В общем, не так уж трудно было выкроить немного времени для собственного удовольствия. И если это не было той великолепной идиллией медового месяца, которой Мэри Янг поддразнивала Джьянни, то весьма ее напоминало.
Они остановились в очаровательном пансионе на расстоянии приятной прогулки от Тринита-деи-Монти.
Они ели в великолепных, изысканных ресторанах, где их принимали тепло и по-дружески, где было просто невозможно получить плохо приготовленное блюдо, а мандолины заставляли вас оплакивать годы, проведенные где-то еще.
Они бродили лунными ночами по склонам Палатина[ 28] , на котором римские императоры золотого века возводили свои дворцы напротив Колизея и арки Константина.
Они замирали перед величайшими произведениями искусства, созданными в цивилизованном мире, и держались при этом за руки, чтобы разделить впечатление друг с другом.
– Не могу вообразить вещи печальнее, чем смотреть на такое вот в одиночку, – сказала как-то Мэри Янг.
Джьянни удивился:откуда это к ней пришло? Как нашла она такие слова?
Однажды, сидя на скамейке у подножия Испанской лестницы, он наблюдал, как она поднимается по ступенькам, чтобы купить цветов для их комнаты. На ней была надета бледно-желтая блуза с узором в виде листьев. Наверху, когда Мэри стояла и выбирала цветы, ветер мягко обозначил под тканью блузы ее грудь. Из-за яркого солнечного света Джьянни не мог разглядеть ее лицо. Но ему вдруг непреодолимо захотелось помахать ей рукой, что он и сделал.
Спустившись вниз, она его поцеловала.
– Спасибо, – сказала она.
– За что?
– За то, что помахал мне.
Он взглянул на прекрасное, сдержанно-серьезное лицо женщины, произнесшей такие странные слова.
– Мне никто еще не махал рукой вот так, – объяснила она. – Я имею в виду – без причины.
Джьянни вынужден был отвернуться. Она так глубоко проникла в него… Он уже больше не мог считать, что в его отношении к ней отсутствует чувство, а есть лишь вожделение.
Цветы выглядели в комнате такими яркими и вселяющими надежду. Когда на них падал луч солнца или свет лампы, казалось, что они танцуют. Мэри назвала их своим свадебным букетом и засмеялась при этом. Но смеялся только ее рот. Глаза делали что-то другое. Джьянни больше всего боялся именно ее глаз.
В постели они оба не могли даже вообразить, что могут расстаться.
Истинным временем любви Мэри считала утро и ранний вечер. Ночь – это для крестьян, как говорила она, потому что крестьяне слишком робки и застенчивы, чтобы смотреть друг на друга.
Джьянни чувствовал себя юнцом, впервые попавшим на праздник. Мэри дарила исключительную радость в любое время, но он совсем по-особому воспринимал те минуты, когда она поднималась в номер вверх по лестнице впереди него, а он смотрел, как двигаются ее бедра, предвещая наслаждение.
Господи, думалось ему,эта женщина становится чем-то очень значительным.
На пятое утро они лежали рядом в приятной истоме.
Жалюзи были опущены, но раннее солнце пробивалось сквозь щели. Собственное тело казалось Джьянни невесомым. Он знал, что пора вставать и приниматься за ежедневные поиски, но не мог преодолеть расслабляющую инерцию.
В комнате было тепло, и они с Мэри лежали на простынях нагими. Кожа Мэри сияла в утреннем свете.
Еще только десять минут, пообещал себе Джьянни.
– Сколько еще галерей нам осталось обойти в Риме? – спросила Мэри Янг.
– Около пятидесяти, наверное.
– А если мы в них ничего не найдем?
– Поедем во Флоренцию.
– А потом?
– Потом в Венецию, Неаполь, Палермо. Ты же знаешь список.
Она пододвинулась к нему:
– Я должна сделать ужасающее признание.
Джьянни молча ждал продолжения.
– Иногда мне хочется, чтобы мы вообще ничего не нашли.
Он смотрел в потолок.
– Ведь это неразумно, да? – спросила она.
– Разумеется.
– Я знаю. Говорю только потому, что последние дни были так чудесны.
Джьянни молчал.
– По крайней мере, для меня, – добавила она.
– И для меня тоже.
Она повернулась и поцеловала его.
– Ты не должен был так говорить.
– Должен.
– Только потому, что ты очень воспитанный человек.
– Нет. Потому, что это правда.
Мэри лежала неподвижно, обняв его. Золотые искорки вспыхивали и гасли у нее в глазах – ветерок колыхал занавески, и они то пропускали свет солнца, то преграждали ему путь.
– А что, если мы так и не найдем Витторио? – заговорила она. – Это в самом деле будет ужасно?
Джьянни принял в себя такую возможность и попытался осознать, как она действует на него. Пожалуй, это не хуже, чем слишком быстро проглотить ледяную воду.
– Я полагаю, мы пережили бы это… соблюдая осторожность и уповая на везение.
– Это не тот ответ, который ты собирался дать.
– Прости. Просто я, как видно, не гожусь для таких игр.
– Но это вовсе не игра. Всегда есть шанс, что так оно и будет. Неужели ты об этом не думал?
– Как же я мог не думать?
– Ну и?
– Чаще всего я отбрасываю это от себя.
– А если уже не сможешь отбросить?
Джьянни долго лежал и раздумывал.
– Это обернулось бы достаточно скверно. Нам пришлось бы сделать пластические операции. Пришлось бы жить с оглядкой и нигде не задерживаться, жить одним днем и знать, что этого не изменишь.
– Ты имеешь в виду, как жил Витторио все последние девять лет?
Джьянни кивнул, хотя на самом деле не обдумывал проблему в таком свете.
Мэри села на постели и посмотрела на него:
– Ты все время говоришь “мы”. Значит ли это, что ты хочешь, чтобы мы были вместе?
Джьянни молча и не двигаясь сидел на кровати; прекрасное обнаженное тело и прелестное лицо – самые очевидные аргументы в ее пользу, и они оказывают свое действие.
– В конечном итоге мы могли бы возненавидеть друг друга, – наконец проговорил он.
– Такая опасность всегда существует.
– Надо быть очень сильными и очень добрыми, чтобы этого не случалось подольше.
– Да.
Они посмотрели друг на друга – и Джьянни притянул ее к себе.
– Все это просто чепуха, – шепнул он.
– Я знаю.
Он поцеловал ее, пьянея от вкуса ее губ. Когда он снова смог говорить, то сказал:
– Я скорее предпочел бы возненавидеть тебя, чем потерять.
К сожалению, она не поверила этому ни на минуту.
Покончив с первыми двумя за это утро “безрезультатными” галереями, они шли по залитой солнцем Виа Венето и остановились у нескольких столиков на тротуаре, чтобы выпить кофе с бриошами.
Виа Венето, вяло размышлял Джьянни по дороге… Виа Венето, где женщины молоды и прекрасны, мужчины богаты и утонченны, где никогда не услышишь дурного слова.
По крайней мере до тех пор, пока ты оплачиваешь чеки.
Следующей по расписанию остановкой была у них расположенная на ближайшей боковой улочке галерея “Рафаэль”. Прежде чем войти, они постояли, разглядывая выставленные в окнах полотна.
– Вот эту вещь я бы купила не раздумывая, – сказала Мэри Янг.
Джьянни бросил взгляд на полотно. Это был написанный в свободной манере портрет серьезного темноглазого мальчика; его волосы блестели на солнце, а вдали за ним синело море.
Джьянни замер и смотрел молча. Мальчик на полотне о чем-то говорил с ним. Что-то было в глубине его глаз, какой-то знакомый отсвет, отсылающий в далекое прошлое.
– Мы его нашли, – негромко произнес он. – Это работа Витторио.
Мэри Янг посмотрела на него:
– Ты уверен?
Джьянни кивнул, чувствуя, что весь он сейчас – открытая, первозданная глубина.
– Как же ты узнал? – не отставала Мэри.
– Я впервые увидел Витторио, когда ему было восемь лет, и у него было то же самое лицо. Если этот мальчуган не его сын, я готов сжевать холст.