- Ax! - сказал Питу с чувством. - Для меня она все равно что умерла: она выгнала меня из дому.
- Простите, - сказала Бийотова дочка с хохотом, - значит, вы даже не можете ее оплакать - а это бы вас так утешило.
И Катрин расхохоталась еще громче, снова изумив Питу.
- Но разве вы не слышали: она выгнала меня из дому! - воскликнул бывший школяр в отчаянии.
- И что с того! Тем лучше, - отвечала Катрин.
- Хорошо вам смеяться, мадмуазель Бийо; у вас, должно быть, очень веселый нрав, если чужие беды вас совсем не трогают.
- А кто вам сказал, что я вас не пожалею, господин Анж, если с вами приключится настоящая беда?
- Вы меня пожалеете, если со мной приключится настоящая беда? Но разве вы не знаете, что мне не на что жить?
- А я вам опять скажу: тем лучше.
- Но что же я буду есть? - спросил Питу. - Ведь должен человек что-то есть, а я и так всегда голоден.
- Выходит, вы не хотите работать, господин Анж?
- Работать? А кем? Господин Фортье и тетушка Анжелика тысячу раз твердили мне, что я ни на что не годен. О, если бы меня отдали в учение к плотнику или каретнику, вместо того, чтобы готовить меня в аббаты! Решительно, мадмуазель Катрин, решительно надо мной тяготеет проклятие!
И Питу в отчаянии всплеснул руками.
- Увы! - сочувственно сказала девушка, знавшая, как и все в округе, горестную историю Питу, - вы во многом правы, дорогой господин Анж, но... Отчего бы вам не сделать одну вещь?
- Какую? - воскликнул Питу, готовый уцепиться за совет мадмуазель Бийо, как утопающий за соломинку, - какую, скажите?
- У вас, кажется, есть покровитель?
- Да, господин доктор Жильбер.
- Вы, должно быть, дружили с его сыном, который тоже учился у аббата Фортье?
- Еще бы! Больше того, я несколько раз спасал его от взбучки.
- Так отчего бы вам не обратиться к его отцу? Он вас не оставит.
- Вот беда-то! Я бы непременно к нему обратился, если бы знал, где его искать; но, быть может, это известно вашему отцу, мадмуазель Бийо: он ведь арендует свою ферму у доктора Жильбера.
- Я знаю, что он наказал отцу пересылать одну часть арендной платы в Америку, а другую вносить на его счет одному парижскому нотариусу.
- Ох! - вздохнул Питу. - Америка - это так далеко.
- Неужели вы поедете в Америку? - спросила девушка, почти испуганная решимостью Питу.
- Я, мадмуазель Катрин? Что вы! Ни за что! Нет. Если бы мне было, где жить и что есть, я прекрасно чувствовал бы себя во Франции.
- Прекрасно! - повторила мадмуазель Бийо.
Анж потупился. Девушка замолчала. Молчание продлилось несколько минут.
Питу погрузился в мечтания, которые сильно удивили бы такого логичного человека, как аббат Фортье.
Поначалу смутные, мечтания эти внезапно засияли ярким светом, а затем затянулись некоей дымкой, из-под которой продолжали сверкать искры, чье происхождение таинственно, а источник неизвестен.
Меж тем Малыш тронулся С места, а Питу двинулся вперед рядом с Малышом, придерживая одной рукой корзины. Что до мадмуазель Катрин, погрузившейся в мечтания не менее глубокие, чем грезы Питу, она опустила поводья, не боясь, что скакун понесет.
Тем более, что чудовища в окрестностях не водились, а Малыш мало напоминал коней Ипполита.
Наконец конь остановился, а вместе с ним машинально остановился и Питу. Перед ними были ворота фермы.
- Гляди-ка, к нам пришел Питу! - воскликнул мужчина могучего телосложения, горделиво восседавший верхом на коне, который в эту самую минуту пил воду из лужи.
- О Боже! Да, господин Бийо, это я самый и есть!
- У бедняги Питу новое горе! - сказала Катрин и спрыгнула с лошади, нимало не заботясь о том, что юбка ее, взмыв кверху, явила всему миру ее подвязки, - тетка выгнала его из дома.
- Чем же он так не угодил старой ханже?
- Пожалуй, тем, что я не силен в греческом, - отвечал Питу.
Этот фат еще хвастался! Ему следовало сказать: в латыни.
- Не силен в греческом, - сказал широкоплечий мужчина, - а на что тебе сдался этот греческий?
- Чтобы толковать Феокрита и читать «Илиаду».
- А какой тебе прок толковать Феокрита и читать «Илиаду»?
- Тогда я смогу стать аббатом.
- Ерунда! - сказал господин Бийо. - Разве я знаю греческий? Разве я знаю латынь? Разве я знаю французский? Разве я умею читать? И разве все это мешает мне сеять, жать и убирать хлеб в амбар?
- Да, но вы, господин Бийо, вы же не аббат, вы земледелец, agricola, как говорит Вергилий. О fortunatos nimium <О чересчур счастливый (лат.)>.
- И что же, по-твоему, земледелец, у которого имеются 60 арпанов земли под солнцем и тысяча-другая луидоров в тени, хуже долгополого? Отвечай немедленно, скверный служка!
- Мне всегда говорили, что быть аббатом - это самое лучшее, что есть на свете; правда, - добавил Питу, улыбнувшись самым пленительным образом, - я не всегда слушал то, что мне говорили.
- Ну и молодец, что поступал так, экий ты чудак! Видишь, я тоже могу говорить стихами, коли захочу. Мне сдается, из тебя может выйти кое-что получше, чем аббат, и тебе крупно повезло, что ты не станешь заниматься этим ремеслом, особенно по нынешним временам. Знаешь, я фермер, я разбираюсь в погоде, а нынче погода для аббатов скверная.
- Неужели? - спросил Питу.
- Да, скоро грянет гром, - отвечал фермер. - Ты уж мне поверь. Малый ты честный, образованный...
Питу поклонился, очень гордый тем, что впервые в жизни заслужил титул образованного.
- Значит, ты можешь зарабатывать на жизнь, и не став аббатом.
Мадмуазель Бийо, вынимая из корзины цыплят и голубей, с интересом прислушивалась к беседе Питу с ее отцом.
- Зарабатывать на жизнь - но это, должно быть, очень трудно, - сказал Питу.
- Что ты умеешь делать?
- Я-то? Я умею ловить птиц на ветку, намазанную клеем, и расставлять силки. Еще я неплохо Подражаю пению птиц, правда, мадмуазель Катрин?
- О, еще как правда, он распевает, точно зяблик.
- Да, но все это не профессия, - сказал папаша Бийо.
- А я о чем говорю, черт подери?
- Ты ругаешься, это уже недурно.
- Как, неужели я выругался? - воскликнул Питу. - Простите меня великодушно, господин Бийо.
- О, ничего страшного, со мной это тоже случается, - отвечал фермер. - Эй, дьявол тебя задери, будешь ты стоять спокойно! - крикнул он своему коню, - этих чертовых першеронов хлебом не корми, только дай погарцевать да поржать.