассеянно смахнул с глаз длинную жидкую прядь волос.
– Что ж, утрируя...
– Да?
– Предельно утрируя, можно сказать, что наша вселенная напоминает недожаренную глазунью из одного яйца. Лежащую на противне рядом с другими, тоже полусырыми яичницами.
Похоже, завтрак подстегнул его воображение. У меня же здешние яичницы никаких ассоциаций не вызывали, я успел к ним привыкнуть.
– Противень с яичницами символизирует пространство‑время. Но он должен быть невидимым, поскольку у него нет измерений и, следовательно, его невозможно измерить. Не отстал еще?
– Пока держусь.
– Отлично. Энтропия – заклятый враг вселенной. Все изнашивается, остывает, пока не наступает тепловая смерть вселенной. Но с этой проблемой было бы нетрудно справиться, если бы существовала возможность обратить энтропию вспять. Но это невозможно. Но!
Это было важное "но", судя по тому, как профессор ораторски воздел палец и щелкнул зубами.
– Но хотя обратить энтропию вспять нельзя, измерить и увидеть степень энтропийного разложения можно – разумеется, только математически. И можно доказать, что в разных вселенных этот процесс идет с разной скоростью. Ты понимаешь, как это важно?
– Нет.
– Подумай! Предположим, скорость энтропии в нашей вселенной гораздо больше скорости энтропии во вселенной Икс. Гипотетическому наблюдателю из той вселенной покажется, что распад нашей вселенной происходит быстрее. Правильно?
– Правильно.
– Столь же очевидно, что, если наблюдатель в нашей вселенной смотрит на вселенную Икс, ему покажется, что энтропия там идет в противоположном направлении, и это явление можно назвать обратной энтропией. Хотя этой обратной энтропии не существует, ее можно увидеть. Вот тебе и уравнение.
Койпу откинулся на спинку стула и улыбнулся. Похоже, он был доволен собственной логикой. А мне она показалась сущим бредом. Я так и сказал, и он нахмурился.
– Жаль, ди Гриз, что в школе ты валял дурака на уроках математики. Ладно, попробую еще больше упростить. Допустим, явления не существует, но если оно наблюдается, его можно выразить математически. А если его можно выразить, то на него можно и повлиять. А на что можно повлиять, то можно и изменить. В этом‑то и прелесть. Чтобы добраться до червоточин между вселенными, не нужно источника энергии, хотя энергия, конечно, потребуется для путешествий по ним. Для самих червоточин источником энергии служит разница в скорости энтропии. Этот закон открыт Джастином Слэйки, и я первым снимаю перед ним шляпу.
Он приподнял над головой воображаемую шляпу. Я тупо заморгал, а затем подстегнул мозги. Да что это со мной? Котелок совершенно не варит. С огромным трудом я вылущил из буйных физических фантазий профессора кое‑какую суть, доступную моему первобытному умишку.
– Так. Давайте по порядку. Если ошибусь, поправьте. Существуют разные вселенные. Так?
– И да и нет.
– Пусть будет да. Хотя бы на минутку. Существуют разные вселенные, и если они существуют, то связаны друг с другом перемычками, в которых есть червоточины. Далее. Разница в скоростях энтропий этих вселенных позволяет человеку путешествовать по червоточинам из одной галактики в другую, и Слэйки изобрел для этого специальную машину. Так?
Профессор поднял палец, нахмурился и отрицательно покачал головой. Затем поразмыслил и пожал плечами.
– Так, – произнес он весьма сдержанным тоном. Я поспешил, пока он не передумал:
– Ад находится в иной вселенной, там действуют иные физические законы, а может быть, и химические. И время там течет с другой скоростью. Если это так, то рай – это уже совсем другая вселенная, соединенная с нашей червоточинами в пространстве‑времени. Возможно, есть вселенные и кроме этих двух...
– Теоретически их множество бесконечно.
– И машина Слэйки позволяет снова и снова налаживать связь с ними, и что по силам ему, то по силам и вам. Я прав?
– И да и нет.
Я одолел соблазн выдрать из своей шевелюры клок волос.
– Что вы подразумеваете под "да"? Что вы подразумеваете под "нет"?
– "Да" означает, что теоретически это возможно.