Генерал подумал о нем: « Умен и хитер, хотя и противоречив этот владыка. Но противоречивость его, пожалуй, преднамеренная, показная. Он не откровенен до конца». Сказал вслух:
— Применительно к нашим дням я понимаю, что антихристы, о которых говорит Иоанн, уже явились к нам в образе оборотней, вроде Горбачева, Ельцина, Яковлева и других. Ведь в самом деле: они же вышли от нас, но никогда не были наши, а только прикидывались нашими. А теперь все открылось: и двуликость, и предательство.
Владыко удовлетворительно заулыбался, но большие глаза его под нависшими нехмуренными бровями были печальны.
— Как сказано в священном писании, «предаст же брат брата на смерть, и отец сына и восстанут дети на родителей, и умертвят их». Вот чего я боюсь, друзья мои, — сказал епископ и горестно вздохнул. — Будем уповать на Господа Бога нашего, да услышит наши молитвы и не допустит… — И вдруг умолк, торопливо взглянул на часы, поднялся, высокий, монументальный, поправил панагию и сказал:
— Однако же, друзья, мне пора и честь знать. Мне было приятно с вами, и коль мы вели речь об Евангелие и апостолах, то позвольте мне на прощание напомнить вам слова проповеди богослова Иоанна: «Возлюбленные! Будем любить друг друга, потому что любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь… Пребывающий в любви пребывает в Боге и Бог в нем… В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся не совершенен в любви».
— Владыка, на дорожку чаю или кофе? Я сейчас сделаю, — предложил Иванов и торопливо встал из-за стола.
— Благодарствую, Алексей Петрович, меня ждут.
Иванов проводил епископа Хрисанфа до прихожей. Одеваясь, владыка вполголоса обронил по адресу генерала:
— Симпатичный ваш друг, откровенный и с убеждениями. А душа его страдает и болит, и боль его понятна и объяснима. Ведь разрушено и растоптано все, чему он жизнь отдал. Идеал растоптан и вера. Но Россия не погибнет, она воскреснет. Вы ему внушите эту мысль. Я был искренне рад познакомиться с Дмитрием Михеевичем. Надеюсь, что эта первая встреча не будет последней: нам есть о чем поговорить.
Епископ достал из своего «дипломата» папку для бумаг и подал Иванову:
— Здесь обещанное: статья Льва Николаевича Толстого.
— Благодарю вас, владыка, звоните и заходите. Всегда рад вас видеть.
3
— Ну что ты скажешь о владыке? — спросил Алексей Петрович Дмитрия Михеевича, когда они остались вдвоем.
— Он свое дело знает: видал, как шпарит по памяти целые главы из Евангелия. Памятью его Бог не обидел, да и умом тоже. Об антихристах — это довольно метко сказано. И в самом деле — то, что творится сейчас в стране, похоже на какую-то бесовщину, на кошмарный сон.
— У этой бесовщины есть своя история. Возьми Достоевского «Бесы», который у нас долгие годы был как бы под запретом, прочти, если не читал, а коли читал, освежи в памяти, прикинь к нашему времени. И ты увидишь и поймешь, что идеи всемирного разрушения, нравственной деградации, духовного распада, зародились еще в средневековье и не в России. К нам они пришли оттуда, из-за бугра, куда нас теперь насильно толкают прорабы перестройки. Хрисанф правильно говорил: без веры человеку нельзя, противоестественно. Сеятели зла всегда, во все времена пытались убить в людях веру, растоптать.
— Этим занимались прежде всего масоны задолго до семнадцатого года, — вспомнил генерал.
— А потом уже открыто, с цинизмом и жестокостью большевики, разные троцкие, свердловы, губельманы, который Емельян Ярославский. И Ленин в том числе.
— Давай оставим Ленина в покое, — решительно запротестовал генерал.
— Почему ж? Надо быть объективным и не выбрасывать из песни слов.
Я боялся, что вы с владыкой схватитесь на Ленине и поссоритесь. У русской православной церкви есть основательные, справедливые претензии к Ленину. Этот пунктик, скажу тебе, — несмываемое пятно на иконописном лике великого мыслителя, которого, как ты знаешь, я уважаю и не принадлежу к шайке нынешних его испроворгателей. Хотя монументов ему не создавал. Мне претило его обожествление, доходившее до глупостей.
— В этом мы друг друга не переубедили, а с епископом я бы вообще не стал обсуждать ленинский вопрос. Но ты обратил внимание, как он ограждает своих от критики — патриарха и даже Меня.
— Это его долг. Для него патриарх, что для тебя твой министр или президент.
— И что? Я первого не уважаю, а второго презираю и говорю это вслух. Зачем лукавить?
— У них все по-другому. Может, в душе он не разделяет того, что проповедовал Мень, и не уважает патриарха. Но у них субординация строгая: воля старшего для нижестоящего — закон. Тем более воля святейшего. Ты только вдумайся в титул — патриарх святейший. Значит, выше святого, начальник над святым.
— Какой там закон, — с пренебрежением усомнился Дмитрий Михеевич. — По-моему, этот рыжий Гапон плевал на закон, на всех святых и святейших. У него митинговый зуд экстремиста. А ведь тоже в депутаты пролез на альтернативной основе. Голосовали за него православные бараны. Надеюсь, владыко не обиделся на меня, но ты же знаешь — я не умею дипломатничать, не обучен.
— Тебя он хорошо понял, сказал, что душа у тебя ноет от боли за судьбу Отечества.
— За судьбу Союза, — поправил генерал. — Он прав, твой владыко: душа измучена, кровоточит. Да разве только у меня? Мы мало думали о душе. А душа — это вера, без нее человек превращается в двуногое животное, дикое, агрессивное. Вера — не важно, какая религия, главное, чтоб ее сердцевину составляло добро, вера — это ориентир, идея.
— Но ведь и у Гитлера была идея расового превосходства, и на такой основе он внушал немцам веру. Они верили и творили чудовищное зло. И, между прочим, сионизм зиждится на иудистской идее — богоизбранной нации, на вере, что придет их Мессия и они будут владеть миром.
— А я так считаю и я убежден, что сионизм страшнее фашизма. Собственно, это носители одной и той же идеи — человеконенавистничества, зла. А их ненависть друг к другу — это всего лишь междоусобная борьба двух преступных шаек. Сионисты победили фашистов, своих конкурентов, потому что оказались умней их.
— Победили не своими, а чужими руками, кровью советских людей, — вставил генерал, но Иванов пропустил его слова и продолжал с прежним напряжением, с необычной для него дрожью в голосе. Решительный взор его ушел куда-то в бездонную глубину: — Их стратегия испытана веками. И заметь: лакомой жертвой тех и других была Россия с ее несметными природными богатствами, необъятной территорией с ее самобытной идеей, духовной мощью, которая помогла Александру Невскому, Дмитрию Донскому, Минину и Пожарскому, Кутузову. Они ненавидели Россию, народ наш и боялись. Наполеон пошел в лобовую, опьяненный успехами в Европе, и потерпел крах: русские казаки побывали в Париже. Гитлер пренебрег уроками Наполеона, в хмельном угаре от легких побед в той же Европе бросился напролом, и тоже русская армия прикончила его в Берлине. Наследники Гитлера оказались более предусмотрительны. Они пошли другим путем, путем внутренней диверсии, поддерживаемой и руководимой спецслужбами Запада. Они учли опыт Испании и начали создавать пятую колонну.
— Ты считаешь, что перестройка, развал Союза и прочие мерзости — дело рук сионистов?
— Убежден. И я докажу тебе.