Пересёк верхний парк, вышел на улицу и сел в трамвай. Только через несколько остановок понял, что едет не в ту сторону. Пересел и доехал до вокзала. Вскоре он уже сидел в электричке.
С утра Балабан любил понежиться в постели: во-первых, избегал лишних разговоров с матерью, почему-то считавшей, что ему непременно надо самому зарабатывать на хлеб; во-вторых, навёрстывал недоспанное в колонии с её ранними подъёмами и суровым режимом. Но сегодня, услышав, что мать уже хлопочет у печки, зевнул и вылез из-под тёплого одеяла. В сенях выпил кружку холодной воды, протёр заспанные глаза и вышел в кухню.
Мать испытующе посмотрела на него. Балабан поскрёб небритый подбородок.
— Ты, мама, того… — начал он не очень уверенно.
— Денег не дам — нету! — оборвала его мать. — Иди работать. Вот и у нас рабочие нужны.
— Сотня в месяц, — пренебрежительно поморщился Балабан, — целый день спину гнуть! Дураков нет.
«И все же хоть для видимости надо куда-то устроиться, — подумал он, — потому как милиция не даст покоя. Протянуть два-три месяца и уволиться. Потом полгода можно искать работу».
— Я что-то плохо себя чувствую, — сказал он матери. — Тяжёлая работа не для меня.
Мать смерила сына пренебрежительным взглядом, и тот понял, что сейчас, постепенно распаляясь, она начнёт пилить его, и все кончится обычным скандалом. В другой раз он даже подлил бы масла в огонь. Но сегодня не хотел пререкаться. Заискивающе попросил:
— Ты, мама, скажешь, если спросят, конечно… Ну, что я больной и второй день уже лежу… Усекла?
— Тьфу! — плюнула в сердцах мать. — Ты по-человечески можешь разговаривать?
— Ну, того… — Лёха почесал пальцами босой ноги под коленом другой. — Я с одним типом поссорился, и милиция может расспрашивать… Так скажешь, что я болен, вчера никуда не выходил из дому.
Мать всплеснула руками и заплакала.
— И когда же ты ума наберёшься? Снова за старое?.. Мало тебя жизнь учила?
Она сердито высыпала из кастрюли картошку в корыто. Сунула в руки сына мялку.
— Накормишь кабана! — велела.
И Балабан покорно начал толочь картошку.
Но, как только мать вышла со двора, он с отвращением оттолкнул ногой корыто и достал папиросы. Выпустив несколько аккуратных колец дыма, встал и направился к сараю, где под дровами лежал пистолет. Ему так хотелось посмотреть на него, однако заставил себя остановиться. Высыпал картошку кабану, с любопытством наблюдая, как тот жадно жрёт, и вышел в сад.
Встал за развесистой яблоней так, чтобы видеть соседний двор. Дождался, когда на крыльце появилась бабка Соня, подошёл к невысокому забору, разделявшему усадьбы.
— Хороша у вас клубника! — начал он громко: бабка Соня плохо уже слышала и видела, хотя притворялась, что все в порядке, и сердилась, когда кто-нибудь сочувствовал ей.
Бабка не услышала, однако утвердительно закивала головой. Ответила на всякий случай равнодушно:
— Будь здоров, Лёшка. Как жизнь?
— Хороша у вас клубничка, — повторил Балабан громче, чуть не крича. — Я вчера вечером смотрел, как вы поливали грядки, и думал: что вы с таким урожаем будете делать? Мешок денег наторгуете.
Бабке Соне почему-то не понравились подсчёты Балабана, подозрительно стрельнула в него глазами и замахала руками.
— Какие там деньги?! Слезы, а не деньги…
«У-у, ведьма, у тебя по сундукам бы пошмонить — не одну сотню заначила!» — со злобой подумал Балабан, но, сладко улыбнувшись, проговорил:
— Я вчера вечером смотрел, как вы работаете, и думал: «Молодец бабка Соня, нам бы вот так… Никакая болезнь её не берет». А я вот… — закашлялся, — совсем расклеился…
— Погоди! — категорично сказала бабка. — Я тебе, Лёша, малинки дам, — забеспокоилась вдруг. — Как рукой снимет.
— Пил уже, — остановил её Балабан.
— Я вчера хотел попросить у вас банки, но вы были заняты на огороде… — Он знал, что бабка Соня каждый вечер поливает клубнику. — И не заметили меня…
Это уже был намёк на её, бабкину, подслеповатость.
— Как не заметила! — обиделась она. — Видела как облупленного, ещё хотела спросить, почему вечер зря тратишь? Молодёжь идёт на танцы, а ты же, бедный, сколько лет жизни не видел!..
Балабан решительно остановил её:
— Да болен же я — говорю вам!
— Вот я сейчас банки принесу… — засуетилась бабка. Она сбегала домой. — Пойдём, поставлю — мать же на работе.
Когда бабка Соня, поставив банки, ушла домой, Лёха плюнул ей вслед и начал завтракать, да не удержался — злодейски огляделся и шмыгнул в сарай, плотно закрыв за собой двери.
Вытащил из-под поленницы чёрный, воронёной стали пистолет, перезарядил, прицелился, поискав мушкой цель, однако стрелять в сарае не стал, с сожалением вздохнул, переложил патрон в обойму, завернул пистолет в чистенькую тряпочку и, спрятав под дрова, пошёл завтракать. Не успел запить яичницу свежим молоком, как увидел в калитке знакомую фигуру участкового инспектора Хохломы.
Этот настырный лейтенант уже надоел Балабану; почувствовал, как заныло под ложечкой, а ладони вспотели.
Лёха нырнул в кровать, натянул одеяло до подбородка. Услышав стук в дверь, не ответил, дождался, пока участковый забарабанит ещё, и потом вяло отозвался:
— Входите…
Встретившись с внимательным и вопросительным взглядом Хохломы, съёжился под одеялом, но глаза не отвёл. Лейтенант, не попросив разрешения, сел на стул.
— Что, Балабан, захворал? — спросил сочувственно, хотя глаза остались серьёзными и даже колючими.
Лёха повернулся на бок, будто невзначай оголив спину, чтобы показать следы от банок.
— Угу… — пробормотал он. — Простудился…
— Летом! — сокрушённо покачал головой участковый. — Как же ты умудрился?
— Пивка холодного глотнул.
— Пивка… потом водки! — в голосе лейтенанта появились поучающие интонации. — Снова за старое, Балабан… Предупреждаю, если не устроишься на работу…
Лёха сел в кровати, умоляюще прижав к груди руки.
— Гражданин начальник, — произнёс вполне искренне, — вот оклемаюсь — и сразу на работу! Мать уже говорила с агрономом на плодорассаднике — там рабочие нужны.
Лейтенант одобрительно кивнул головой.
— Работа хорошая, и коллектив там неплохой.
— А то как же, — согласился Лёха, имея в виду совсем другое. В плодорассаднике бригадиром был его бывший одноклассник, и Балабан надеялся, что тот не станет придираться к его прогулам, да и вообще будет покрывать его. — Да, коллектив там неплохой, — подтвердил он и добавил: — Он поможет мне перевоспитаться.
— О-о! — улыбнулся Хохлома. — Вижу, ты начинаешь осознавать… — Очевидно, он прочитал бы Балабану небольшую лекцию о роли коллектива в воспитании бывших преступников, но вовремя вспомнил о цели своего посещения, запнулся и начал издалека: — Я вот вчера проходил мимо вас, хотел наведаться, но окна уже были тёмными…
— Мать допоздна возилась во дворе, а я лежал…
Видно, участковому надоело ходить вокруг да около.
— Ты никуда вчера не отлучался? — спросил он сурово.
— Да я же болен…
— Я спрашиваю.
— Никуда, гражданин начальник. Вот спросите хотя бы у бабки Сони…
— Спросим у кого надо. Поправляйся и оформляйся.
Лейтенант вышел. Балабан подождал, пока хлопнет дверь на крыльце, вскочил с постели и припал к щели между занавесками. Удовлетворённо усмехнулся: участковый свернул к бабке Соне. Знал старуху: коль уж сказала, что видела Лёху в саду, то не отступится, что бы ни было.
Балабан держал в руках небрежно свёрнутую газету, делая вид, будто читает.