Скажет он в конце концов, в чем дело?
— На днях мне стал известен факт, весьма меня огорчивший.
— И вы не хотите, чтобы о нем узнал кто-нибудь еще?
Он печально кивнул.
— Обещаю забыть о том, что вы скажете, если это не повлияет на расследование, — успокоила его Флавия. — Я должна найти вора и убийцу; чужое грязное белье меня не интересует.
Он откашлялся, сделал глубокий вдох и начал. Но начал издалека.
— Вы, возможно, уже заметили, что мы с отцом Ксавье расходимся во взглядах по некоторым вопросам?
Она кивнула:
— В общем, да.
— Не так давно я был вторым по старшинству после отца Чарлза, возглавлявшего наш орден до отца Ксавье. Думаю, он сделал для ордена больше, чем кто-либо из его предшественников. Не подумайте, что я пристрастен: он помог нам пережить нелегкие времена, наступившие после второго Ватиканского собора. Он обладал редким даром гасить страсти силой своего убеждения. Я знал его на протяжении всей своей жизни. Он был всего на несколько лет старше меня, и я любил его как родного брата.
Флавия кивнула.
— А потом он заболел и уже не мог исполнять свои обязанности. Тогда мы избрали отца Ксавье. Вы можете посчитать мое мнение несправедливым, но я считаю его слабым человеком: душевную стойкость он подменяет уверенным видом, но это не одно и то же, если вы понимаете, что я имею в виду.
Он посмотрел на нее, и Флавия снова кивнула. Как это все далеко от сути.
— Принимая очередное решение, он не чувствует за собой правоты, как это было с отцом Чарлзом. Убеждая других, он убеждает себя и потому делает это с большим пылом и догматизмом, чем если бы в действительности был в этом убежден. Выдвинув какую-нибудь идею, он намертво вцепляется в нее, опасаясь обнаружить собственную слабость. Он разжигает страсти и вступает в конфронтацию, вместо того чтобы убеждать и примирять.
Сейчас он задумал полностью реорганизовать орден. Возможно, отчасти он прав: перемены назрели. Но, знаете, я его ненавижу. Это очень плохо, но я ничего не могу с собой поделать. Такой человек, как он, не может нравиться. Все его действия — скрытая критика действий отца Чарлза. Отец Ксавье заменил человека незаменимого — в нем напрочь отсутствуют доброта, мудрость и, если хотите, даже святость, отличавшие отца Чарлза.
Так и вышло, что всякий раз, когда отец Ксавье выдвигал очередную идею, я оказывался в оппозиции. Он хотел заработать денег и изменить систему обучения в странах третьего мира — я голосовал против. Кто он такой, чтобы переделывать то, что создал отец Чарлз? Когда он предложил распродать нашу собственность, я снова возглавил оппозицию и не допустил распродажи. Вы понимаете, о чем я говорю?
Флавия кивнула.
— Вы, наверное, считаете это забавой глупых стариков, но это обманчивое впечатление.
— Ясно. Только я не понимаю…
После того как отец Ксавье попал в больницу, управление орденом перешло ко мне. Я получил доступ к некоторым документам и пришел в ужас. Я пребываю в совершенном расстройстве. Минутку.
Он встал, подошел к письменному столу и, отыскав в связке нужный ключ, открыл один из ящиков.
— Вот, — сказал он, вручая Флавии большой конверт из коричневой бумаги. — Первое письмо доставили вчера утром.
Флавия развернула листок и прочитала письмо. Оно было отправлено с Миланской биржи. Она нахмурилась, не улавливая смысла.
— Я, разумеется, позвонил им и поинтересовался, что это все означает.
— Почему вы сразу не сказали мне?
— Ксавье очень кичился своими современными взглядами и любил использовать всякие технические новинки — говорил, они полезны в нашей работе. Боюсь, он оказался слишком наивным; он убедил себя, что заработать деньги очень легко. Отец Ксавье связался с этими людьми, никому ничего не сказав, и, похоже, использовал наши деньги для игры на бирже.
Хотя он, вероятно, назвал бы это инвестицией.
— Так, и дальше…
— Он проиграл огромные деньги. Я плохо представляю себе процесс, но зато ясно осознаю результат. Мы не то что ничего не приобрели — мы, как выясняется, еще и остались должны этим людям четверть миллиона долларов.
— Теперь понятно, почему он решил распродать часть имущества ордена.
— Полагаю, именно это нам и придется сейчас сделать, если только не произойдет чуда. Он втянул нас в долги. Его долги — это наши долги. Для меня это страшное потрясение.
— Охотно верю. И давно он наладил отношения с биржевыми маклерами?
Он пожал плечами:
— По моим прикидкам, почти сразу после вступления в должность. Но точно я сказать не могу. Лучше бы я по-прежнему ничего не знал.
— Почему?
Потому что подтвердились мои худшие опасения насчет Ксавье. К моему глубокому прискорбию, я получил немалое удовлетворение, убедившись в своей правоте. По идее сейчас я должен начать процесс по отлучению его от должности, однако я не знаю, как это сделать. Ведь в случившемся есть и моя вина. Если бы я не противодействовал Ксавье с таким безоглядным упорством, ему, возможно, не пришлось бы прибегать к подобным мерам. Я создал оппозицию. Зачем? Разве я и в самом деле считал улучшение образования и медицинского обслуживания в странах третьего мира плохой идеей? Вовсе нет, я сам горячий поклонник отца Поля, его образ мыслей восхищает меня, и я не понимаю, почему он прозябает здесь, в Риме, когда в своей стране мог бы принести куда больше пользы. Но нет, я противился продвижению ордена в страны третьего мира только потому, что эту идею выдвинул Ксавье. Вы понимаете, о чем я? Это из-за моей глупости орден оказался на грани краха. Я благодарю Господа, что Ксавье остался жив, и скорблю о гибели синьора Буркхардта. Флавия кивнула:
— Понятно. Что вы намерены предпринять?
Он покачал головой:
— Пока не знаю. Как можно быстро добыть деньги? У меня нет опыта в этой области.
Флавия поднялась и со слабой улыбкой сказала:
— У меня тоже.
Он кивнул и открыл перед ней дверь.
ГЛАВА 12
— Хороший был день? Вопрос свидетельствовал о том, каким чутким может быть Джонатан, когда захочет.
— Не сказала бы.
Флавия сидела в крошечном кабинете Аргайл а. Она достала шоколадное печенье, которое он специально привозил из Англии и прятал за стопками справочной литературы, но есть не стала — у нее вдруг пропал аппетит.
— Может, расскажешь, что произошло? У тебя такой вид, словно ты вернулась с похорон.
— Тяжелый был день.
— Ну же. Рассказывай.
— Потом, — резко ответила она, задетая его жизнерадостным тоном.
— Ну как хочешь. Тогда зачем ты пришла, если не переложить на меня часть своих забот?
— Я что, не могу прийти просто так?
— Как правило, ты просто так не приходишь.
Он был прав. Действительно, зачем она пришла? С трудом взяв себя в руки, она прокрутила в голове детали дела и наконец вспомнила, о чем хотела его спросить.
— Ты говорил, что можешь навести справки о пропавшей иконе. Ты сделал это?
— Пока нет. Я был занят.
— Послушай, Джонатан, у меня нет времени ждать, когда ты освободишься. Это важно.
Он нахмурился:
— Это дело полиции, а не мое. Я здесь не прохлаждался, а работал. Тем более ты не говорила, что это так срочно.
— Извини.
— Да что с тобой? Зачем ты пришла? Чтобы надавать мне по шапке?
— Я уже извинилась. Я знаю, что ты занят, но мне необходима информация об этой картине. Я на ногах с пяти утра, Буркхардта убили…
— Что?!
— Застрелили. Так что, как видишь, с этой картиной все не так просто. Мне нужно понять, в чем дело. И по ряду причин это не терпит отлагательства.
Аргайл несколько секунд смотрел на нее, потом встряхнулся, встал и вышел из комнаты.