И не видно ни одного индейца, а прежде они всегда толпились у корабельной стоянки и на своих быстрых челнах без боязни подходили к самому борту «Ниньи».
Накануне в соседней бухте моряки нашли на берегу четыре мертвых тела, и у одного из покойников сохранились остатки густой бороды. Адмирал сразу же заподозрил недоброе: какая-то беда постигла колонистов, иначе как объяснить, что никто не предал это тело земле, и останки доброго христианина исклевали хищные птицы.
Солнце клонилось к закату, высадку пришлось отложить на утро. А в полночь к «Марии-Галанте» подошла лодка, и на борт поднялись посланцы местного вождя. Чем-то они были очень смущены и на вопросы адмирала отвечали весьма сбивчиво. Да, дети солнца живы, они только ушли в глубь страны. Нет, живы они не все. Кое-кто умер от болезни. Вот вы сами увидите, какая их постигла судьба…
И на следующее утро адмирал вызвал Педро.
– Возьми человек десять, – сказал он, – и отправляйся на розыски. Ты в прошлом году облазил все берега и знаешь все самые укромные местечки.
В утреннюю пору нет большего наслаждения, чем бродить по чуть еще сонному лесу. Густая листва скрадывает жгучий свет заморского солнца, глаз ласкает мягкая изумрудная полумгла. Извилистые тропки – кто знает, проложил их человек или зверь – огибают могучие, как соборные колонны, стволы, ныряют в оплетенные цепкими лианами заросли, теряются в непролазной чащобе и вновь прорезываются там, где в зеленой стене открываются едва заметные просветы. С толстых ветвей спускаются рыжие, серые, бурые и зеленые бороды – мхам раздолье в этом волшебном лесу, – и везде великое множество цветов, алых, багровых, синих, золотистых; от пронзительных запахов голова кружится как от крепкого вина.
Невнятно бормочут темные лесные ручейки, трещат и щебечут пестрокрылые птицы, крикливо голосят наглые попугаи.
И нет этому лесу ни конца, ни края, так что хоть и знакомы тебе все его тропы, а сердце нет-нет да и сожмется от страха: не дай бог заблудиться в этих зеленых дебрях!
Но, слава создателю, Педро хорошо запомнил дорогу к крепости, в которой поселились тридцать девять его товарищей по первому плаванию. Поляна, ручей, перелесок, а вот и тот самый холмик, где была заложена крепость.
Нет, ошибки быть не может. Не только Педро, но и трое из его спутников узнали это место. Но куда же делась крепость?
Лишь подойдя ближе к холму, Педро заметил обугленные бревна и стропила. Опаленные руины крепости сплошь заросли высокой и жесткой травой. В этой густой поросли удалось найти жалкие остатки утвари и одежды: обломки разбитых сундуков, куски арамбелей – грубых скатертей кастильской выделки, обгорелый рукав камзола, пряжки от поясов.
А неподалеку от крепости Педро нашел десяток едва присыпанных землей трупов. Ясно было, что здесь наспех похоронили людей кастильской крови и христианской веры.
К вечеру совершенно расстроенный Педро возвратился на корабль и доложил адмиралу о печальных результатах своих поисков. А назавтра от брата здешнего вождя адмирал узнал, каким образом погибли все тридцать девять колонистов.
Как только адмирал покинул бухту, среди поселенцев начались раздоры. И вскоре добрые христиане передрались между собой и рассеялись по всей округе. Каждый из них старался захватить побольше золота, и действовали они в одиночку, убивая мирных индейцев, врываясь в их жилища, отнимая у них все достояние.
Завистливые и жадные кастильцы люто ссорились из-за награбленной добычи, и в этих ссорах многие из них сложили свои буйные головы. А затем они жестоко обидели вождя соседней округи, гордого индейца Каонабо, и тот сжег крепость, которую, однако, накануне покинули все ее защитники.
Оставшись без крова, они ушли в леса, в одиночку добывая себе пищу, и вскоре от голода, тоски и болезней, неведомых в Кастилии, погибли последние «сыновья Солнца».
Адмирал с сокрушением выслушал этот рассказ и, томимый дурными предчувствиями, вывел корабли из злосчастной бухты. Он отправился вдоль берегов Эспаньолы на восток в поисках удобного места, где можно было бы высадить на сушу беспокойную ораву переселенцев и основать столицу заморской Кастилии.
Нужное место нашлось милях в пятидесяти от того уголка Эспаньолы, где вечным сном покоились останки «Санта-Марии» и тридцати девяти жертв собственной алчности и неразумия.
Это была большая бухта (адмирал окрестил ее бухтой Благодати), и город решено было основать не на самом ее берегу, а в долине не широкой, но полноводной реки.
Очень красивой была эта просторная долина с удивительно свежей зеленью и плакучими деревьями непомерного роста. И ни адмирал, ни его спутники не подозревали, что краса эта гибельнее чумы и что в ядовитой зелени их подстерегают смертельные тропические хвори.
Город заложили по всем правилам: нарезали чистое поле на квадраты (каждому свой участок), а в самом центре поля наметили главную площадь и заложили на ней церковь, адмиральский дом и большой склад. Затем наспех связали из жердей сотни три хижин.
Адмирал сам таскал камни и корчевал лес, но обитатели новорожденного города (в честь королевы назван он был Изабеллой) не желали себя изнурять столь позорной для их звания работой. Не для этого они пересекли море-океан. Им нужен был готовый стол и готовый дом, они надеялись, что адмирал сразу же поведет их на штурм богатых городов Индии и Сипанго и разместит в роскошных дворцах тамошних баронов и маркизов.
На деле же оказалось, что живут на этом острове голые дикари-индейцы, у которых не было ни многолюдных городов, ни семиба-шенных замков.
Не нашлось в окрестностях Изабеллы и золота. Правда, доблестный кавалер Алонсо де Охеда, посланный адмиралом на разведку в глубь острова, утверждал, будто в пяти-шести днях пути от Изабеллы, в стране Сибао, золота сколько угодно и индейцы в тех местах побогаче, а главное, очень ласковы и радушны, так что ничего не стоит прибрать их к рукам и заставить их копать золото и кормить добрых христиан.
Педро готов был отдать десять лет жизни, лишь бы дон Алонсо де Охеда взял его с собой в этот поход. Охеда! Конечно, какие тут могут быть сомнения. Адмирала Педро любил больше всех на свете, но дон Алонсо кое в чем, пожалуй, не уступал даже самому адмиралу.
Эти озорные, порой чертовски наглые глаза, этот бархатный голос, в котором нет-нет да слышатся стальные нотки. Вот истинный рыцарь до мозга костей. И до чего же красив дон Алонсо! Невысокий, стройный, ловкий, белозубый. Улыбнется – словно горстью звонких дукатов одарит… А до чего смел! Три года назад, чтобы блеснуть своей удалью перед королевой, он на руках обошел -было это в дни пасхальных празднеств – вершину Хиральды по узкому, в ладонь шириной, карнизу. А Хиральда на три головы выше самых высоких колоколен Севильи. Под стенами Гранады он одолел в честных боях с дюжину самых могучих мавританских витязей. Тяжелый меч казался тростинкой в его руках, а на коне он творил чудеса. Ему связывали ноги, сажали в седло, и тем не менее он и со связанными ногами гнал своего скакуна через высокие изгороди, и при этом то нырял под конское брюхо, то плыл в воздухе, опираясь кончиками пальцев на седельную луку. С доном Алон-со на лихое дело рыцари шли как на приятную прогулку. С ним весело было и шалить на большой дороге, и драться с маврами, и грабить в ночную пору сонные андалузские городишки.
– Не горюй, Педро, – говорили люди, знающие дона Алонсо. -Это не первый и не последний его поход.