Суши будут стоять посреди стеклянного стола из Zona, который купил для Эвелин отец, этакий добрый и всемогущий джин из арабских сказок, и, ставя блюдо на стол, я мельком ловлю свое отражение на его гладкой поверхности. При свечах моя кожа кажется смуглее, и я отмечаю, что стрижка, сделанная в прошлую среду в Gio, смотрится очень хорошо. Я наливаю себе еще. Меня беспокоит содержание соли в соевом соусе.
В ожидании Эвелин и Тимоти, которые ушли на поиски одежной щетки, мы вчетвером сидим за столом. Я сижу во главе стола и большими глотками пью J&B. На противоположном конце Вэнден безо всякого интереса читает какой‑то богемный журнал под названием «Ложь»; заголовок большими буквами – КОНЕЦ «ДАУНТАУНА». Сташ вогнал зубочистку в одинокий кусок желтохвоста, лежащий, словно блестящее насекомое, у него на тарелке; зубочистка торчит вертикально. Время от времени Сташ выходит из ступора и начинает возить по тарелке кусок суши. Он ни разу не поднял глаз на меня, Вэнден или Кортни. Кортни сидит рядом со мной и потягивает сливовое вино из фужера для шампанского.
Эвелин с Тимоти возвращаются минут через двадцать после того, как мы сели; Эвелин, похоже, слегка раскраснелась – но только слегка. Тим, готовясь сесть рядом со мной, пристально смотрит на меня, стакан у него в руке снова полный. Он наклоняется ко мне, собирается что‑то сказать, может быть, в чем‑то признаться, но внезапно вмешивается Эвелин:
– Не туда, Тимоти, – а потом шепчет: «мальчик‑девочка, мальчик‑девочка», – и указывает рукой на пустой стул рядом с Вэнден. Глядя на Эвелин, Тимоти нерешительно садится возле Вэнден, которая, откровенно зевая, перелистывает свой журнал.
– Ну, все разом, ‑с улыбкой произносит Эвелин, довольная своей ролью радушной хозяйки, приготовившей экзотический ужин, – берем и едим.
Заметив пронзенный кусок суши на тарелке у Сташа (теперь Сташ склонился над тарелкой и что‑то шепчет) она немного теряется, но мужественно улыбается и щебечет:
– Кто хочет сливового вина?
Все молчат, а потом Кортни, глядя в тарелку Сташа, неуверенно приподнимает стакан и, пытаясь изобразить улыбку, говорит:
– Просто… божественно, Эвелин.
Сташ молчит. И хотя, вероятно, он себя чувствует несколько неуютно в нашей компании, потому что совсем не похож на остальных присутствующих мужчин (его волосы не зачесаны назад, у него нет подтяжек и очков в роговой оправе; он весь в черном, одежда плохо на нем сидит; он не выказывает желания закурить, пососать сигару; он, скорее всего, не способен заказать столик в «Camols»; он ничего из себя не представляет), – и все же в его поведении не ощущается никакой скованности, его словно загипнотизировало блестящее суши, и когда, наконец, все готовы окончательно забыть о Сташе, отвести глаза и приступить к еде, он выпрямляется и говорит, тыкая пальцем в свою тарелку:
– Оно шевелится.
Тимоти смотрит на него с таким жгучим презрением, длдо которого мне, признаюсь, далеко. Но я очень стараюсь не отставать. Вэнден вроде бы забавляется, и Кортни, как ни печально, тоже. У меня возникает стойкое подозрение, что ей даже нравится эта обезьяна. Правда, если бы я ходил на свидания с Луисом Керрутерсом, мне бы, наверное, он тоже понравился. Эвелин, добродушно смеясь, замечает:
– Сташ, ты такой выдумщик , – а потом озабоченно предлагает: – Кому темпуры?
Чтоб вы знали, Эвелин – исполнительный менеджер в финансовой компании.
– Мне, – говорю я и подцепляю с блюда кусочек баклажана, который есть все равно не буду, потому что он жареный.
Все накладывают еду в тарелки, успешно игнорируя Сташа. Я наблюдаю за тем, как Кортни жует и глотает.
После долгой и вроде как глубокомысленной паузы, Эвелин говорит, пытаясь завязать разговор:
– Вэнден учится в Кэмдене.
– Правда? – ледяным голосом произносит Тимоти. – А это где?
– В Вермонте, – отвечает Вэнден, не отрываясь от журнала.
Я смотрю на Сташа. Мне интересно, как он воспримет эту наглую и вопиющая ложь, но он как будто не слышит. Можно подумать, что он вообще не здесь, а где‑то совсем в другом месте, может быть, в другой комнате или в каком‑нибудь панк‑рок клубегде‑нибудь в злачном районе. Все остальные ведут себя точно также, и это меня беспокоит, поскольку и мне, и всем известно, что Кэмден находится в Нью‑Хемпшире.
– А тыгде училась? – вздыхает Вэнден, когда до нее, наконец, доходит, что Кэмден здесь никого не интересует.
– Ну, я училась в Ле‑Росэ , – говорит Эвелин. – А потом в бизнес‑школе в Швейцарии.
– Я тоже училась в Швейцарии в бизнес‑школе, – говорит Кортни. – Только я – в Женеве, а Эвелин – в Лозанне.
Вэнден кидает журнал "Ложь (Deception )" рядом с Тимоти и усмехается – криво и по‑стервозному. Меня злит, что Эвелин терпит эту снисходительность Вэнден и не может достойно ответить, но благодаря виски J&B мой стресс уменьшился до такой степени, что я вообще молчу. Эвелин, вероятно, считает Вэнден милой девочкой, растерянной и смущенной, – человеком искусства . Прайс с Эвелин ничего не едят; я подозреваю, что это все кокаин, хотя и не уверен. Отхлебнув из стакана, Прайс берет в руки журнал «Ложь» и хмыкает.
– "Конец «Даунтауна», – восклицает он, тыкая в каждое слово заголовка. – Кого… трясет чужое горе?
Я почему‑то жду, что Сташ перестанет созерцать свою тарелку, но он продолжает смотреть на одинокий кусок суши, улыбаясь своим мыслям и качая головой.
– Эй, – произносит Вэнден так, словно ее глубоко оскорбили. – Это касается всех нас .
– Ой‑ой‑ой, – говорит Тим предостерегающе, – это касается всех нас? А как насчет резни в Шри‑Ланке, моя дорогая? Разве она нас не касается? Шри‑Ланка, а?..
– «Даунтаун» – клевый клуб в Виллидже, – пожимает плечами Вэнден. – И нас это тоже касается.
Неожиданно Сташ говорит, не поднимая глаз от тарелки:
– Это называется Тонка . – Похоже, он раздражен, но его голос звучит ровно и тихо. Он по‑прежнему смотрит на суши. – Не Шри‑Ланка, а Тонка. Понятно? Тонка.
Вэнден опускает глаза и кротко произносит:
– Ага.
– Ты, вообще, знаешь, что там происходит, в Шри‑Ланке? Как там сикхи сотнями убивают израильтян? – подначивает ее Тимоти. – Разве этонас не касается?
– Кому ролл каппамаки? – бодро перебивает его Эвелин, поднимая поднос.
– Ладно, Прайс, не заводись, – говорю я. – У нас есть проблемы и поважней Шри‑Ланки. Конечно, внешняя политика – это важно, но у нас есть более насущные проблемы.
– Что, например? – говорит он, по‑прежнему глядя на Вэнден. – И кстати, почему у меня в соевом соусе плавает лед?
– Ну… – неуверенно начинаю я, – ну, нам надо покончить с апартеидом, это раз. Остановить гонку ядерных вооружений, побороть мировой терроризм и голод. Обеспечить надежную армию, предотвратить распространение коммунизма в Центральной Америке, установить мир на Ближнем Востоке, сделать так, чтобы вооруженные силы США не использовались за рубежом. Мы должны сделать Америку сильной и уважаемой мировой державой. Это не преуменьшает значение наших внутренних проблем, которые так же важны, а, может быть, и важнее . Необходимо улучшать медицинское обслуживание пожилых людей и делать его более доступным, контролировать распространение СПИДа и искать средства для борьбы с ним, оберегать окружающую среду от загрязнения и токсичных отходов; улучшать качество начального и среднего образования; ужесточить законы по борьбе с преступностью и распространением наркотиков.