8
– Конрад, понесите еду! Мое плечо не выдержит! Амата с отшельником едва перешли мост перед монастырскими воротами и не скрылись еще с глаз привратника.
– Прости, сестра. Будь терпелива. Нам надо убедить дома Витторио, что тебе лучше, не то он обязательно пошлет тебя к лекарю.
– А вот и не пошлет, – уверенно возразила девушка.
– Почему ты так решила? Разве не слышала, что он сказал вчера?
– То вчера, а сегодня ни за что бы не послал! И все равно мы уже вышли из аббатства.
Она поморщилась, скидывая с плеча мешок и передавая его Конраду. Келарь не поскупился, снабжая их припасами на дорогу.
Там, где тропа уходила вниз, к городку, Амата остановилась и обернулась на обитель святого Убальдо, черной глыбой заслонявшую розоватое рассветное небо. Над аббатством серые утренние пуховки облаков разгорались утренним сиянием.
– Вам не кажется странным, – девушка, – что солнце всегда восходит на востоке?
– Что? При чем тут...
– Никогда не задумывались? Каждый вечер солнце уходит за западный край мира, но к началу дня возвращается туда, откуда пришло накануне. Вы никогда не удивлялись?
– Нет. Я знаю, что для Бога нет ничего невозможного, и мне довольно этого понимания.
– А ведь в то время, когда мы пели гимны в темноте, солнце уже грело нашего нового папу. Дом Витторио говорил, что он сейчас уже должен быть в море, плыть в Венецию от Земли Обетованной. Вы помолились с утра за его безопасное плавание и за всех молодых моряков?
– Я и об избрании услышал, только когда мы нарушили молчание после заутрени. И конечно пожелал святому отцу Божьей помощи. Да... И тем, кто плывет с ним, тоже.
Амата улыбнулась с притворным смирением, к которому Конрад успел привыкнуть за время пути. После окончания бдения он старался быть снисходительным, искупая недостойные ночные подозрения. Девушка не выказывала удивления такой переменой, но открыто радовалась ей. Однако от вопросов о том, как прошла ночь в спальне дома Витторио, предпочитала уклоняться. Конрад заподозрил, что девица нарочно дразнит его, и полагал, что, подумав о ней плохо, сам заслужил такое обращение. Про опоздавшего послушника он и спрашивать не стал, понимая, что не добьется ответа.
Снизу по извилистой тропе к ним долетел слова утренней молитвы, возвещавшие время открытия ворот.
Губбио раскинулся на пыльном дне долины. Очертания городка напоминали человеческую ступню, растопырившую толстые пальцы: улицы тянулись в расщелины между горами Кальво и Инджино. За стеной Конрад увидел развалины римского театра. Видимо, Игувиум, как назывался город во времена цезарей, занимал тогда большую часть равнины по берегам Чьяджио, пока века схваток с соседними городами-государствами не загнали его в пределы нынешних стен.
Мучительный визг проржавевших петель сообщил им, что ворота открылись, впуская новый день, вырвавшийся из предрассветной тишины. Конраду вспомнилось, как он в прошлый раз проходил через Губбио – в ту весну, когда получил от Лео рукопись.
– Тебе знаком обычай Corsa dei Ceri [13] , сестра? – спросил он.
Амата мотнула головой.
Он остановился, опустил наземь свою ношу.
– Я видел однажды. Каждый год пятнадцатого мая, в канун дня их покровителя, жители Губбио наперегонки бегут в гору Инджино, от тех ворот, что под нами, к аббатству. Три команды по десять мужчин несут каждая три огромных свечи. Высотой свечи в шесть раз больше человеческого роста, тяжелые, как чугун, и на верхушке каждой восковая фигура святого: святой Убальдо, святой Георгий, и святой Антонио Скромник. Удивительное зрелище: мужчины кряхтят на подъеме, святые покачиваются на своих пьедесталах, а весь город бегом следует за ними, подбадривая криками.
– И который святой победил в тот год, когда вы здесь были?
Конрад пожал плечами.
– Понятно, каждый год должен побеждать святой Убальдо, раз он покровитель города. Вторым всегда приходит святой Георгий, и последним – Антонио.
Амата расхохоталась:
– И зачем же тогда состязание? Отшельник уже снова шагал вниз по тропе.
– Ты пойми, сестра, такой обряд существует только ради укрепления веры сельских жителей. Будучи неграмотными, они не могут черпать вдохновение в Писании, как ученые епископы и клирики. Верующим нужен образ или зрелище, к которому они могли бы собираться, так что ежегодная весенняя гонка пробуждает в них дремлющую веру. Для них это то же, что возвращение тепла для их полей.
У ворот они приветствовали стражу и вошли в город. Рядом с ними бежал худенький мальчуган с исцарапанными ногами, погоняя перед собой стадо коз. Бубенчики козлят шумно бренчали, когда малыши скакали вокруг отягощенных выменем мамаш и весело бодались друг с другом. Конрад с неудовольствием посмотрел на скотину. Дружба с дикими тварями, обитающими вокруг его хижины, в том числе и с дикими козами, не мешала ему разделять общее мнение по поводу их домашнеих сородичей. Конечно, не демоны, но что-то сатанинское мерцает в этих неестественно желтых глазах. Их тайное могущество было скорее родственно древним сатирам: выпуклые ребра, завитые рога, тяжелое вымя или мошонка, косматые бороды и кровь, настолько горячая, что, как пишут в бестиариях, способна расплавить алмазы. Проходя мимо, Конрад вздрогнул и перекрестился.
В верхней части города было много каменных домов. Повсюду, где проходили Конрад с Аматой, служанки отворяли двери и ставни, принимались за утренние хлопоты. Они уже спустились на две тысячи футов от монастыря, но улицы уходили вниз так же круто, как горная тропа. Им приходилось осторожно пробираться по не просохшим еще переулкам, опасаясь поскользнуться или наступить в содержимое ночных горшков, выплеснутых из окна.
Конрад хорошо знал город. Он собирался пройти через пьяццу Гранде, спуститься по виа Паоли до пьяццы дель Меркато, пересечь напрямик рыночную площадь и вскоре выйти из города через Мраморные ворота.
Отшельник торопился оставить Губбио позади. Ему было тесно среди множества домов, верхними этажами почти соприкасавшихся друг с другом, и неуютно рядом с их полусонными обитателями. Но Амата, никогда не бывавшая в Губбио, расспрашивала о каждом мало-мальски приметном здании, от необычной постройки собора Святых мучеников Мариано и Джакопо, задняя стена которого Уходила в склон холма, до палаццо Преторио. Глухие стены крепостных башен, принадлежавших знатным родам, врезались в небосклон, в переулках теснились деревянные лачуги простых горожан, и девушка непрестанно вертела головой по сторонам, останавливаясь на каждом углу. К тому времени, как они добрались до пьяццы дель Меркато, многие торговцы уже открыли лавки и начали зазывать покупателей, сметая своими воплями последние остатки утренней тишины.
– Buon giorno [14] , братья, – пропела женщина, на голове которой покачивался высокий кувшин.
За ней плелась крошечная девчушка, обнимавшая булку почти с нее ростом. Девочка была одета как монахиня – несомненно по обету, данному родителями. Ее босые ножки покраснели от холода, и Конрад задумался, почему бы обутой в башмаки матери не справить дочери такие же. Может, девочка была не дочерью, а служанкой?
Булочники, по обыкновению, разложили свой товар раньше других торговцев, и у Конрада от благоухания теплого хлеба рот наполнился слюной. Амата послала ему жалобный взгляд и молитвенно сложила ладони, но Конрад только повел плечом:
– Ты же знаешь, сестра, что у нас нет ни динария. И молить о милостыне не приходится, раз еды у нас в избытке.
Она скорчила недовольную гримаску, которой он счел за лучшее не заметить.