Никто не посмеет вас уволить! Я лично напишу министру! И Президенту напишу, если надо!
Рыбаченко растроганно пожал ему руку.
- Спасибо, Иван Семенович! Ничего не надо. Спасибо за поддержку!
- Нет-нет, я и всех ребят подниму на вашу защиту! Мы этого так не оставим!
Когда они вышли из кабинета, Профессор направился не к выходу, а в противоположную сторону, к боковой лестнице, ведущей в цокольный этаж.
- Вы куда? - удивился Сперанский.
- В столовую.
- Это еще зачем?
- Как зачем? - удивился в ответ Носков. - Обедать! Не уезжать же голодными…
Они спустились вниз, в пропахший тушеной капустой полупустой офицерский зал с высоким потолком и большими окнами, от которых ощутимо тянуло холодом. Носков облобызался с пожилой добродушной Зиночкой, та дала команду, и полная румяная раздатчица щедрой рукой отгрузила отставному обществоведу двойные порции рассольника и жаркого. Зиночка, скрестив руки на необъятной груди, внимательно наблюдала за процессом. Когда она смотрела на Ивана Семеновича, в ее взгляде читалась очевидная симпатия.
Американцу стало ясно: при каждом удобном случае Профессор тут прикармливается. Это своего рода ритуал, церемония, а сам Носков - кавалер ордена «Почетного Довольствия». Всех выдрессировал, старый лис…
Звон ложек и ножей отражался от стен, старшие офицеры сидели со старшими, младшие - с младшими. Носков поставил поднос на свободный столик, чувствующий себя неуютно Сперанский присел на краешек стула. Он сразу же отказался от еды, а Профессор и не думал настаивать. Обществовед съел двойной обед, на десерт выпил компот с пирожком, удовлетворенно потер ладошки.
- Ну вот, теперь можно ехать!
Давно переросшая уменьшительное имя Зиночка проводила их до дверей и на прощание чмокнула Носкова в дряблую щеку.
- Заходи, Ванечка, не забывай!
- Слушайте, в вас определенно есть какой-то магнетизм, - сказал Сперанский, когда они вышли на улицу. - Биополе особое, что ли… Ваши бывшие ученики так хорошо относятся к вам, просто удивительно. И Ардон, и Рыбаченко, и эта завстоловой… С какой, казалось бы, стати?
Ветер усилился. Он налетал порывами, бросал в лицо желтую листву и пробирал до костей. А пройти им предстояло с полкилометра.
- Как это - с какой? - пробрюзжал Профессор, ежась и поднимая воротник вытертого, серого в рубчик, пальто. Такие носили в конце восьмидесятых. - Не зря же я столько лет жизни отдал ракетному училищу и всему этому… высшему образованию. Любимый преподаватель, лучший друг молодежи, наставник в самом широком смысле… Они меня очень уважали! Знаете сколько народу набивалось на мои лекции? С других курсов приходили! Я ведь и в Политехе читал, и на истфаке МГУ, и в историко-архивном!… Но ракетное я больше всего любил - за дисциплину, за ответственность. И они все меня обожали! А с Зиночкой у меня, дело прошлое, был даже роман…
Профессор вдруг как-то выпрямился, стал выше ростом.
- Ведь я был не просто засушенный ученый хмырь в перепачканном мелом костюме! Молодой парень, привлекательный, начитанный, к тому же знакомый с Высоцким, Окуджавой!… Я…
Старик запнулся, достал из кармана носовой платок и торжественно высморкался.
- А к экзаменам моим как готовились! Ночей не спали! Дрожали! Ардона этого, с которым мы вчера говорили, валерьянкой отпаивали после зачета. Чуть без чувств не свалился!
- Я бы на его месте стрихнину вам подсыпал в борщ, - усмехнулся Иван Ильич. - Или чего-то посовременней…
Носков даже не повернул к нему голову, словно не услышал. Как токующий тетерев, он слышал только себя.
- Просто у мальчишек всегда были, есть и будут вопросы, - ехал он дальше по накатанной колее привычных рассуждений. - Самые разные, которые иного преподавателя могут повергнуть в шок. А я - тот наставник, у которого есть ответ на любой вопрос. Парни тянулись ко мне. И я всегда находил с ними общий язык.
- А-а!… - весело протянул Сперанский. - Острые дискуссии… Смелее, молодые люди! Почувствуйте себя умными, взрослыми! Вперед! Проявляйте себя!
Сперанский коротко рассмеялся, замолчал и продолжил совсем другим тоном:
- Но теперь-то они хоть знают, кто вы такой?
Профессор некоторое время молчал. Он шел, глядя прямо перед собой, задумчиво вытягивая губы и будто собираясь с мыслями, чтобы достойно ответить на каверзный вопрос.
- А кто я такой? Я педагог. И они мне до сих пор благодарны, - продолжил он некоторое время спустя, как ни в чем не бывало. - И ведь есть за что. Вот Ардон тот же. Один из первых шел на курсе, светлая голова. Сам генерал Рукавишников имел на него виды, должность под него готовил в своем ОКБ… Квартиру отдельную выбивал в Звездном городке - о!… Понимаете, что это такое в те годы?
Профессор притормозил и всем корпусом развернулся к Сперанскому.
- О-о-о! - повторил он еще раз, осторожно приподняв указательный палец на уровень своего носа.
И пошел дальше.
- Ну а вы-то тут при чем? - буркнул Сперанский.
Профессор усмехнулся с какой-то неожиданной хитринкой, словно мужичок, обманувший самого премьер-министра.
- А я на совещании в особом отделе, когда обсуждали выпускной курс, прямо сказал, что нельзя Ардону в люди, - проговорил он. - Не сносить пацану головы. И есть на то тридцать три причины… Я их тогда все по порядку и перечислил. И книжки эти английские по кибернетике, что у него под матрацем спрятаны, и вечное критиканство! И как он матерился, подвыпивший, в кафе «Космос», и выдержки из его личного дневника: про страну, про ЦК, про обороноспособность нашу, и все такое… Тихо так стало сразу. Никто больше вопросов не задавал. Куратор училища даже предлагал «волчий билет» Ардону вручить вместо диплома, но я этого доброхота осадил. Это лишнее. Заключение, уже готовое, тут же, на месте, выправили, и отправился наш Ардон вместо Звездного городка - в Заполярье, на базу подводных лодок Северного флота. Это уже не РВСН, это другой Главк, но он и там пошел по служебной лестнице, вот до капитана первого ранга дослужился. С другой стороны, двенадцать лет под водой - не сахар… Да еще на «разовой» лодке… Но это судьба!
- Здорово, - сказал Сперанский с непроницаемым выражением лица. - Быть бы Ардону адмиралом, значит, кабы не вы…
- Скорей, генерал-майором ракетных войск, - уточнил Профессор. - Высоко взлетел бы, светлая голова, - в Главный штаб РВСН, а может, и повыше… Или сидел бы сейчас в правлении РКК «Энергия», тоже неплохо… А может, на мысе Канаверал шаттлы бы запускал или в Аризоне за боевым пультом дежурил, ракеты на нас наводил… Светлые головы везде нужны, только без идейного стержня они в любую сторону повернуться могут…
- Бросьте вы ерунду говорить, - Сперанский взглянул на часы. - Если б Ардон захотел, он бы к американцам и на атомной лодке уплыть мог.
- Ну, это как сказать, - поджал губы Профессор.
- Да и какая на х… разница? - неожиданно выругался Иван Ильич, хотя голос его оставался ровным и негромким. - Вы же, уважаемый, человеку жизнь сломали, нафантазировали невесть что. А теперь, вон, еще жрете за его счет, отвлекаете, время отнимаете!
- Ой-ой-ой! - Профессор театрально подкатил глаза. - Только не стройте из себя институтку! Я ему ничего не сломал, наоборот… Я жизнь ему спас.
- Ага, - поверил Сперанский.
- Вы забыли про мировой сионистский заговор, Иван Ильич. В то время советские газеты писали об этом каждый день, как сейчас про чеченских боевиков и «Аль-Каиду». Даже под крылом у Рукавишникова Ардон не продержался бы в ОКБ-1 и трех лет. С его прямотой, с его амбициями, с критическим настроем… С его носом опять-таки. Нашли бы к чему придраться.