Главнойсредиэтихмотивов была всеподавляющая мысльосамом ките,
величественном иогромном.Стользловещее,столь загадочное чудовищене
могло не возбуждать моего любопытства. А кроме того, бурные дальние моря, по
которымплывет,колыхаясь,егоподобнаяостровутуша,смертельная,
непостижимаяопасность,таящаясявегооблике,всочетаниисовсеми
неисчислимыми красотамипатагонскихберегов, их живописными ландшафтамии
многозвучными голосами - все это лишь укрепляло меня в моем стремлении. Быть
может, другим такие вещи не кажутся столь заманчивыми,номеня вечно томит
жажда познать отдаленное. Я люблю плавать по заповедным водам и высаживаться
на диких берегах. Не оставаясь глухим к добру, я тонко чувствую зло и могу в
то жевремявполне ужитьсяс ним- еслитолько мнедозволенобудет, -
поскольку надо ведь жить вдружбе со всемитеми,скем приходится делить
кров.
Ивотвсилувсех этих причин я срадостью готовбылпредпринять
путешествиенакитобойномсудне;великиешлюзы, ведущиевмирчудес,
раскрылись настежь,и втолпе причудливых образов,сманивших меня кмоей
цели,двойными рядами потянулись в глубинедуши моей бесконечные процессии
китов, и среди них - одинвеличественныйкрутоверхий призрак, вздымающийся
ввысь, словно снеговая вершина.
Глава II. КОВРОВЫЙ САКВОЯЖ
Я запихнулпару рубашек в свой старыйковровый саквояж, подхватил его
под мышку и отправился в путь к мысу Горн, в просторы Тихого океана. Покинув
славный старый город Манхэттен, явоблаговремении прибылвНью-Бедфорд.
Делобыловдекабре,позднимсубботнимвечером.Каковожебыломое
разочарование, когда я узнал, что маленький пакетбот до Нантакета уже ушел и
теперь до понедельника туда ни на чем нельзя будет добраться.
Поскольку большинство молодыхискателейтяготиневзгод китобойного
промысла останавливаютсяв этом самомНью-Бедфорде,дабы оттудаотбыть в
плавание, мне, разумеется, и в голову не приходило следовать их примеру. Ибо
я твердо вознамерился поступить только на нантакетское судно, потомучто во
всем,что связано с этим славным древним островом, есть какое-то здоровое и
неистовое начало, наредкость для меняпривлекательное. К тому же,хотя в
последнее время Нью-Бедфорд постепенно монополизировал китобойный промысел и
хотя бедный старый Нантакет теперьсильно отстает от него в этом деле,тем
неменееНантакетбылвеликимегопредшественником,какТирбыл
предшественникомКарфагена,ведьэтов Нантакете был впервыевАмерике
вытащенна берег убитый кит. Откуда еще, какне изНантакета, отчалили на
своихчелноках первые китобои-аборигены, краснокожие индейцы, отправившиеся
в погоню за левиафаном? И откуда, как не из Нантакета, отвалил когда-то один
отважныймаленькийшлюп,наполовинунагруженный,какгласитпредание,
издалекапривезенными булыжниками,которыебыли предназначеныдлятого,
чтобы швырять в китов и темопределять, довольно ли приблизился шлюп к цели
и можно ли рискнуть гарпуном?
Итак,мне предстоялопровестив Нью-Бедфорде ночь,день и ещеодну
ночь, прежде чем я смогу отплыть кместу моего назначения, ипосему возник
серьезный вопрос,где ябуду есть испать все это время.
Ночьотнюдь не
внушала доверия, это была, в общем-то, очень темная и мрачная ночь, морозная
и неприютная.Никогов этомгороде я не знал. Своими жаднымискрюченными
пальцами-якорями яужеобшарил дно карманов и поднял наповерхность всего
лишьжалкую горстку серебра. "Так что,куда бы ты ни вздумалнаправиться,
Измаил,- сказал я себе, стоя посредибезлюдной улицы с мешком на плечеи
любуясь тем, как хмурится небо на севере и как мрачнеет оно на юге, - где бы
в премудрости своей тыни порешилприклонитьглаву свою на эту ночь,мой
любезныйИзмаил,непреминиосведомитьсяоценеинеслишком-то
привередничай".
Робкимишагами ступая по мостовой,миновал я вывеску "Под скрещенными
гарпунами" - увы, сие заведение выглядело чересчур дорого и чересчур весело.
Чуть подальше я увиделяркиеокна гостиницы "Меч-рыба", откуда красноватый
светпадал такими жаркими лучами, что казалось, он растопил весь снег и лед
переддомом,аповсюдувокруг смерзшийся десятидюймовый слой льда лежал,
словно твердая асфальтовая мостовая,и шагатьпо этим острым выступам было
для меня довольнозатруднительно, посколькув результате тяжкой бессменной
службыподошвы мои находились в весьма плачевном состоянии. "И тут чересчур
дорогоичересчур весело,- подумал я, задержавшисьна мгновение,чтобы
полюбоваться яркимиотсветами на мостовойи послушать доносящийсяизнутри
звон стаканов.- Но проходиже,Измаил, слышишь? Убирайсяпрочьот этой
двери: твои залатанные башмаки загородили вход".И я пошел дальше. Теперь я
инстинктивно стал сворачивать на те улицы, которые вели к воде, ибо там, без
сомнения, расположены самые дешевые, хотя, может быть, и не самые заманчивые
гостиницы.
Что за унылыеулицы! По обе сторонытянулись кварталы тьмы, в которых
лишькое-гдемерцалсветсвечи,словнонесомойпочернымлабиринтам
гробницы.Тогдав последний час последнегоднянеделиэтот конец города
казалсясовсемобезлюдевшим.Новотязаметилдымнуюполоскусвета,
падавшегоиззаманчивоприоткрытойдверикакого-тонизкогодлинного
строения. Здание имело весьма запущенный вид, изчего я сразу заключил, что
оно предназначено для общественного пользования. Перешагнув порог,я прежде
всегоупал, споткнувшисьоящикс золой, оставленный в сенях. "Ха-ха,-
сказал я себе,едване задохнувшись в облаке взлетевших частиц праха, - уж
не от погибшего ли града Гоморры этот пепел? Там были "Скрещенныегарпуны",
потом"Меч-рыба". А сейчас я, наверное,попал в "Ловушку"?" Тем не менее я
поднялсясполаи,слыша изнутригромкийголос, толчком отворил вторую
дверь.
Что это? Заседание черного парламента в преисподней?
Рядычерных лиц, числом неменее ста, обернулись, чтобыпоглядеть на
меня; а за ними в глубине черный ангел смертиза кафедрой колотил рукойпо
раскрытойкниге. Это была негритянская церковь, и проповедник держал речь о
том, какчернатьма, в которойраздаютсялишьвопли,стоныискрежет
зубовный.