Выскочил на бульвар Рас-пайль... Потом по какой-то поперечной улице повернул обратно и опять вышел к вокзалу Монпарнас.
Какое у него было выражение?
- Никакого! Как и на следствии, и на суде. Бледное лицо, испуганный, остановившийся взгляд. Словом, затрудняюсь описать... Через полчаса мы вышли к Центральному рынку.
- И никто к нему не обратился?
- Никто.
Он не бросал никаких писем в почтовый ящик?
- Могу поклясться, что нет, шеф, Жанвье шел по одной стороне улицы, а я по другой. Мы следили за каждым его движением. Представьте, он остановился перед палаткой, где продают горячие сосиски жареный картофель. Постоял в нерешительности. Потом увидел полицейского и припустил опять...
- Тебе не показалось, что он пытается найти номер какого-то дома?
- Отнюдь! Он, скорее, был похож на пьяного, который мечется во все стороны. На площади Согласия он опять спустился к Сене. И тут почему-то решил идти по набережным. Раза два присаживался отдохнуть.
- Один раз - прямо на парапете. Другой - на скамье. Не поручусь за точность, но тут мне показалось, что он плачет. Во всяком случае, он схватился за голову руками.
- На скамье никого больше не было?
- Никого. Потом он зашагал опять... Представляете? Дошел почти до Мулино! Иногда останавливался, смотрел на воду. На реке уже появились буксиры. Затем улицы заполнили рабочие, а он все шел, и вид у него был такой, словно он сам не знает, что будет делать через минуту.
- Это все?
- Почти. Подождите. На мосту Мирабо он опустил руку в карман и вытащил оттуда...
- ...десятифранковые кредитки?
- Нам с Жанвье так показалось. Потом он начал осматриваться по сторонам. Похоже, искал бистро. Но на правом берегу все бистро были закрыты. Тогда он перешел на левый берег. Там вошел в бар, битком набитый шоферами. Выпил кофе и стаканчик рому...
- Это и была "Белая цапля"?
- Нет. Мы с Жанвье еле волочили ноги. Не могли даже ничего выпить, чтобы согреться... Он вышел и опять начал кружить по улицам. Жанвье записывал, он даст вам точный маршрут. Мы опять вышли на набережную возле какой-то фабрики. Там тоже не было ни души, только кустики росли, как на даче, да травка между сваленными в кучу строительными материалами. На берегу - подъемный кран, а на воде на причале стояли баржи. Штук двадцать, не меньше. Тут-то и находится "Белая цапля". Непонятно даже, почему она в таком месте. Это маленькое бистро, где кормят круглые сутки. Справа сарай с пианолой и вывеской: "По субботам и воскресеньям танцы..." Здесь он опять выпил кофе с ромом. Потом ему подали горячие сосиски, он дожидался их довольно долго. Мы видели, как он говорил с хозяином бистро, а через четверть часа оба поднялись на второй этаж.
Когда хозяин спустился, я вошел. Спросил, не сдает ли он комнаты. Он удивился: "А разве с этим парнем не все в порядке?" Мне показалось, что он привык иметь дело с полицией. Я решил его припугнуть и заявил, что, если он скажет хоть одно слово своему клиенту, его заведение будет в тот же день закрыто. Он поклялся, что видит парня впервые; по-моему, не соврал... В бистро своя клиентура - матросы и, кроме того, в полдень рабочие с соседней фабрики приходят пить аперитив. Хозяин рассказал, что едва Эртен вошел в комнату, он бросился на кровать, даже не сняв ботинок. Он сделал ему замечание. Эртен снял ботинки, швырнул их на пол и тут же заснул.
- Значит, Жанвье остался там?
- Конечно.
Ему можно позвонить: в "Белой цапле" есть телефон. Матросы часто звонят оттуда своим хозяевам.
Мегрэ поднял трубку и через минуту услышал голос инспектора Жанвье.
- Алло!.. Ну, как наш парень?
- Спит.
- Ничего подозрительного не заметил?
- Ровно ничего. Мертвый штиль. Он так храпит, что в кафе слышно.
Мегрэ повесил трубку и смерил взглядом хрупкую фигуру инспектора Дюфура.
- А ты не упустишь его?
Инспектор хотел запротестовать, но Мегрэ опустил ему на плечо руку и медленно продолжал:
- Пойми меня, старина. Я знаю, ты сделаешь все от тебя зависящее, но... на карту поставлена моя карьера, и не только она, но и многое другое. К тому же я не могу пойти туда сам - эта скотина знает меня в лицо.
- Клянусь вам, комиссар...
- Не клянись. Ступай!
Мегрэ резким движением сгреб и сунул в папку разбросанные документы и запер папку в ящик стола.
- Помни, если тебе еще понадобятся люди требуй, не стесняясь.
Только фотография Жозефа Эртена осталась на столе комиссара. Некоторое время Мегрэ вглядывался в его костлявое лицо, узкие, бесцветные губы, оттопыренные уши.
Три судебных психиатра осматривали этого человека. Двое заявили: "Умственные способности недоразвиты. Вменяемость полная".
Третий, приглашенный адвокатом обвиняемого, высказался менее уверенно: "Тяжелая наследственность. Вменяемость ограничена".
А Мегрэ, сам комиссар Мегрэ, арестовавший Жозефа Эртена, заявил начальнику уголовной полиции, прокурору республики и судебному следователю:
- Одно из двух: либо он безумен, либо невиновен.
И обязался доказать свои слова.
В коридоре раздались шаги инспектора Дюфура, который удалялся, подпрыгивая.
2. Человек, который спит
В одиннадцать часов, после краткого разговора со следователем Комельо, который никак не мог успокоиться, Мегрэ прибыл в Отейль.
Погода стояла мерзкая, мостовая была покрыта липкой грязью, серое небо, казалось, ползет по крышам домов. Набережная, вдоль которой шел комиссар, была застроена богатыми особняками. На другом берегу картина была иная: предместье, а значит пустыри, заводы, разгрузочные причалы, загроможденные кучами строительных материалов. Эти столь различные пейзажи разделяла свинцово-серая Сена, неспокойная от сновавших по ней буксиров.
Увидеть "Белую цаплю" было нетрудно даже издали. Бистро одиноко стояло на пустыре среди штабелей кирпича, остовов разбитых машин, рулонов рубероида и железнодорожных рельсов; словом, добра там хватало всякого.
Двухэтажный дом был выкрашен в противный красный цвет. Несколько столиков стояли на террасе под полотняным тентом с традиционной надписью:
"Вина, закуски"
Бросались в глаза фигуры грузчиков - они, должно быть, разгружали баржи с цементом, так как с ног до головы были покрыты белой пылью. Выходя, они жали руку человеку в синем фартуке, хозяину бистро, стоявшему в дверях, и неторопливо направлялись к барже, причалившей неподалеку.
У Мегрэ был утомленный вид, глаза его стали тусклыми, но бессонная ночь была здесь ни при чем.
У комиссара было свое правило. После нечеловеческого напряжения всех сил, когда цель оказывалась совсем рядом и стоило только протянуть к ней руку, комиссар разрешал себе ненадолго обмякнуть.