— Поймут… — повторила она и вздохнула: кажется, все же не была окончательно уверена в этом.
В старухину комнату, где мы сидели, заглянул один из оперативников. Мы отпустили Олю.
— Что-нибудь есть, Микола? — спросил Крушельницкий.
— Мало. Они не спешили и упаковывали вещи очень старательно. Есть мелочи.
— Какие?
— Чулок, зубная щётка, мусор в корзине для бумаг. Разные бумажки, газета, окурки.
— Что за бумажки? — заинтересовался я.
— Посмотрите.
Мы перешли в соседнюю комнату, и оперативник разложил на столе свои находки. Действительно, мелочи. Однако, просмотрев их, мы с Крушельницким установили, что Пашкевич курил болгарские сигареты «Стюардесса», читал «Советский спорт» и чистил зубы пастой «Мери». Правда, пастой, наверное, пользовалась Щепанская.
Перебирая окурки, я натолкнулся на скомканную бумажку и осторожно разгладил её.
Сразу ёкнуло сердце. Ёкнуло едва-едва, потому что бумажка, в конце концов, могла ничего и не означать: обыкновенный железнодорожный билет пригородной зоны. Куплен он был в пятницу, за день до того, как Щепанская с Пашкевичем съехали с квартиры.
Я попросил позвать старушку.
— Припомните, пожалуйста, что делали ваши квартиранты в пятницу? — спросил я.
— В пятницу? — задумалась она.
— Накануне отъезда.
— Так не ночевали ведь. Марийка вернулась с работы раньше и куда-то отправилась.
— А на следующий день приехали на машине?
— Да, на маленьком автобусе.
— Куда ездили, не сказали?
— Предупредили, что не будут ночевать. Едут на именины к знакомым, там и останутся.
— Тут, во Львове?
— А где же ещё ?
Крушельницкий, сидевший по ту сторону стола, вдруг быстро встал, внимательно осмотрел стену над кроватью.
— У Щепанской был ковёр? — спросил он.
— А то как же. Один висел тут, а другой так и не развернула. В углу стоял, за шкафом.
— Висел красный с цветами?
— Точно. Красивый ковёр, дорогой.
— Триста пятьдесят шесть рублей, — улыбнулся Крушельницкий.
— Я же и говорю: дорогой.
Старушку почему-то не удивила странная Толина осведомлённость, не удивила она и меня. Немного подосадовал, что сам раньше не обратил внимания на следы от гвоздей, которыми был прибит ковёр. Завернул в газету весь мусор, найденный в квартире. Собственно, тут уже нечего было делать. Предупредили старушку, чтобы немедленно сообщила в милицию, если узнает что-нибудь новое о квартирантах, и поехали в управление. Здесь нас ждала уже справка о Щепанской.
Мария Панасовна родилась в 1948 году в Кривом Роге. Отец работал на руднике, мать торговала пивом в ларьке. В 1957 году отец умер, мать через год вышла замуж и вместе с новым мужем куда-то уехала, оставив десятилетнюю дочь своей сестре. В Кривом Роге Щепанская окончила школу и отправилась во Львов. Тут училась в торговом училище, потом работала продавщицей в гастрономе. За недостачу была осуждена на три года, отбывала наказание в колонии общего режима. Характеристики из колонии имела хорошие, Щепанскую выпустили на год раньше срока. Устроилась официанткой в вареничной, где и работала до прошлой пятницы.
— Ничего утешительного, — констатировал Крушельницкий, прочитав справку.
Я не мог с ним согласиться.
— Кривой Рог… — возразил. — К кому ездила Щепанская в январе?
— Ну, к тётке.
— Надо установить точно.
— Неужели считаешь, что Пашкевич со Щепанской отправились туда? Они теперь Кривой Рог за тысячу километров будут обходить.
— Конечно.
— Так зачем тебе криворожская тётка?
— При чем тут тётка? Мать!
Крушельницкий похлопал глазами и вдруг оживился:
— Вот ты о чем! Глубоко копаешь…
— Вызывай Кривой Рог.
Через несколько минут я услышал в трубке бодрый голос Саши Кольцова.
— Поймали Пашкевича? — сразу же спросил он.
— Черта лысого!
— Это точно: черта и лысого… — захохотал Саша.
— Брось… — Мне было не до каламбуров. Рассказал, что нам нужно от него, и Сашко обещал завтра же позвонить во Львов.
Кольцов сдержал своё слово и уже в середине следующего дня мы знали, что тётка Щепанской умерла три года назад, а мать её, как утверждают соседи, выехала ещё двадцать лет назад куда-то в Западную Украину. Фамилию отчима Щепанской установить не удалось.
— Мало, очень мало, — пожаловался я.
— Что мог, — отрезал Кольцов, — сделал все, что мог.
— И на том спасибо.
В информации Кольцова была одна деталь, подтверждавшая мою версию: мать Щепанской уехала куда-то в Западную Украину.
Не к ней ли ездила Мария с Пашкевичем в пятницу? А если к ней, то живёт она где-то в пригородной зоне: билет давал право проезда в радиусе тридцати километров вокруг города.
Но попробуй прочесать всю пригородную зону! Десятки населённых пунктов, больших и маленьких, одни райцентры чего стоят!..
А если ездили просто за машиной к знакомому шофёру? Автоинспекция уже занимается «рафиками» зеленого цвета, надо, чтобы обратили внимание на пригородную зону.
Я был уверен: если Пашкевич со Щепанской осели под Львовом, мы найдём их быстро. Мы найдём их, даже если забились в глубокую нору где-нибудь в Туркмении, все равно не гулять преступникам на свободе, но время… Мы не имеем права дать им ни одного лишнего дня, часа…
А они проходили — часы, и ничего утешительного нам не приносили.
Ещё с воскресенья мы блокировали вокзалы, мобилизовали дружинников, весь наш многочисленный актив. Во всех поездах были наши люди, во всех сёлах и городках пригородной зоны присматривались к каждому новому лицу.
В четверг вечером мы с Олей Верещакой пошли к кинотеатру «Орбита».
В июле в девять ещё светло. Оля остановилась в нескольких шагах от входа, чтобы Щепанская увидела её издали, я занял удобный пост в кассовом помещении, откуда просматривались все подступы к кинотеатру.
Сеанс должен был начаться через девять минут. Люди толпились у касс, шёл популярный фильм, и продавались последние билеты.
Оля стояла, небрежно помахивая сумочкой. Я знал, что девушка нервничает, но внешне она ничем не выдавала этого. Делала вид, что проявляет нетерпение, и время от времени поглядывала на часы.
Вот повернула направо, перестала размахивать сумочкой. Я тоже посмотрел в эту сторону: по противоположному тротуару приближалась девушка в ярком шёлковом платье, брюнетка, красивая, какая-то вызывающая.
Неужели Щепанская?
Но Оля отвела взгляд, и девушка свернула за угол.
До начала сеанса осталось четыре минуты, и последние зрители торопились занять места.
Из-за угла, где только что исчезла девушка в ярком платье, вышла женщина в белой кофточке, — я почему-то мысленно представлял себе Щепанскую именно в белой кофточке, наверное, потому, что все обманутые ею покупательницы говорили об этом, — с высокой причёской и брюнетка. Направляется через улицу к кинотеатру, но Оля почему-то повернулась к ней спиной.
Оглянись, посмотри!
Девушка, будто услышав меня, оглянулась, скользнула равнодушным взглядом по женщине…
Опять не Щепанская.
А до начала сеанса остаётся только минута.
Мы условились с Олей, что она подождёт ещё пять-шесть минут и войдёт в зал после журнала вместе с другими опоздавшими зрителями. Планируя операцию, мы предвидели, что Щепанская может прийти и после сеанса: на всякий случай за углом стояла машина, а в зале сидел Проц.
Но все наши надежды оказались напрасными.
На следующий день в Львов прилетел Дробаха. Он вызвал Верещаку, и мы быстро договорились, что Оля немедленно известит нас, если ей позвонит Щепанская. Не теряя ни одной минуты. И, как оказалось, не зря. Щепанская позвонила Верещаке на следующий день.