Неужели этот торговец является хахалем мадам? С его рожей, напоминающей аварию на перекрестке, — это не подарок. Но женщины так капризны! Встречаются красавицы, которые отдаются таким страшилищам, которых было бы стыдно предложить даже обезьяне!
Этим стоит заняться!
Толстяк уходит. Прежде чем пересечь порог, он оборачивается и спрашивает, показывая на свой огрызок галстука:
— Ты думаешь, мне можно ходить в таком виде?
— Купи себе другой, Толстый, и запиши на служебные расходы, поскольку в определенном смысле ты потерпел убытки при выполнении задания.
К нему возвращается улыбка.
— Я куплю синий галстук в красный горошек. Считаю, что это элегантно. Для меня это не просто так, туалет для меня — не последнее дело. Мне следовало бы жить в эпоху маркизы де Помпаду. Мужчины в то время одевались клево: белые чулки, шелковые штаны для гольфа, кружевные бажо и накрахмаленные манжеты. Не говоря уже о жилетах и сюртуках с отворотами. Можете вы мне сказать, почему мужчины в наше время одеваются так печально?
Никто не может, поэтому он уходит, бросив мне:
— Я там заприметил классный ресторанчик, где можно поесть в полдень. Называется это “Большой Педок”, должно быть, его хозяин голубой, но меню мне показалось пристойным.
Уф! Наконец он уходит. Его обезьяний хвост бьет его по икрам ног, донышко шляпы поднято как створка устрицы, выставленной на солнце.
— Ну и феномен ваш помощник, господин комиссар, — осмеливается заметить один из штатных полицейских участка.
— Берю? Это радость детей, спокойствие родителей и один из лучших представителей полиции! — слагаю я ему панегирик. — Без Берю мир стал бы серым, как День всех святых!
Я нацарапываю еще одну заметку на своих листах. Она касается гражданина Беколомба. Мое воображение совершает бег с препятствиями. А что если это сделал любовник мадам Монфеаль? А вдруг они оба решили прикончить мужа? А что, если…
Я резко торможу. Если я позволю вовлечь себя в одолевающую меня игру воображения, моя голова станет такой же большой, как тыква, превратившаяся по велению феи в карету для Золушки.
Мое воображение также подчиняется волшебной палочке. Подхватываешь обрывок фразы, случайно уловленной сонным и взбешенным Берю, и воображение трансформирует его в многосерийную историю!
Вот каков я!
Глава 8
Ресторан, который Берю назвал “Большой Педок”, на самом деле называется “Королева Педок”. Надеюсь, вы сообразили, что к чему, и внесли в свои суждения соответствующую поправку. Я прекрасно осведомлен о вашем уме, вашей эрудиции и вашей находчивости, чтобы в них сомневаться более полутораста лет! Это изысканная харчевня. В тринадцать часов по французскому времени я занимаю здесь место, а в тринадцать двадцать ко мне присоединяется ликующий Тучный, в голубом галстуке в красный горошек и в шляпе, скрепленной вверху булавками.
— Ты похож на Людовика XI, — говорю я, — Только упитанней.
— Почему ты так считаешь?
— Из-за твоей шляпы с булавками. Ты мог бы купить другую. Ты бесчестишь сейчас полицию.
— Полицию, — отвечает он, — с.., я хотел на нее.
И он садится напротив меня.
— Ты не только на полицию с…, но ты мог нас.., и на свои подтяжки, грязный мусорщик.
Он вскакивает, ощупывает задницу и обнаруживает на ней подтяжки.
— Так вот почему прохожие оглядывались на меня все время!
— Именно поэтому, — говорю я и протягиваю ему меню. — У тебя есть новости и, наверное, стоящие?
— Да, месье.
— И чего ты ждешь, чтобы предложить мне хороший товар?
— Жду, пока ты закомпостируешь мое меню.
И, обращаясь к неподвижному официанту, который ждет наших распоряжений, он командует:
— Принесите мне колбаску на шампуре, сосиску…
Он умолкает и обеспокоено спрашивает вполголоса:
— А они не припахивают, ваши сосиски?
— Господин шутит! — возмущается официант, — Жаль, — вздыхает Берю. — Сосиски — это все равно что дичь, они должны припахивать. Я все же попробую! Затем вы подадите мне тушеную говядину, грибы с чесноком (и чтоб побольше чеснока), сыр и слегка поджаренный омлет.
Я заказываю более человеческое меню, и разносчик съедобных блюд удаляется.
— Слушай, приятель, — атакует меня Мамонт, — это божье благословение, что я заснул у мадам Монфеаль и подслушал ее телефонный разговор.
Представь, что после ухода из магазина Беколомб отправился в церковь.
— Ax вот как?
— Я думал, что он пошел помолиться, но на самом деле он встречался со вдовой.
— Не может быть!
— Честное слово! И в таком темном уголочке, что ты смог бы там проявлять пленку. Там не было ни души. Ни души! Кроме меня, естественно! Какое-то время они говорили шепотом, потом брызнули в разные стороны. Согласно твоим распоряжениям, я продолжил слежку за малым. Он отправился в ресторан с фиксированным меню, в котором в этот самый момент, когда мы с тобой говорим, потчует себя жалкой порцией скверно приготовленного блюда, Я хлопаю его по плечу:
— Хорошую работу проделал, Толстый!
Он подмигивает мне:
— Раз ты мною доволен, может, отдашь мне фотографию?
Я достаю снимок из бумажника и протягиваю ему. Он смотрит на него и смеется, собираясь разорвать его, но неожиданно передумывает.
— Прежде чем его уничтожить, покажу-ка я его Пино, — говорит он, засовывая снимок в свой карман, напоминающий скорее мусорную корзину.
* * *
День продолжается, не принося ничего нового. Никаких новостей от Ляплюма. Ничего нового о садовнике. Я наношу визит в особняк покойного графа, но оба ископаемых раба не могут мне сказать ничего такого, чего бы я уже не знал. У меня складывается впечатление, что эти два дела раскрыть будет очень трудно.
— Что будем делать? — беспокоится Берюрье к концу дня.
— Вернемся в Сен-Тюрлюрю, — решаю я. — Нужно дать делу отстояться.
Когда мы занимаем места в моем авто, мое внимание привлекает предвыборное панно. Недавно отпечатанная желтая афиша гласит:
«Сегодня вечером в 20 ч 30 мин Ахилл Ляндоффе, независимый кандидат, проводит большое публичное и дискуссионное собрание. Не взирая на кровавого безумца, который безжалостно убивает тех, кто предстает перед суверенным народом!»
— Ты не едешь? — удивленно спрашивает Тучный.
Я указываю ему на афишу. Он читает по слогам и бормочет:
— Вот кому повезет, говорю тебе. Если ему удастся выкарабкаться из этого дерьма, он точно выиграет выборы!
— Послушай, Толстячок, а не пойти ли и нам на это собрание?
Берю морщит нос.
— Ты что, спятил? Лично я терпеть не могу политики!
— В данном случае она, кажется, играет главную роль в нашей мрачной истории. Как раз на следующий день после подобных собраний все кандидаты погибали.
— Что касается меня, мне бояться нечего. Похоже, что вокруг меня сколько угодно ангелов-хранителей.
— Я это хорошо знаю… Но все-таки я поприсутствую на этом собрании.
Берю колеблется.
— Я обещал унтер-офицеру Морбле выиграть у него партию в белот, вздыхает он.
Я размышляю.
— В конце концов, ты мне не очень нужен, можешь вернуться. Попросим коллег найти тебе машину.
Толстяк расцветает от радости. Морбле для него — родственная душа.
Рядом с ним он себя чувствует королем! Это как бы любовь с первого взгляда. В нашем бренном и хрупком существовании возникают порой немотивированные симпатии. Они не подлежат обсуждению!
Мы возвращаемся в комиссариат. Нам удается раздобыть старый автомобиль марки “пежо-403”, за руль которого и усаживается Берю.