Как это умерла?
А потом Павел спросил с надеждой:
– Алексей Павлович, а про папу вы ничего не знаете?
– Про папу - ничего. Воюет ваш папа.
Они еще долгу разговаривали. Алексей Павлович объяснил, как они должны будут вести себя в городе: говорить правду, держаться естественно. Пришли, мол, искать маму. Где она - не знаем. Ее посадили в тюрьму русские.
Но и лишнего не болтать. И особо опасаться начальника СД Гравеса. Хитер он и коварен. А в общем, не маленькие!
Утром Алексей Павлович и Семен вывели братьев на старую лесную дорогу и распрощались.
Братья пошли в сторону города - два жалких, неумытых пацана в чужих великоватых сапогах и замызганных ватниках. А рядом бежала мохнатая собака, обнюхивая придорожные мокрые кусты.
Такими их еще издали приметил лейтенант Каруселин. Но не узнал.
Мальчишки не представляли опасности, но все же он проворно свернул в лес. Лишняя встреча - лишняя тревога. Чем меньше людей увидят его, тем спокойней. Мало ли кто может заинтересоваться одиноким путником, а документов, немецкого аусвайса, у него нет. И путь до фронта не близкий.
Еще затемно вышел он из города. Ржавый вывел его задворками. Лейтенант прослужил в городе целый год, а даже представления не имел, что по нему можно передвигаться, не выходя на улицы. Василя правильней было бы Золотым прозвать, а не Ржавым.
Некоторое время Каруселин шел дорогой. Ребятишки с собакой насторожили его. Дорога казалась нехоженой, и вдруг - мальчишки. Значит, могут попасться и другие встречные. Лесом спокойнее.
И только он так подумал, как позади раздался оклик:
– Стой!
Каруселин остановился, медленно обернулся, быстро сунув руку в карман.
Позади в кустах стояли двое штатских: один постарше и ростом побольше, другой почти мальчишка с коричневой кобурой на кожаном ремне поверх черного пальто.
– Руку, - сказал тот, что постарше.
Каруселин нехотя вынул руку из кармана.
– Кто такой?
– Прохожий.
– Документы.
– Что ж мне, за дровами - с паспортом?
– Согласно приказу военного коменданта, всем гражданам вменяется в обязанность иметь при себе аусвайс.
– Мало ли чего пишут! Может, я с грамотой не в ладах.
– Оружие есть?
– А если есть?…
– Придется отдать. Семен…
Молодой, тот, у которого кобура на ремне, подошел и ловко извлек из кармана каруселинского пальто пистолет. Осмотрел его.
– В чистоте пушечку содержит.
– А я с детства к чистоте приученный, - сказал Каруселин. - Дальше что, господа полицаи?
"Врезать сейчас молоденькому, сбить с ног. И - ходу! Нет. Второй стрелять будет. А двух сразу не достать". Старший словно прочитал его мысли.
– С двоими не управишься. И мы - не полицаи.
– А кто ж?
– Пойдешь с нами - узнаешь.
– А если не пойду?
– Ежели бы да кабы, то во рту росли б грибы, - сказал молодой.
– Пистолет отдайте. Он за мной числится.
– Это где же числится? - спросил старший.
– Где надо.
– И мы где надо отдадим.
– Я без пистолета не пойду, - упрямо сказал Каруселин и огляделся, ища сухого местечка, где бы присесть. Но кругом было мокро.
И опять старший прочел его мысли.
– Что, кресло не приготовили? - Он отобрал у молодого пистолет, разрядил, сунул обойму в карман, а пистолет протянул Каруселину.
– На, держи. Патроны-то не числятся?
– Ладно, - сердито буркнул Каруселин. - Куда идти?
– Пока прямо.
Они двинулись лесом. Молодой впереди, старший позади, а в середине Каруселин.
"Да-а… Попал в историю. Если свои - отпустят, а если все же полицаи… Не похоже… Не отдали бы оружия!…"
Шли молча. Долго. Под вечер их остановили вооруженные люди. Пропустили дальше.
"Нет, не полицаи. Партизаны", - - Каруселин повеселел. Наконец его провели в землянку и поставили перед светлобородым, сидевшим за столом. Кого-то он напоминал Каруселину, но кого?…
– Вот, товарищ командир, ходит по лесу с пистолетом.
Неизвестно откуда, куда, зачем? Дерзит, - доложил старший светлобородому.
– Откуда? - спросил светлобородый.
– Из Гронска.
– Давно вышли?
– Утром.
– Куда?
– За линию фронта.
– Документы есть?
– Нет у него документов, - сказал молодой.
Каруселин взглянул на него насмешливо, спросил светлобородого:
– А вы кто, товарищ?
– Я - командир партизанского отряда "дядя Вася".
И тут Каруселин сообразил, кого он напоминает: секретаря горкома Порфирина. Только тот был без бороды.
Каруселин задрал полу пальто, подпорол подкладку, извлек оттуда удостоверение личности и комсомольский билет. Протянул командиру.
– Вы что ж, купались с документами, что ли?
– Так точно.
– Фамилии не разберешь…
– Лейтенант Каруселин.
– Чем командовали, лейтенант?
– Саперным взводом.
– Где учились?
– В Ленинградском инженерном училище.
Порфирин передал документы старшему.
– По твоей части, Алексей Павлович. Значит, за линию фронта собрались.
– Так точно. Для продолжения службы.
– Понятно. Вот что: устройте лейтенанта на отдых. А завтра поговорим поподробней.
– Есть. Пошли?
Каруселин в дверях остановился.
– Простите, товарищ командир, а вы, случайно, не товарищ секретарь горкома Порфирин?
Порфирин улыбнулся.
– Случайно состою с ним в близком родстве.
Когда вышли из землянки, молодой хлопнул Каруселина по спине.
– Чего ж ты сразу документы не показал? Идти было бы веселей.
9
Ефрейтору Кляйнфингеру не нравилась Россия. Он ожидал большего. Конечно, фюреру виднее, где вести войну, но если бы спросили его, Кляйнфингера, он бы предпочел Индию - драгоценные камни, золото, серебро. Храмы. Слоны. И тепло!… Черт побери, он, Кляйнфингер, культурный, начитанный немец и кое-что знает про Индию с детства. Там даже дожди теплые, а здесь… Бр-р-р!…
С каски на шинель стекали большие капли. Крашеный шлагбаум блестел от воды. Куда ни глянь - холодная серая стена дождя.
Нет, не Индия!
Когда он прощался с Эльзой, обещал ей прислать "кое-что". А где это "кое-что" возьмешь? Нищая страна! Непонятный народ. Смотрят на тебя, словно на гадюку ядовитую. Жрут один картофель. Понятия не имеют, что такое сырой рубленый бифштекс с луком, яйцом и перцем. Вот уж, действительно, недочеловеки! То ли дело дома, в Баварии!
– Ганс, - окликнул Кляйнфингер напарника, - ты в Баварии бывал?
– Нет.
– Сам фюрер взращен на мюнхенском пиве! - с гордостью произнес Кляйнфингер.
К шлагбауму подкатил грузовик. Рядом с шофером сидел автоматчик.
Проверили документы. Кляйнфингер заглянул за борт грузовика и почмокал губами: там лежало несколько свиных туш.
Ганс поднял шлагбаум. Грузовик, выпустив синюю струйку дыма, въехал в город.
Кляйнфингер, вобрав голову в поднятый воротник шинели, пытался мысленно воскресить во рту вкус баварского пива.
Нищая страна! И Польша тоже нищая страна. Правда, батальон двигался во втором эшелоне, а все, что можно прибрать, прибрали идущие впереди. Разве это добыча, достойная солдата рейха: пара обручальных колец, часы да еще пуховый платок… Платок чертова баба не отдавала, вцепилась в него, как в бог весь какую драгоценность. Пришлось припугнуть автоматом.
Но говорят, скоро будет акция. Повезут из гетто евреев. Можно будет кое-чем разжиться. Да и на совести спокойней: тем евреям на том свете ничего не понадобится.
Подошли два мальчишки с собачонкой. Кляйнфингер собрался пнуть собачонку, но она оскалила зубы и зарычала. Экая дрянь. Все тут дрянь: и люди, и собаки, и погода.
– Здравствуйте, господин офицер, - обратился к нему один из мальчишек. - Скажите, пожалуйста, какой это город?
Смотри-ка, по-немецки говорит!
– А тебе какой надо?
– Гронск.
– Стало быть, он и есть.