— Вот что я люблю, — сказал Дагге, дружески пожимая руку Росвеля, — охота за тюленями всегда должна производиться целым обществом, и один корабль не может проникнуть в столь высокие широты.
Что же касается Росвеля, то он немного посмеялся над мнением, выраженным Дагге об охоте за тюленями, потому что он внутренне был уверен, что виньярдец сохранил бы тайну, если бы владел ею один.
— Ну, — сказал он, — забудем прошедшее! Вы помогли мне у Гаттераса, а я здесь оказал вам кое-какие услуги! Вы, Дагге, знаете правила нашего ремесла: первый пришел, первый воспользовался. Я пришел первый и пожал летние ягодки этого дела, хотя не хочу сказать вам, что вы пришли уж совсем поздно.
— Я надеюсь, что нет, Гарднер, было бы очень мучительно потрудиться так впустую. Сколько вы собрали жира?
— Весь мой трюм полон, но мы более всего берем шкуры.
Эта новость возбудила всю жадность Дагге, что можно было заметить по бросаемым им взглядам.
— Счастье, — сказал он, — а особенно в одно лето! Но эти животные не сделались ли более дикими?
— Не более, как в тот день, с которого мы начали охотиться. Я поручал это занятие только одним опытным людям и дал им приказание как можно менее сердить этих животных. Если вы хотите наполнить вашу шхуну, то я советую принять те же предосторожности, потому что уже приближается конец лета.
— Я проведу здесь зиму, — сказал решительным и резким голосом Дагге. — Мне стоило довольно труда открыть эту группу островов, и мы, виньярдцы, не можем представить себе возможности быть побежденными.
— Если вы проведете здесь зиму, то это дело другое, — отвечал, смеясь, Росвель. — Недостанет и «Морского Льва» из Виньярда, чтобы согревать вас, и вы на будущее лето должны возвратиться в ваших бочках или навсегда остаться здесь.
— Я надеюсь увидать вас здесь опять, — сказал Дагге, смотря на своего товарища так, как будто уже окончательно решился выполнить свое безрассудное намерение. — Очень редко бывает, чтобы охотник за тюленями забывал страну, подобную той, которую вы описываете.
— Я могу опять прийти, — сказал Росвель, — и могу не прийти, — прибавил он, думая о Марии, потому что он спрашивал себя, может ли она не выйти за него в том случае, если он преуспеет в своем путешествии. — Это более зависит от других, нежели от меня… Но, капитан Дагге, займемся вашей шхуной. Надо, чтобы она вошла в бухту до ночи.
В эту минуту обе льдины находились в нескольких саженях одна от другой; самая малая, или та, на которой находился корабль, быстро поплыла к бухте, тогда как самая большая была остановлена островами. Меньшая льдина много потеряла из своей поверхности от утесов, потому что разбилась о них, хотя обломок, который от нее остался, имел более мили в диаметре, а толщину несколько метров.
Что касается «Морского Льва» из Виньярда, то он находился как будто на уступе утеса. Сила большой льдины была настолько велика, что подняла его выше воды, как будто два или три человека вытащили простую лодку на берег. К счастью для шхуны, эта сила пришла снизу. Следствием этого было то, что корабль получил очень мало повреждений.
— Если бы его можно было поднять отсюда, — сказал Дагге, — столь же легко, как мы его туда посадили, то это было бы не трудно. Но он на льду, имеющем по крайней мере двадцать футов толщины и столь же твердом, как камень.
Гарднер посоветовал употребить пилу, чтобы по концам шхуны сделать две глубокие выемки во льду, надеясь, что тяжесть корабля поможет работникам и заставит его войти, как говорят поэты, в природную стихию. В самом деле другого нечего было делать, а потому и послушались совета Гарднера. После больших усилий успели продолбить лед до воды, после чего послышался треск льда, и шхуна тихо, как будто по всем правилам науки, поднялась и спустилась в море!
Этот счастливый результат многочасовой работы совершился тогда, как ледяная равнина находилась в центре бухты. В это время Газар возвращался с вулкана и сообщил, что там в самом деле был вулкан, и вулкан действующий. Бесплодие и сильный холод характеризовали всю эту страну. При закате солнца Гарднер ввел своего товарища в порт, и оба «Морских Льва» стали на якорь один подле другого.
Глава XVII
Утренний воздух завидует его свежему дыханию; волны весело танцуют перед его глазами; морские птицы щебечут порхая. О, благословенный утренний свет.
Дана
Дагге на другой день прибытия «Морского Льва» из Виньярда начал охотиться за тюленями. Убили довольно большое число этих животных, но так осторожно, что очень мало их встревожили. Дагге привез на своей шхуне телегу, большую пользу которой скоро узнали при перевозке жира и тюленьих кож. Эта телега подвинула занятие по крайней мере на месяц. Оба экипажа находились в самом дружеском расположении.
Через месяц Дагге сказал Росвелю:
— Вот уже первое февраля, и, без сомнения, вы скоро уедете.
— Нет, капитан Дагге, я не могу и подумать оставить кого-нибудь, особенно соотечественника, в столь ужасном краю, не зная, может ли он когда-нибудь из него выйти.
Дагге, удивленный великодушием Росвеля, хотел было предложить ему часть своей прибыли, но Росвель отказался от нее, говоря, что посоветуется с людьми ойстер-пондского экипажа и что офицеры ничего не потребуют от него за совершенно бескорыстное вспомоществование. Что касается Росвеля, то лучшая его награда, та, на которую он рассчитывал, было одобрение Марии.
Дагге принял это предложение Росвеля, как могут догадаться, очень охотно. Они согласились в этот день взойти на вершину горы, находящейся посреди острова, и после двухчасовой ходьбы по обломкам утесов, которыми остров был как будто усыпан, достигли основания конуса, который образовал последнюю вершину горы. Тут они отдохнули и немного закусили.
Удивительный вид со сверхъестественным освещением наградил наших смельчаков за их усталость, и они могли насладиться несравненною панорамой. По всем сторонам, за исключением больших бухт, виднелись ледяные горы; группа островов была окружена ими так, как будто была в блокаде. В это время господствовал южный ветер, хотя перемены в температуре были очень часты. Гарднер видел, что проход, по которому он вошел, был совершенно заперт и что можно было войти только по одному выходу, находящемуся на севере.
— Каждая минута, — сказал Дагге, — дорога для всех людей, находящихся в нашем положении.
Дагге только и думал о прибыли, которую мог извлечь из путешествия, тогда как Росвель думал об Ойстер-Понде и Марии.
Проведя целый час на этой почти совершенно голой вершине, наши трое смельчаков принуждены были внезапною переменою погоды сойти с горы.
Всегда не так опасно всходить на гору, как спускаться. Росвель знал это очень хорошо и предложил было подождать, пока прояснится, но боялся, чтобы не пришлось долго ждать.
Наконец, он хотя и против воли, но со всевозможной осторожностью, пошел за Дагге. Стимсон заключил шествие.
В продолжение первых десяти минут наши смельчаки подвигались с большим затруднением.
Они приметили дорогу, по которой взошли на гору, и начали сходить по ней. Скоро увидали, сколько им надо было благоразумия, потому что тропинки от снега сделались скользкими. Дагге был смел и пошел впереди своих товарищей, говоря им, чтобы они шли за ним и ничего не боялись. Наконец, трое достигли того места, где им казалось невозможным восторжествовать над встретившимися им препятствиями. Над ними была гладкая поверхность утеса, уже покрытая снегом, а они не могли столь далеко видеть, чтобы распознать, куда идет эта наклонная поверхность. Дагге утверждал, что знает местность и что проведет их всех. По его мнению, это был утесистый уступ, и что надо было сделать большой обход, чтобы достигнуть известного ущелья, которое представляло довольно удобный путь. Они хорошо припомнили утесистый уступ и ущелье, оставалось только узнать, действительно ли тот утес находился под ними и столь близко, как предполагал Дагге, который, увлекаясь излишней смелостью, отказался от каната, предложенного ему Росвелем, сел на снег, покатился вперед и скоро исчез.
— Что с ним сделалось? — вскричал Росвель, стараясь проникнуть взглядом пространство. — Его не видать.
— Держите веревку и дайте мне другой конец. Я пойду его отыскивать, — сказал Стимсон.
Росвель согласился на это предложение и спустил Стимсона к подошве утеса, пока совершенно не потерял его из вида. Стимсон же хотя исчез среди снежной бури, но давал о себе знать.
— Держитесь правее, капитан, — сказал моряк, — и поддерживайте меня канатом.
Росвель, встретив под ногами довольно ровную землю, так и сделал. Через несколько минут Стимсон потянул веревку Гарднеру:
— Капитан Гарднер, — сказал он, — я теперь на утесном уступе, и дорога не слишком плоха. Бросьте канат на снег и катитесь как можно осторожнее. Держитесь более этой стороны, я тут и поддержу вас.
Гарднер все это понял и, держась за веревку, достиг того места, где Стимсон был готов принять его, и последний, озабоченный той скоростью, с которой Росвель катился по склону, бросился навстречу своему офицеру. Благодаря этой предосторожности Росвель остановился вовремя; иначе он скатился бы по утесному уступу и по склону, бывшему почти перпендикулярным.
— Что сделалось с Дагге? — спросил Гарднер, лишь только стал на ноги.
— Я думаю, сударь, что он перебросился за утес.
Это было печальным известием и особенно в подобную минуту. Но Росвель не унывал. Он вымерил пропасть веревкой, пока не убедился, что тронул ее дно на пространстве около шести саженей. Потом, крепко придерживаемый Стимсоном, он смело спустился на дно пропасти, которого он достиг почти на вычисленном им расстоянии.
Шел большой снег; хлопья были густы и крутились на углах утесов иногда так сильно, что засыпали молодому человеку глаза. Росвель пошел по обломкам утесов.
Вой ветра почти совершенно не давал возможности различать другие звуки, хотя один или два раза он слышал или думал, что слышал крики Стимсона, находящегося над ним. Вдруг ветер перестал, а солнечные лучи распространили довольно яркий свет по бокам утесов. Через минуту глаза Росвеля встретили тот предмет, который они искали.
Дагге перекатился через тот самый уступ утеса, где Стимсон стал на ноги, не имея никакого средства, чтобы остановиться в своем падении.
Когда Росвель нашел своего несчастного товарища, то этот последний был уже в памяти и владел всем своим хладнокровием.
— Благодаря Богу вы нашли меня, Гарднер, — сказал он, — я уже было отчаялся.
— Благодаря Богу вы живы, мой друг, — отвечал Росвель. — Кажется, вы только ранены?
— Более, нежели кажется, Гарднер, более, нежели кажется. Но, верно, у меня переломана левая нога, и одно из моих плеч причиняет мне много боли, хотя оно не сломано, но вывихнуто. Это очень неприятный случай в путешествии, предпринятом для охоты за морскими тюленями.
— Не думайте об этом, Дагге, я займусь вашими делами.
— Позаботитесь ли вы о шхуне, Гарднер? Обещайте мне это, и мой ум будет покоен.
— Я обещаю, что оба корабля останутся один подле другого до тех пор, пока мы будем свободны ото льда.
— Да, но это еще не все, надо, чтобы мой «Морской Лев» имел такой же груз, как и ваш. Обещайте мне это.
— Это как будет угодно Богу. Но вот и Стимсон. Прежде всего вас надо вытащить отсюда.
Обещания Росвеля успокоили Дагге, потому что и среди приступов боли его мысли носились над его кораблем и грузом. Теперь, когда он менее беспокоился в этом отношении, он сделался чувствительнее к страданиям тела. Но как перенести Дагге? Нога его была переломана немного выше лодыжки и ушиблена в нескольких местах. Следовательно, помочь ему на утесе, где он лежал, было совершенно невозможно, а сперва надо было перенести его на другое место. К счастью, до подошвы горы было не очень далеко, и с предосторожностью можно было достигнуть и нижней части утеса. Росвель и Стимсон подняли Дагге в сидячем положении, приказывая ему держаться за их шеи. Раненый обязан был этому обстоятельству успехом хирургической операции, совершенно случайной, но которая для него была очень счастлива. Когда он был поднят таким образом, то кость заняла свое место, и Дагге заметил это важное обстоятельство, о котором тотчас же и сообщил Росвелю.
Матросы часто исполняют обязанности доктора, хирурга и пастора. Росвелю уже два раза случалось вправлять члены, и он немного знал, что надо было делать. Дагге сидел теперь на утесе, у подошвы горы с опущенными ногами и спиной, прислоненной к другому утесу. Лишь только его посадили так, Росвель послал Стимсона как можно скорее искать помощи.
Расправляя ногу Дагге, Росвель скоро убедился, что кость заняла свое место, и связал ее бинтами, а потом взял в лубки.
Замечательно то, что Дагге взял свой ножик и начал стругать лубки, чтобы придать им необходимую форму и толщину. Через полчаса Росвель кончил операцию.
Прошли четыре ужасных мучительных часа, прежде чем люди, за которыми пошли, достигли подошвы горы. Они привезли одноколесную тележку, которую употребляли для своза тюленьих шкур по утесам и которой воспользовались для перевозки Дагге.
Глава XVIII
Он едет туда, где едва брезжит лето: к скалам Берингова пролива, на голые острова Гренландии; холодные полуночные ветры обвевают пустыни, которые спят под вечными снегами и приносят вместе с багровой окраской волн долгий вой волков с берегов Уналашки.
Кемпбелл
На другой день утром Росвель, занимаясь своими обыкновенными делами, был очень задумчив. Теперь для него ничего не значило, что Дагге находился на острове тюленей; но оставалась тайна, тайна скрытого сокровища. Если обе шхуны более не разлучатся, то как он мог исполнить эту часть своих обязанностей, не соглашаясь на товарищество, против которого восстала бы вся нравственная и физическая природа Пратта? А между тем он уже дал слово и не мог уехать: он решился помочь «Морскому Льву» из Виньярда пополнить его кладь, предоставляя себе позднее отделаться от своего товарища по путешествию, когда оба корабля поплывут на север.
Лейтенант шхуны Дагге, хотя и хороший охотник за тюленями, был пылкого характера и уже несколько раз порицал благоразумие Росвеля. Маси, это было его имя, думал, что надо произвести общее нападение на тюленей, а потом окончить предприятие сушкой шкур. Он видал, что подобные дела совершались с успехом, и думал, что нельзя было и выбрать лучшей системы. В одно прекрасное утро, говорил он, капитан Гарднер выйдет и увидит, что его стадо отправилось на другие пастбища. Этого мнения Росвель не разделял. Его благоразумная политика дала прекрасные результаты, и он надеялся, что все это так и будет продолжаться до наполнения груза обеих шхун.
На другой день утром, в то время, когда являлись к нему все люди, он, как начальник обеих шхун, возобновил свои советы и в особенности объяснил новопришельцам необходимость не пугать тюленей более, сколько это необходимо для дела. Ему отвечали: «да, да, капитан», как обыкновенно, и люди, по виду очень склонные повиноваться его приказаниям, отправились на утесы.
Маси считал себя законным начальником шхуны во время отсутствия Дагге и думал, что этот последний не имел никакого права подчинить его и виньярдский экипаж власти другого капитана.
— Выгода требует, чтобы с творениями обходились осторожно, — сказал, смеясь, Маси, нанося первый удар пикой тюленю. — Возьмите, ребята, эту игрушку и положите ее в люльку, а я пока поищу его мать.
Смех был ответом на эту шутку, и рабочие, видя с какой свободой выражались их офицеры, были расположены к шуму и неповиновению.
— Дитя в своей колыбели, господин Маси, — сказал Джемс, бывший столь же насмешливым, как и его капитан. — Я думаю, что лучшее средство усыпить его — ударить о нахмуренные головы красавцев, расположившихся около нас.
В одну минуту утесы, находившиеся на этой стороне острова, стали театром оживленной бойни и необыкновенного шума. Газар, бывший недалеко, успел удержать людей своего экипажа, но про виньярдцев можно было сказать, что они сошли с ума.