– Тангитанская еда вкусная, обильная, но в ней много травы, – заметил он.
– Какой травы? – спросила Каляна.
– Разных растений, – пояснил Кагот. – Я никогда не думал, что тангитаны едят столько растений. Они у них в разном виде, больше в сушеном, заготовлены впрок. Амундсен говорит, что для здоровья это полезно. Чтобы зубы не выпадали.
– Тырасти, трук! – громко произнес веселый, неунывающий слепец Гаймисин, войдя в чоттагин.
– Это он с тобой по-русски здоровается, – объяснила Умкэнеу. – Алексей научил. Разве не так здороваются у вас там, на корабле?
– Нет, – ответил Кагот, – у нас другое приветствие. Гут морген-это с утра так говорят, а днем другие слова употребляют.
– А мне это «тырасти, трук» очень нравится! – сказал Гаймисин, осторожно пробираясь с помощью дочери к бревну-изголовью.
Пришли Амос с женой, и в чоттагине стало совсем тесно. Прежде чем приступить к чаепитию и рассказам о жизни тангитанов на корабле, Кагот распорядился разделить на три равные части принесенные подарки. Каляна проделала это с явным удовольствием и с таким видом, словно эти драгоценные вещи принадлежат лично ей или же являются их общей с Каготом собственностью. Раздав подарки и разлив чай по чашкам, Каляна заняла свое место у низенького столика.
И хотя уже многое было известно жителям крохотного становища, все слушали внимательно, ловили каждое слово. Наибольший интерес вызвал рассказ о мытье в бане. Каготу даже пришлось обнажить часть тела, чтобы дать взглянуть на чистую кожу. Гаймисин щупал, давил пальцами и удивлялся:
– Надо же! Палец не липнет! Весь жировой слой смыли. Как интересно! Значит, они утверждают, что это грязь?
– Грязь, говорят, – кивнул Кагот. – Оттирали меня так, что я боялся совсем без кожи остаться…
– Алексей говорит, что и нас скоро будут мыть, – подала голос Умкэнеу. – Построят здесь деревянный дом – баню…
– Разве и женщин моют? – с сомнением спросил Гаймисин.
– Про женщин ничего не могу сказать, – ответил Кагот. – На корабле нет женщин.
– Женщин тоже будут мыть! – настаивала на своем Умкэнеу. – Алексей так говорил, потому что при новой жизни мужчина и женщина равны.
Кагот с удивлением посмотрел на Першина и спросил:
– Это правда?
– Да, – кивнул Першин. – Большевики считают, что женщины должны быть равными с мужчинами.
– Нехорошо, однако, будет, – покачал головой Гаймисин. – Да и сами женщины не захотят этого…
– Почему не захотят? – с вызовом спросила Умканау.
– А ты вообще молчи! – прикрикнул на нее отец. – Уж больно разговорчива стала! Смотри, не пущу больше на учение!
Умкэнеу умоляюще посмотрела на Першина. Но учитель был в растерянности и, чтобы отвести разговор от опасной темы, предложил:
– Давайте слушать Кагота.
– Верно! – поддержал его Амос. – Мы пришли слушать рассказ Кагота!
Кагот отпил из чашки, вытер аккуратно подстриженные Сундбеком усы и продолжал:
– После мытья меня обрядили во все матерчатое. Потому что внутри корабля тепло, и в меховой кухлянке можно сопреть от жары. Поначалу жестко и неудобно было в матерчатой, но потом привык. Главная работа на корабле – приготовление еды. Большое умение надо, чтобы правильно приготовить тангитанскую еду! Учил меня сам Амундсен, большой знаток в этом деле. Так я научился печь булочки, белый тангитанский хлеб. Вот он. Можете попробовать. Потом – жарить олений бифштекс, варить супы, овсяную кашу. У них продуктов – полные трюмы. Войдешь туда – можно заблудиться среди ящиков, мешков в бочонков. На несколько лет хватит им этой еды!
– Зачем им столько? – спросил Гаймисин.
– Они собираются плыть к вершине Земли, – ответил Кагот. – А путь туда долгий, несколько лет может занять.
– А что им там надо, на этой вершине? – поинтересовался Гаймисин.
– Толком не сказал Амундсен, – ответил Кагот. – Но думаю, что он оттуда хочет поглядеть на всю нашу Землю.
– Иногда тангитаны тоже любят приврать, – тихо заметил Гаймисин, сожалея о том, что Кагот портит свой интересный рассказ явными небылицами. – Ты лучше рассказывай о жизни на корабле…
– Кроме забот о еде, они еще много занимаются разными измерениями, – повествовал дальше Кагот. – Мерят толщину льда, глубину воды в разных местах, мерят силу ветра, мороза и многое-многое другое.
– Зачем все мерить? – спросил Гаймисин. – Какая от этого польза?
– Этого я не знаю, – сознался Кагот.
– Может, мерят для того, чтобы делить? – высказал предположение Амос и обратился к Першину: – Большевики тоже мерят?
Першин на всякий случай ответил утвердительно, но Гаймисин засомневался:
– Какой смысл делить морскую глубину и толщину льда? Наверное, совсем для другого мерят, а не для дележа.
– Вроде бы не для дележа, – согласился Кагот. – И все же измерения у тангитанов занимают большое место в жизни. Для проживания они выделили мне деревянный полог с подставкой для сна, сколоченной из дерева. На такой же подставке я спал, когда плавал на «Белинде». Но вот что меня удивило: прямо на мягкую матерчатую постель поверх настлан еще кусок белой материи.
– Какомэй! – чуть ли не в один голос воскликнули Амос и Гаймисин. – Для чего это?
– Я потом проверил у других, – продолжал Кагот, – у всех так: и у Амундсена, и у Сундбека, и у Олонкина. Материя чистая, белая, жалко на нее ложиться. Из нее вполне можно сшить зимнюю охотничью камлейку. Да не одну, потому что куска материи два-один сверху, а другой снизу…
– И ты лег? – с каким-то отчаянным сожалением спросил Гаймисин.
– Нет, – ответил Кагот, – не лег…
– Ну и хорошо сделал, – с облегчением заметил Амос, напряженно следивший за рассказом Кагота.
– Я эти куски снял с постели и сложил в укромное место. Когда буду совсем уходить с корабля, возьму с собой.
– Как интересно! – заметила Каляна, явно подобревшая к Каготу.
– Да, интересно, – кивнул в знак согласия Кагот. – Но привыкать трудно.
– А у большевиков как? – Гаймисин повернул лицо к Першину. – Они тоже спят на белой материи?
– Да, – ответил Першин.
– Где же они берут столько белой материи? – удивилась Умканау. – Они же бедные!
– И некоторые бедные люди так спят, – ответил Першин.
– Это значит, – заключил Амос, – и мы в будущем должны будем на белой материи спать.
– Мне ни за что не уснуть, если лягу на такое, – сказала Умканау.
– Снег будет сниться, – добавила Каляна.
– А какие разговоры ведут? – спросил Гаймисин. – По вечерам о чем толкуют?
– По вечерам они больше читают, – ответил Кагот.
– Читают? – удивленно переспросил Гаймисин. – И наш учитель тоже читает, верно, Умканау?
– Читает, – подтвердила Умканау, ласково взглянув на Першина. – Такие красивые разговоры, как шаманские заклинания.
– И еще он поет песни, призывающие людей быть вместе, не унывать, соединить свои усилия… Вроде как мы, когда собираемся убивать кита или идем на моржовое лежбище, – добавил Гаймисин.
Похоже на то, подумал Кагот, что, пока он жил среди корабельных тангитанов, здешняя жизнь шла своим чередом, заполняясь новым содержанием, и русский учитель зря времени не терял…
Смело, товарищи, в ногу!
Духом окрепнем в борьбе,В царство свободы дорогу
Грудью проложим себе.
Гаймисин спел это громко, с чувством, под конец в его низкий, глубокий голос вплелся высокий девичий голосок Умкэнеу.
– Какомэй! – только и мог вымолвить пораженный до глубины души Кагот. – Здешние новости тоже интересны!
– Алексей нас учит, – с благодарностью произнесла Умканау. – Мы от него много переняли.
– Расскажи про зимнюю дорогу, – попросил учителя Гаймисин.