Вышла она из нее уже не в обезображивающем сером трикотажном костюме и непритязательных позапрошлогодних босоножках (все это она надела, чтобы не возбуждать подозрительности супруга), но в обтягивающем коротком платье прямиком из Парижа и легких туфельках на высоком каблучке.
Опустив пакет с маскировочной одеждой в ближайшую урну, Марья Ивановна, сопровождаемая восхищенными взглядами дюжины прохожих, бросилась на проезжую часть ловить машину, хотя ресторан Эгисиани находилось в трехстах метрах от нее.
Ресторан оказался непритязательным – ничего обычного, ничего грузинского, так, средней руки заведение общественного питания, украшенное охотничьими натюрмортами, бутафорскими двустволками да покрашенными блестящим лаком муляжами голов оленей и сайгаков.
Окинув помещение пренебрежительным взором, Марья Ивановна, сказала вышедшему к ней метрдотелю, что хотела бы поговорить с глазу на глаз с владельцем ресторана господином Эгисиани.
Метрдотель осмотрел посетительницу схватчивым взглядом, сделал дежурно-радушное лицо и степенно удалился.
Марья Ивановна присела в глубине зала за прямоугольный шестиместный столик, огражденный от соседних безвкусными перегородками из тростника. Посидев немного, достала из сумочки "Вог", закурила, думая, как удивился бы Смирнов, увидев ее с сигаретой, да еще в легком красном платьице, да еще на высоких каблучках, да еще закинувшей ногу на ногу, да так что ажурная резинка чулка без труда могла следить за действиями хозяйки. "Сказал бы, что я весьма похожа на обожающую себя проститутку", – довольно улыбнулась женщина, гася недокуренную сигарету в пепельнице.
Эгисиани пришел через входную дверь. Кепки на нем не было, нос он имел отнюдь не грузинский и вообще выглядел, как уважающий себя мужчина средних лет.
Марья Ивановна к моменту его явления уже вошла в образ деловой дамы, решившей перевести дух среди простонародья. Резинки чулок, естественно, томились под платьем, колено касалось колена, лицо выражало решимость в ближайший час ничему на свете не придавать существенного значения.
– Меня зовут Владимир, – сказал Эгисиани, подойдя к столу. – Разрешите присесть?
Марья Ивановна указала глазами на место напротив себя. Эгисиани сел и увидел визитку, ожидавшую его внимания на самом краешке стола.
– "Детективное агентство "Дважды два"", – прочитал, приблизив к глазам сверкающий золотом прямоугольник плотной бумаги. – Башметова Марья Ивановна... Интересно...
– В самом деле?
– Видите ли, у меня много друзей среди частных сыщиков – они любят посидеть в моем заведении – но об агентстве с весьма удачным названием "Дважды два" я не слышал. У вас есть лицензия?
Марья Ивановна посмотрела на него, как профессор юриспруденции посмотрел бы на студента-троечника, безукоризненно ответившего на безнадежный вопрос, и сказала, одобрительно качнув головой:
– Я по случаю Кристины Владимировны, Святослав Валентинович обратился к нам с просьбой найти факты, которые позволили бы пересмотреть дело Регины Родионовны в сторону отмены, либо существенного смягчения приговора.
Услышав имена, Эгисиани обездвижил. Глаза его обратились внутрь и потемнели.
– Святослав Валентинович убедил нас, – продолжила Марья Ивановна, придав голосу сочувственные нотки, – что вы не имеете прямого отношения к ее смерти.
– Прямого отношения? – Эгисиани оскорблено вскинул голову. Он был из тех, кто не выносит ни малейшего давления на собственную персону.
– Кристину могли отравить из-за связи с вами, – пожала плечами женщина, не удивившись реакции хозяина ресторана. – Не могли бы вы рассказать мне о ней и ее окружении?
Хозяин ресторана сосредоточенно подумал, поглядывая в глаза собеседницы, затем усмехнулся одним уголком рта и, обернувшись к метрдотелю, указал ему коротким жестом на пустой стол. Спустя полминуты подошел официант. Марья Ивановна заказала ему кофе и рюмочку коньяку.
Заказ был выполнен в мановение ока. Помимо кофе и бутылки армянского коньяка, официант принес пирожные, мясное ассорти, бутерброды с черной икрой и стакан сока. Последний он поставил перед хозяином.
– Вы не пьете? – удивилась Марья Ивановна.
Собеседник ей нравился все больше и больше.
"Настоящий мужик. Умеет добиться своего – это видно по всему".
– Свое я давно выпил, – усмехнулся Эгисиани. – А вы, извините меня за прямой вопрос, замужем?
"Грузин, он и в Африке – грузин", – подумала Марья Ивановна и ответила взвешенным голосом:
– Да. И практически счастлива.
– Почему практически?
– С моим мужем опасно быть счастливой – он сразу же бросит.
– Почему так? – удивился хозяин ресторана. "Как можно бросить такую женщину?" – говорили его глаза.
– Счастье – это покой и довольство. А покой и довольство, – считает мой муж, – это прекрасная среда для деградации всестороннее развитой личности.
Сказав, Марья Ивановна отпила полрюмочки. Эгисиани пригубил сок и сказал, покручивая стакан:
– Понимаю, ваш муж – чистюля-интеллигент... Вам, наверное, бывает с ним скучно?
– Напротив. Скука – это когда все приелось. А он постоянно что-нибудь придумывает.
– Что придумывает?
– Ну, блины с луком или мясным фаршем, дискуссию из ничего, поход в Нескучный сад в шесть утра или модернистскую картину.
– Модернистскую картину? – удивился Эгисиани.
– Да. Например, на прошлой неделе он приклеил к доске старый дырявый носок, затем прибил к нему расстегнутый замок от старых джинсов и вставил в него обычный штопор с деревянной ручкой. И назвал все это "Бумеранги возвращаются".
– Идеотизм. На вашем месте я показал бы его врачам соответствующего профиля.
– Да нет, – улыбнулась Марья Ивановна. – Носок действительно напоминают летящий бумеранг, вооруженный штопором.
– Штопором, торчащим из расстегнутого замка от ширинки?
– Да. И в этом вся соль...
– Какая соль? Ничего не понимаю.
– А что, вы не знаете русскую поговорку: на всякую задницу с резьбой, найдется хрен с винтом?
Табуированное слово Марья Ивановна произнесла без запинки. Глаза ее искрились.
– Я вижу, вы его любите... – расстроился Эгисиани. Или сделал вид, что расстроился, показалось Марье Ивановне.
– У меня не было таких мужчин, как он. С ним живешь вдвое.
– Это тяжело для хрупкой женщины...
– Пока держусь. Так вы расскажете мне о Кристине Владимировне? Насколько я знаю, вы провели после ее смерти частное оперативное расследование?
Эгисиани помрачнел. Было видно, что ему не хочется возвращаться в прошлое. Минуту он сидел, то изучая ухоженные ногти, то поправляя столовые приборы, то искоса рассматривая соседние столы и настенные украшения.
Марья Ивановна коснулась его руки алым ноготком мизинца.
– Ну, расскажите, мне нужно это знать!
– Хорошая она была женщина, что и говорить, – горько усмехнулся Эгисиани. – Хорошая и несчастная. Знаете, бывают такие женщины, все у них на месте – и в голове, и снаружи.
– Да, бывают, – согласилась Марья Ивановна, всегда считавшая, что она – лучшая из таких женщин.
– Год назад она сидела на этом самом месте... – не услышал недвусмысленной реплики Эгисиани, без остатка растворившийся в прошлом. – Пришла в пять и сидела час, ничего не заказывая. На все смотрела бессмысленно. Народу шло в тот день много и мой цербер Федя, вон он, – указал Эгисиани на метрдотеля, – пришел ко мне и спросил, что с ней делать. Я подошел, сел напротив, смотрю – интересная, чем-то особенным интересная женщина, но глаза потерянные. Напоил ее коньяком; она пила рюмка за рюмкой, после третьей или четвертой мы разговорилась.