Никогда еще он не сталкивался с такой дьявольски злобной личностью, на губах которой застыла гнусная усмешка. Бандит сидел за столом.
– Обыскать его! – Опытные руки скользнули по телу Дика. Охранник вытащил из бокового кармана его пистолет.
– Чист. Как с саквояжем разобраться?
– Дай-ка нож! Я тебе покажу.
На мгновение Дик с ужасом подумал, что сейчас ему отрежут кисть. Но гангстер всего лишь оттяпал ручку и на лету подхватил саквояж. – Теперь свяжите его. Он еще на нас поработает. А пока надо припрятать деньги.
Его туго обкрутили веревкой, связав руки за спиной и примотав лодыжки друг к другу.
Дик старательно пытался скрыть улыбку, но уголки губ то и дело предательски подергивались. Он и предполагал, что свяжут его именно таким образом.
Грабитель пониже ростом с крысиной физиономией заметил его усмешку.
– Тебе смешно, да? Погоди, мы еще тобой займемся! Не вздумай вопить и звать на помощь. Стены тут глухие, никто не услышит. – И гангстер присоединился к остальным, которые опустошали кожаный мешок, наполненный пачками банкнот. Наконец, поделив добычу, все члены банды покинули помещение.
Когда за последним закрылась дверь, Дик принялся за дело. В подкладке брюк сзади он припрятал бритвенное лезвие. Он пристроил лезвие так, что его можно было извлечь даже связанными руками и перерезать путы. Дик вынул лезвие и стал перепиливать веревочные петли. Наконец он освободился от веревок и стряхнул обрывки. Подтянув штанину, он убедился, что с привязанным к ноге автоматическим пистолетом 25-го калибра все в порядке. Не теряя времени он подкрался к дверям и осторожно выглянул. Отлично! Бандиты, считая, что он недвижим и беспомощен, не оставили охраны.
Из-под двери на верхней лестничной площадке пробивалась полоска света, и, судя по доносившимся оттуда невнятным голосам, банда была в сборе. Пока все шло как нельзя лучше. В карманах у Дика был полный набор необходимых инструментов. Дик вытащил шнур, смотанный в тугой клубок. На конце его он прикрепил шарик и прикрепил к ручке двери. Стоит дернуть за шнур, и это нехитрое приспособление издаст звук, словно кто-то стучит в дверь. Он улыбнулся про себя. Старый фокус, который мальчишки устраивают на Хэллоуин.
Он бесшумно перебрался к окну, разматывая за собой шнур. Снаружи шел узкий выступ, и Дик выбрался на него. Еле слышный шорох – и его поймают! Медленно, дюйм за дюймом, он осторожно двинулся в путь и через несколько минут очутился перед другим окном. Присев на корточки и скорчившись, он смог заглянуть в щель жалюзи и чуть не заорал от радости. Вся банда была на месте и раскладывала пачки банкнотов, награбленных при других налетах!
Время! Дик дернул за шнур. Все удивленно повернулись к двери, мгновенно выхватив пистолеты. Бандиты, должно быть, ждали условленного сигнала, но тут явно было что-то другое. Обменявшись обеспокенными взглядами, они крадучись двинулись к двери, готовые открыть пальбу.
Главарь банды вскинул оружие:
– Кто там?
Дик снова дернул шнур. На этот раз бандиты не выдержали. Залпы с грохотом саданули в дверь, проделав в филенке дыры размером с яблоко. Дик еще пару раз дернул шнур, а потом резким рывком оборвал колотушку.
Они все стояли лицом к двери, ожидая атаки с той стороны. Дик вцепился ногтями в оконную раму и бесшумно поднял ее. Оказавшись в помещении, он дал понять банде, что держит всех под прицелом:
– Руки вверх, парни! Бросайте пушки!
Бандиты изумленно перевели дыхание, и пистолеты полетели на пол. Главарь банды повернулся.
– Ты? Как ты тут очутился?
– По воздуху. Живо лапки кверху – да повыше!
Кто-то дернулся, и Дик с пол-оборота рванулся в его сторону. И это было последнее, что он успел увидеть, потому что цветочная ваза врезалась ему прямо в лоб и он рухнул. Придя в себя, он обнаружил, что связан куда основательнее, чем прежде. Комната была пустой, но перед ним, держа его на мушке, сидел охранник. Последним в дверях исчез коротышка с кожаным мешком в руке. Ясно было, что они готовились смыться из города. Теперь или никогда – и Дик был готов действовать!
Дик медленно стал поднимать ногу, словно она у него затекла. Примерившись к расстоянию до охранника, он двинул ступней, и из его штанины вырвался язык пламени. Охранник, дернувшись, скорчился и сполз на пол. Дик пальцами дотянулся до лезвия бритвы, извлек его и перерезал веревки. Он услышал шаги бегущего вверх по лестнице человека. Нагнувшись, Дик схватил пистолет незадачливого охранника и вылетел в коридор.
Рядом был полуоткрытый чулан, и он кинулся туда. Когда мимо пробегал первый член банды, тяжелая рукоятка пистолета пришлась ему за ухом, и Дик, перехватив обмякшее тело, затащил его в чулан. Та же судьба постигла и остальных троих, одного за другим. Теперь все были в его распоряжении – кроме главаря! Все члены банды лежали вповалку, как мешки с картошкой, и недвижимые, как мороженая макрель. Они будут в отключке как минимум несколько часов. Дик высунул голову из чулана. Пусто.
Но тут он услышал легкий скрип ступенек. Он подождал, пока на верхней площадке лестницы появится чья-то фигура, и, стремительно прыгнув вперед, нанес ему сокрушительный удар. Главарь банды врезался головой в пол и замер. Дик не стал терять времени, обезоруживая его, и затащил в чулан к остальным. Дверь в чулан он припер снаружи двумя столами и металлическим сейфом; теперь из него было не выбраться. Вернувшись в агентство, он снял трубку и набрал номер...
Хоули протянул ему руку.
– Дик, вы поработали просто прекрасно. Как детектив высшего класса. Это ваше приспособление, пистолет-на-ноге, мы непременно возьмем на вооружение.
Дик улыбнулся.
– Жаль, что пришлось так потрудиться лишь из-за «куклы». Я чувствовал бы себя куда лучше, будь со мной наличность.
– Ах, вот как? – сказал Хоули. – Юмор ситуации в том, что наличность и была при вас. В агентстве перепутали саквояжи, и все это время вы таскали с собой кучу денег! Потеряй мы их, репутация нашего детективного агентства сошла бы на нет. Если бы не вы!
Записи о «золотой лихорадке»
Визгуна Вильямса убили на ступенях здания Уголовного суда. Убийцы аккуратненько всадили ему две пули в затылок и прежде, чем кто-либо успел понять, что произошло, затерялись в потоке машин.
Но я-то знал, что случилось, и, видя перед собой костистое неподвижное лицо на каталке в морге, я чувствовал, как все внутренности мне сводит судорогой и пересыхает во рту.
– Опознаете его? – спросил санитар.
– Он может не утруждать себя, – раздался второй голос, и я обернулся.
С той поры, как мы виделись в последний раз, Чарли Уоттс получил капитанские нашивки, но за эти десять лет, когда его несколько раз повышали в звании, он лишь укрепился в своей ненависти к таким людям, как я.
– Твой старый сокамерник, Фаллон... не так ли? – Даже голос у него остался точно таким же – скрипучим, как ножом по оселку.
Я кивнул.
– В течение шести месяцев, – уточнил я.
– Как ты выкрутился, Фаллон? Как ухитрился получить условный срок? Что за идиоты выпустили такого жуликоватого копа после всего, что ты натворил?
– Может, им было нужно мое место? – сказал я.
Каталка покатилась по направляющим линиям. Визгун вернулся к себе в морозильник, и последнее, что я успел увидеть, был его полуоткрытый глаз.
– Может, тебе стоило заглянуть и поговорить про эту маленькую неприятность в привычной обстановке? – предложил мне Уоттс.
– Зачем?
– А затем, что у нас состоялся бы любопытный разговор. Бывшего мошенника убивают на ступенях общественного здания, и старый приятель тут как тут – явился удостовериться, что он в самом деле мертв.
– Я пришел опознать тело. Еще сегодня утром он числился среди неизвестных лиц.
– Фотография в прессе была такой нечеткой, Фаллон...
– Может, для тебя?
– Ладно, кончай трепаться и поехали.
– Обойдешься, – охладил я его пыл, раскрывая перед ним бумажник.
– Сукин ты сын! – обозлился он. И, помолчав несколько секунд, продолжал: – Репортер! Газетная ищейка, вот ты кто. Интересно, кто же, черт побери, взял тебя репортером?
– "Орли ньюс сервис", Чарли. Они считают, что и бывший преступник имеет право на реабилитацию. Следовательно... Я правомочен находиться здесь, поскольку собираюсь написать большой материал интимного свойства о покойном.
– Все равно ты – дерьмо, – нагло заявил он.
– Не хочешь ли проверить мое репортерское удостоверение?
– Засунь его себе в задницу и вали отсюда!
– Спокойнее! У нас с тобой – все в прошлом.
– Я в этом не уверен, – сказал он. – Ты всегда будешь гнусным копом, который брал взятки и опозорил всех нас. Жаль, что уголовники в Синге не пришили тебя.
– Визгун из-за меня вляпался в поножовщину.
– Тогда отдай ему последние почести и испарись!
– Рад был повидаться с вами, капитан. – Спрятав бумажник, я двинулся к двери. Остановившись у порога, я обернулся. – Нога все так же ноет к дождю?
– Нисколько. И вообще я тебе ничего не должен, Фаллон, за то, что ты перехватил мою пулю. С тех пор в меня стреляли еще трижды.
Я усмехнулся.
– А вот меня с тех пор беспокоит шрам над дыркой в боку.
* * *
Я никогда не мог понять, каким образом одетые женщины ухитряются выглядеть голыми, и лишь с Черилл начал осознавать, в чем тут дело. Я бы сказал, что она сама чувствовала себя обнаженной. Она постоянно откалывала номера, которые заставляли мужчин глазеть на нее. Например, ставить ноги на выдвинутый ящик письменного стола так, что ее мини-юбка задиралась до пояса. Или же, облачившись в блузку с предельно выразительным декольте, так перегибаться через мой письменный стол, что я начисто забывал, о чем Черилл болтала в тот момент.
Когда я вошел в свой кабинет в редакции «Орли ньюс сервис», который мы делили с ней на пару, она с детской непосредственностью чесала попку, и я сказал:
– Может, ты прекратишь?
– Так ведь чешется.
– Что ты подцепила?
Уставившись на меня, Черилл расхохоталась.
– Ничего. Просто перекупалась в бассейне у моих друзей и обгорела на солнце.
– Повезло же мужикам, у которых ты гостишь.
– Мои друзья – это девочка, с которой я пела в хоре. Она вышла замуж за миллионера.
– Почему ты не пошла по ее стопам?
– У меня были другие намерения.
– Стать машинисткой?
– "Орли" хорошо платит мне – как секретарю и комментатору.
– Они бросают деньги на ветер, – одернул я ее.
Она одарила меня глуповатой улыбкой, из-за которой я всегда жутко злился.
– Ну, значит, я предмет секса, который шеф любит держать при себе.
– Да, но почему он сшивается рядом со мной?
– Может, тебе нужна помощь?
– Но не такого рода.
– Особенно такого рода.
– До чего обществу было спокойнее, когда ты занималась социальным обеспечением.
– Условно-досрочно освобожденными.
– Разница невелика.
– Черта с два! – Ее взгляд стал проницательным, что всегда удивляло меня, и она спросила: – Что произошло утром?
– Визгун. Он убит.
– Так отпишись и выкинь из головы.
– Не изображай со мной попечителя условно-досрочного, девочка.
Она не сводила с меня глаз:
– Ты сам знаешь, в чем заключается твоя работа.
– Визгун спас мне жизнь, – парировал я.
– А теперь он мертв. – Она продолжала в упор смотреть на меня. Потом закусила нижнюю губу. – Ты догадываешься, в чем дело?
Я обошел кресло и уставился в окно на панораму Манхэттена. Но она почему-то больше не доставляла мне удовольствия. Архитектурный ансамбль – сплошной кубизм... Этот город всегда обладал какой-то чувственной привлекательностью, а сейчас у него явно была менопауза.
– Нет, не догадываюсь, – ответил я.
– Так я тебе и поверила, свинячья задница, – мягко сказала Черилл. – Не забывай репортерскую заповедь: не высовывайся – пострадаешь не ты один.
Когда за ней захлопнулась дверь приемной, я вытащил из кармана мини-кассету и вставил ее в диктофон. Мне нужно было снова прослушать ее, чтобы кое в чем обрести уверенность.
А Визгуну, черт побери, было что рассказать за эти две с половиной минуты!
* * *
Он выбрался из «большого дома» после шести лет отсидки и открыл радиоремонтную мастерскую – как раз на Седьмой авеню. Мастерская давала ему средства к существованию, на хлеб хватало, и он даже решил жениться на пухлой маленькой проституточке, что жила в соседней квартире. Но его убили прежде, чем он собрался отдавать ей свои заработки в обмен на семейный уют. Однако этой части его истории на кассете не было. Я ее знал и так, потому что мы поддерживали отношения.
На ленте были слышны два голоса. Один удивлялся, как это, черт побери. Старику удалось раздобыть восемьсот фунтов чистого золота и как он собирается уволочь их из страны и переправить в Европу, а другой советовал ему не ломать голову, ибо тот, кто смог раздобыть их, переправит добро, куда угодно, и за ту цену, которую они платят, можно пойти на любой риск, тем более что уже ухлопано пять человек, которые организовывали доставку товара. Так что осталось лишь продумать технику, как все сделать, получить свою долю – и гори все синим пламенем.
Жалкий маленький идиот, подумал я. Он притащил диктофон с потайным микрофончиком в ресторан, где подрабатывал во время ленча, и записал разговор в соседней нише. Беда, что он узнал одного из тех типов по голосу и решил урвать себе кусок пожирнее.
Его не зря назвали Визгуном. Он слишком много визжал и болтал, так что его намерения стали достоянием противной стороны, и он, даже не поняв, что с ним произошло, отбыл в мир иной. Он успел переслать мне кассету и отправился сдаваться властям, но его перехватили – он так и не добрался до верхних ступенек здания Уголовного суда. Кто бы ни готовил восемьсот фунтов чистого золота для отправки за море, он мог себе позволить потратить малую толику его и заказать убийство моего старого приятеля по камере.
Если даже считать по минимуму – сто долларов за унцию, то восемьсот фунтов потянут, черт побери, на миллион с четвертью баксов. Есть чем расплатиться и за переправку золота, и за труп, и даже не один. Первым оказался Визгун.
Идиот и несмышленыш! Он так суматошно суетился, спешил, что нечаянно оторвал несколько дюймов ленты, которые как раз и помогли бы опознать собеседников на оставшейся части. А так – у меня были только два голоса и единственное имя – Старик.
Я сунул кассету в конверт с изображением синусоид графического отпечатка голоса, который дал мне Эдди Коннор, затолкал кассету к задней стенке ящика с моими счетами и запер его на ключ. Вдруг желудок свело судорогой, и снова появилось отвратительное ощущение, когда я вспомнил, как пахнет лужа крови на горячем асфальте и когда въявь увидел полуоткрытый глаз Визгуна Вильямса, придавленный обледенелым веком. Выругавшись сквозь зубы, я вытащил из ящика стола мой 45-й калибр и сунул его за пояс.
Да пусть все катится к чертовой матери! Меня это нисколько не волнует. Я помнил одно – как Визгун грудью закрыл меня от ножа Ардмора, который рвался прирезать бывшего копа.
Когда я спекся, многие дали понять, что меня и в упор не видят. А ведь были и такие, которые делали точь-в-точь как я, но им хватило ума не попасться. Коренастый плотный лейтенант был одним из них и не мог не столкнуться теперь со мной и сильно опасался, что я попытаюсь надавить на него. Чувствовал он себя чертовски неудобно, потому что выхода у него не было, и он это отлично понимал, хотя и старался держать себя раскованно и непринужденно.
Мы расположились в китайском ресторанчике, и, когда нам подали чау-чау, я спросил:
– Кто занимается золотом, Ал?
– Кто им только не занимается!
– Я говорю о товаре на миллион с четвертью.
– Это незаконно, – сказал он. – Разве что для производственных нужд.
– Конечно. Тем более что такой груз золота и транспортировать нелегко. Но это не помешает переправить его по воздуху – в виде оснований кресел, подлокотников, ложных переборок, липовых запчастей и прочего.