— Я не знаю, какой предлог они выдумали, чтобы вас заманить. Уходите. Я вас прошу!
Она выглядела ребёнком, которого приятно подразнить, без всякого зла конечно; в конторе ей можно было дать лет на десять больше.
— А тут неплохо обслуживают, — сказал Роу. — Смотрите, целая квартира для человека, снявшего номер на одну ночь. Можно сесть, почитать книгу, приготовить обед. — Комната была разгорожена бежевой портьерой, он отдёрнул её и увидел двуспальную кровать, телефон на тумбочке, книжную полку. — А что там? —он открыл дверь. — Видите, тут есть и кухня с плитой, и прочее. — Роу вернулся в гостиную. — Живя здесь, можно забыть, что это не твой дом. — Беззаботность прошла, это настроение длилось у него какую-нибудь минуту.
— Вы ничего не заметили? — спросила она.
— В каком смысле?
— Для журналиста вы не слишком наблюдательны.
— Вы знаете, что я был журналистом?
— Брат разузнал о вас все.
— Все?
— Да. — И она повторила: — Вы ничего не заметили?
— Нет.
— Мистер Траверс не оставил здесь и обмылка. Посмотрите в ванной. Кусок мыла даже не распечатан.
Роу подошёл к входной двери и запер её на засов.
— Кто бы он ни был, ему сюда не войти, пока мы не поговорим. Мисс Хильфе, прошу вас, объясните мне толком — видно, я туп, — откуда, во— первых, вы узнали, что я здесь, и зачем вы сюда пришли?
Она заупрямилась:
— Как я узнала, не скажу. А зачем — я прошу вас поскорее уйти отсюда. Помните, в прошлый раз я оказалась права, что вам позвонила.
— Да, вы были правы. Но чего вы волнуетесь? Вы же говорите, что знаете обо мне все…
— Вы никому не причиняете зла, — сказала она просто.
— Зная все, вам не стоит беспокоиться.
— Я люблю справедливость, — сказала она, словно признаваясь в какой-то причуде.
— Да, если её встречаешь, это вещь хорошая.
— Но они её не признают.
— Кто? Миссис Беллэйрс и каноник Топлинг?.. — Все было слишком сложно, у него не было больше сил бороться. Он сел в кресло — в этом эрзац-доме полагались кресло и кушетка.
— Каноник Топлинг — человек хороший, — сказала она и вдруг улыбнулась. — Но мы говорим такую чушь!
— А вы скажите брату, чтобы он обо мне больше не беспокоился. Я сдаюсь. Пусть убивают, кого хотят, — я выхожу из игры. Уезжаю.
— Куда?
— Неважно. Они меня не найдут. Я знаю такое место… Но им и не к чему меня искать. По-моему, они боялись, что я их найду. Теперь уж я, наверно, никогда не узнаю, в чем там было дело. Кекс… и миссис Беллэйрс.
— Они — плохие люди, — решительно сказала Анна и словно расправилась с ними этой простой фразой. — Я рада, что вы уезжаете. Нечего вам в это вмешиваться. — И, к его удивлению, добавила: — Я не хочу, чтобы вас снова заставили страдать.
— Как же так?! — удивился он. — Вы же все про меня знаете. Вы наводили справки. — И он повторил за ней ребяческие слова: — Я тоже плохой человек.
— Ах, мистер Роу. Сколько я навидалась плохих людей там, откуда приехала! А вы не такой, у вас не те
приметы. Вы слишком мучаете себя тем, что было и про: шло. Говорят, в Англии — справедливый суд. Что ж, они вас и правда не повесили… Ведь убийство было из жалости, об этом писали даже газеты.
— Вы читали газеты?
— Да, все до единой. И даже видела фотографии. Вы прикрыли лицо газетой… — Он слушал её с немым удивлением. Никто с ним так открыто об этом не разговаривал. Ему было больно, но это была та боль, которую чувствуешь, когда льёшь йод на открытую рану, такую боль можно стерпеть. — Там, откуда я приехала, я видела много убийств, но ни одно из них не было убийством из жалости. Не мучайте себя. Дайте себе волю.
— По-моему, нам надо решить насчёт мистера Траверса…
— Уходите, вот и все.
— А что будете делать вы?
— Я тоже уйду. Я тоже не хочу попадать в беду.
Но Роу сказал:
— Если они ваши враги, если они вас обидели, я останусь и поговорю с мистером Траверсом.
— Да нет же, — сказала она. — Это не мои враги. Это ведь не моя родина.
— Кто же они такие? — спросил Роу. — Не понимаю. Они ваши или мои соотечественники?
— Такие, как они, есть повсюду. — Она протянула руку и несмело дотронулась до его руки, словно хотела проверить, какой он на ощупь. — Вы думаете, что вы плохой, но вы просто не могли видеть мучений. А они сколько угодно могут смотреть, как мучаются люди, и им ничего. Им все равно.
Он мог бы слушать её часами; ему стало жаль, что он должен убить себя, но у него не было выбора. Разве что он предоставит сделать это палачу.
— По-видимому, если я дождусь мистера Траверса, он выдаст меня полиции.
— Я не знаю, что они сделают.
— А этот маленький ловкач, торгующий книгами, видно, тоже в этом замешан. Сколько же их?
— Ужасно много. И с каждым днём все больше.
— Но почему они знали, что я останусь, когда принесу книги? — Он взял её за руку, за маленькую худую кисть, и грустно спросил: — А вы, неужели вы тоже с ними?
— Нет, — сказала она просто, не вырывая у него руки
и констатируя факт. У него создалось впечатление, что она не лжёт. У неё, быть может, хватает разных пороков, но не этот, самый вульгарный из всех.
— Я и не думал, что вы с ними, — сказал он, — но тогда… тогда, значит, они хотели, чтобы мы оба очутились здесь… Они хотят зла нам обоим.
— Ох! — воскликнула она, словно он её ударил.
— Они знали, что мы задержимся, будем разговаривать, объяснять, как очутились здесь… Они хотят зла нам обоим, но вами полиция не интересуется. — Он воскликнул: — Вы сейчас же уйдёте отсюда вместе со мной.
— Хорошо.
— Если ещё можно уйти. Они, кажется, умеют рассчитать время. — Он пошёл в переднюю, тихонько отодвинул засов, приоткрыл дверь, бесшумно закрыл её снова. — Как легко заблудиться в этой гостинице, в её бесконечных переходах.
— Да?
— Но мы не заблудимся. Там в конце этого коридора нас кто-то поджидает. Стоит спиной. Лица не видно.
— У них все предусмотрено, — сказала она.
Роу почувствовал, что в нем опять просыпается бодрость. Несколько часов назад он решил, что сегодня умрёт, но теперь он знал, что этого не будет, он останется жить, потому что кому-то нужен. Ему уже больше не казалось, что он просто влачит по свету стареющее бесполезное тело.
— Голодом им нас не уморить. А войти сюда они не смогут. Разве что через окно.
— Нет, я смотрела. В окно они не влезут. Под ним двадцать футов гладкой стены.
— Значит, нам остаётся сидеть и ждать. Мы можем позвонить в ресторан и заказать обед. Уйму разных блюд и вино. Пусть Траверс платит. Начнём с сухого хереса.
— Хорошо, если бы мы были уверены, что обед принесёт настоящий официант.
— Вы тоже умеете все предусмотреть, — сказал он. — Это у вас европейская выучка. Что же вы советуете?
— Позвоните портье, мы его знаем в лице. Пожалуйтесь на что-нибудь, потребуйте, чтобы он пришёл сюда сам, и тогда мы уйдём вместе с ним.
— Вы правы. Так мы и сделаем.
Он поднял портьеру, и она пошла за ним,
— А что вы ему скажете?
— Не знаю. Придумаю. По вдохновению. — Он поднял трубку и стал слушать. — По-моему, телефон не работает. — Он подождал ещё две минуты, но телефон был мёртв.
— Мы и правда в осаде, — сказала она. — Интересно, что они задумали. — Оба они не заметили, что держатся за руки, словно их застигла темнота и теперь надо ощупью искать дорогу.
— С оружием у нас небогато, — сказал он. — Теперь дамы не носят шляпных булавок, а единственный нож, который был у меня, наверно, в руках полиции. — Они вернулись, держась за руки, в маленькую гостиную. — Давайте хотя бы не мёрзнуть, включим камин. Тут так холодно, что, кажется, вот-вот поднимется вьюга, а за дверью нас стерегут волки.