– А как насчет выражения “начнут увиливать”? Это точные слова Хинки?
Уэйн кивнул с мрачным видом. Он, казалось, совершенно утратил интерес к разговору. Ушел в себя; темная тень легла на лицо, словно между ним и горящей лампой что-то пронесли.
Но тень так и не исчезла. Она делалась все темней.
Генри Дарнинг проснулся ночью и вспомнил о том, как проявлялся синдром Брайана Уэйна, или страх, или как там еще это назвать, во Вьетнаме.
Выглядели подобные штучки по-разному, но было в них всегда и нечто общее. В конце концов Дарнинг прекрасно научился распознавать тех, кто был болен страхом, – подлинных самоубийц. Их глаза устремлялись куда-то за сотню миль; свою боль они носили на поверхности, словно кожную болезнь, чувствительную к малейшему прикосновению; они чесались и царапались до тех пор, пока у них не оставался лишь один выход – последняя пуля, пущенная себе в лоб.
Брайан Уэйн был одним из таких.
Но ему чего-то не хватало, чтобы совершить конечный акт безумия – вышибить себе мозги, и он лез прямо на засады вьетнамцев – глядишь, они сделают это за него.И они бы сделали, если бы я не остановил их.
Так нелепо все это срабатывало. Стоило только начать обдумывать происходящее, и ты мог кончить воплями в обитой каучуком палате. И потому большую часть времени ты старался не думать. Но бывало, вдруг проснешься ночью, и если не сообразишь встать с постели и чем-то заняться, оно тебя сграбастает.
Вот как сейчас. Несмотря на то, что из него сделали героя.
Впрочем, насчет геройства у него есть собственное суждение. Все зависит от обстоятельств, реакции и удачи. Никто не может знать заранее, как он отреагирует. Но в случае с ним самим сыграло свою роль также и отчаяние.
Случилось так, что он, впервые возглавив дозорную группу своего подразделения, угодил со своими людьми в окружение на открытой прогалине; гранаты летели на прогалину из джунглей со всех сторон, словно черные бейсбольные мячи, и немногие уцелели после того, как взрывы прекратились.
Его самого подбросило вверх; вдохнув вонь бездымного пороха, он тяжко грохнулся на землю, каким-то образом не выпустив из рук автомат. Лежал, распластавшись в высокой траве, из семнадцати осколочных ранений текла кровь. Брайан тоже лежал на земле где-то справа от него. Остатки дозорной группы были разбросаны по прогалине.
Настала тишина.
Потом он увидел, как они выходят из джунглей. Семеро, одетые в мешковатые черные костюмы. В руках у них были автоматы и пистолеты, в сумках на поясе – гранаты… Они шли медленно, осторожно, готовые прикончить тех, кто остался в живых. Лица гладкие, яйцеобразной формы, лоб занимает треть. Двигаясь свободной линией, с оружием наизготовку, они прочесывали высокую траву.
И на всякий случай стреляли в каждое обнаруженное тело.
Дарнинг взглянул на синеватую сталь своего автомата, ствол которого был липким от крови. Он должен уложить всех семерых одним залпом, иначе и сам он, и все, кто еще уцелел, будут убиты. Возможно, их так и так убьют вскорости, но зачем облегчать дело?
Но тут он увидел, что Брайан встал из травы и направился навстречу вьетнамцам. Он бросил автомат, кровь струилась у него по лицу и голове. Ходячий вестник смерти, провозглашающий самим своим безумным видом:Я здесь, парни. Прикончите меня, потому что я не в силах убить себя.
Парнишкам в черных облачениях понадобилось несколько мгновений, чтобы оценить ситуацию. Дарнинг успел прицелиться в грудь первого слева вьетнамца и нажал на спуск. Он почувствовал короткую, резкую отдачу автомата в щеку и увидел, как тело молодого солдата взлетело вверх, словно черный аэростат. Продолжая нажимать на спуск, он вел стволом автомата слева направо, стреляя по оставшимся шестерым.
Вьетнамцы подпрыгивали, потом падали в клубах рыжего дыма.
Он потерял сознание.
Лежал ничком в траве, солнце жарило в спину; он то приходил в себя, то снова отключался. Как легко убивать. Стоит только прицелиться и нажать на спусковой крючок. Любой может этому научиться. Но его должны были научить пораньше. Тогда он в возрасте шести лет пошел бы не в школу, а в армию. И к этому времени набрался бы достаточно умения убивать, тогда его люди уцелели бы.
Меньше чем через час их обнаружила на прогалине другая дозорная группа. В живых остались только Дарнинг, Брайан Уэйн и капитан из штаба, который участвовал в вылазке в качестве наблюдателя.
Дарнинг неделю пролежал без сознания. Однако Уэйн и капитан-штабист были вполне в состоянии дать яркое описание происшедшего. На основании их свидетельств Дарнинг получил высшую воинскую награду Соединенных Штатов – орден Славы.
Думая об этом теперь, спустя почти двадцать лет, он, как и тогда, считал, что вместо этого его должен был судить военный трибунал.
Итак, Брайан.
Под жесткой коркой прячется податливая сущность. До каких пор он продержится, когда Хинки начнет рвать его острыми зубами шакала?
Что-то надо предпринять по отношению к этому юристу. А также его клиентке.
Таковы были ночные рассуждения министра юстиции Генри Дарнинга.
Ни одно из них не успокоило его настолько, чтобы он мог уснуть. И тогда он решил предаться увлекательным эротическим фантазиям о Мэри Чан Янг.
Сначала он представил себе, как она, отдаваясь и склоняясь над ним, приблизила к нему лицо и грудь. Он обхватил ладонями ее талию, потом передвинул руки под груди, слегка приподнял их, как две чаши, едва касаясь кожи, и все это сияло перед ним в бархатной полуночной тьме.
Мягкими фиолетовыми тенями обведены были ее глаза, щеки и подбородок.
Он видел игру света у нее на лбу и на гладких, блестящих волосах.
Ее нижняя губа, решил он, совершенно необычна: такая чувственная полнота неотразима даже для невосприимчивого мужского сердца.
Он вообразил, что груди ее на удивление полны для женщины столь изящного сложения, соски розовато-коричневые, а сама плоть их излучает сияние светлого фарфора.
Она еще ближе склонилась к нему, они поцеловались и обняли друг друга.
Потом он вошел в нее.
Закрыл глаза.
Продолжая выстраивать в голове свою маленькую шараду, он придумал, что прошло несколько недель с тех пор, как они виделись перед этим. Разлука. Она усиливает сладость свидания, влечение друг к другу. Слишком долго добираться до спальни наверху. Не проходит и пяти минут с того мгновения, как она вошла к нему в дом, как они уже падают совершенно нагие на ковер в гостиной.
У него был длинный, утомительный, напряженный день, но он чувствует, как она вливает в него новую жизнь. В эти считанные минуты, в этой теплой тьме у него не осталось ни разума, ни планов, ни забот – только сексуальное желание, только оно. Как будто все, что происходило до сих пор, – не больше чем иссохшая мертвая кожа, которую следовало сбросить.
Сейчас они полностью принадлежали друг другу. У него сохранялось определенное ощущение, что где-то за пределами границ его тела существует целый мир, но мир этот не представляет для него интереса.
Утоление страсти наступило в тот самый миг, когда она казалась неутолимой.
Он удержал Мэри возле себя. И в конце концов она принесла ему сон как особый дар.
Глава 27
В Риме Джьянни предстояло прочесать больше сотни художественных галерей в поисках того, что он мог бы считать произведением Витторио Баттальи. За день он, в сопровождении Мэри Янг, успевал обойти примерно двадцать.
Но Рим как-никак один из самых романтических городов мира. К тому же стояло лето, и казалось, что их жизням непосредственно ничто не угрожает.