И уж там владельцы магазинов, обязанные Горячеву своим бизнесом, отваливали на демонстрацию по сто и даже по двести рублей. Тем
более, что агитаторы обещали: имена самых крупных жертвователей будут опубликованы в местной газете "Уральский рабочий". А частники любят
выпендриваться друг перед другом...
Круглый вернулся от тента, доложил:
— Три тысячи двести семнадцать человек записались. Семь тысяч рублей пожертвовали.
— Ни хера себе! — воскликнул шофер, трогая машину. — На майскую демонстрацию их силой не загонишь, а тут!... — И спросил Вагая: — Куда
теперь?
— На "Тяжмаш", — сказал Вагай. Это была уже девятая остановка в центре города, и всюду было одно и то же — активная, массовая готовность
части населения пожелать здоровья "отцу родному, который кровь за народ пролил". Именно так и предполагал Стриж, когда вчера в поезде изложил
свою идею. Новая советская буржуазия — все эти лавочники, хозяева ресторанов, менеджеры кооперативных фабрик, учителя, журналисты, студенты
— вся шумная пена, которая всегда на виду в любом городе, — всколыхнулись и радостно, как и предполагал Стриж, откликнулись на призыв к
демонстрации. Это будет их собственная демонстрация, буржуазная демонстрация, и уж теперь-то они выйдут на нее, не боясь ничего! Но как раз это
и входит в расчет Стрижа. Пусть они выйдут, пусть покажут себя! А потом...
Взгляд Вагая переместился с исетского моста дальше и выше
— как бы к будущему. Но поскольку заглянуть в будущее не дано даже майорам КГБ, его глаза остановились на городской панораме,
открывающейся вдоль осыпающихся берегов Исети. Огромный город, индустриальный центр Урала, или, как говорят газеты, "сибирское Чикаго", стоял
над желтоводной уральской рекой. И всюду, на десятки километров, торчали дымящие белым, желтым и серым дымом заводские трубы. Гигант советской
индустрии "Тяжмаш" — 75 тысяч рабочих, 27 процентов производства всех советских танков. Уральский сталелитейный. Уральский химический,
Свердловский автомеханический...
Тут машина миновала мост, и городскую панораму заслонили старые, времен конструктивизма, здания — серповидная гостиница "Исеть",
молотобойный корпус киностудии... стройка плавательного бассейна на месте дома, в котором в 1918 году была расстреляна семья последнего русского
царя Николая Второго. Этот дом купца Ипатьева пришлось уже давно, еще при Брежневе снести потому, что со всей России сюда стекались богомольцы,
а теперь стали срочно строить тут бассейн, чтобы была причина огородить это место и не допускать здесь массовые молебны в честь "убиенных
коммунистами святых", которые ежегодно стал устраивать тут "Христианско-демократический союз..."
Густой и серый поток рабочих двигался теперь навстречу машине Вагая от Центральной проходной "Тяжмаша". Двадцать тысяч рабочих первой,
утренней смены плюс несколько тысяч инженеров, конструкторов, учетчиков и т. п. покидали "Тяжмаш", выходя из восьми проходных на севере, западе,
востоке и юге гигантской территории завода. Когда они, одетые в серые и черные спецовки, шли, занимая не только оба тротуара, но и всю мостовую,
казалось, что это идет та самая рабочая демонстрация, которую еще в 1905 году описал Максим Горький в своем пролетарском романе "Мать".
Сегодня у каждой проходной рабочих ждали такие же, как в центре города, палатки-тенты и плакаты с призывами записываться на демонстрацию в
честь выздоровления Горячева. И возле этих палаток рабочие потоки завихрялись, некоторые останавливались, кто-то выяснял, когда именно будет
демонстрация, зачем собирают деньги. Но почти все проходили мимо, не задерживаясь у столика записи... И это понравилось Вагаю больше всего.
Сидя в машине, он откинулся в кресле и любовался этим потоком. Точнее — тем контрастом, который был в поведении людей в центре города, и
здесь, в рабочем районе. Конечно! Что дала этим простым работягам горячевская перестройка? Дикий рост цен, жуткую инфляцию, дефицит предметов
даже самой первой необходимости, а также — потогонную сдельщину и угрозу безработицы в cвязи с переходом завода на хозрасчет. Вот и все! Молодец
Стриж, гений, все правильно вычислил!... На заднем сиденье Серафим Круглый достал из своей сумки-холодильника бутылку холодного немецкого пива и
услужливо протянул Вагаю...
Через час, объехав все восемь проходных "Тяжмаша" и еще несколько палаток-тентов у заводских ворот Станкостроительного и Автомеханического
заводов, Вагай снял в машине трубку радиотелефона и сказал телефонистке-оператору:
— Обком, кабинет Стрижа...
Слева и справа, в просветах меж многокилометровыми квадратами серых заводских территорий, тянулись кварталы стандартных пятиэтажных жилых
домов и пыльные, без зелени улицы. Рабочая зона — видно с первого взгляда, по бельевым веревкам на балконах... Наконец, Вагая соединили.
— Стриж? — сказал он. — Докладываю. В центре города за первые три часа записались двадцать семь тысяч частников, учителей и студентов. И
за это же время на "Тяжмаше", Станкостроительном и Автомеханическом — всего пятьсот человек и почти все — инженеры... Да, рабочие не
записываются ... Ладно, еду дальше, в "Свердловск-2..." — он положил трубку и кивнул шоферу: — Поехали!
"Свердловск-2" был закрытым городом-спутником в двадцати километрах от основного Свердловска. Там было 130.000 жителей, и все они работали
на "режимных" заводах по производству танковых снарядов и тактических ракет. Но уже и без проверки "Свердловска-2" ясно, что все эти
телевизионные митинги рабочих в защиту Горячева — чистая херня, как всегда — организованы. На самом же деле рабочему классу Горячев уже поперек
горла — со всеми его реформами, речами-обещаниями и с его женой Ларисой, которую он таскает за собой по всему миру. Только исконно-русское
долготерпение позволяло годами кормить этот народ обещаниями рая, но теперь волна летних забастовок строителей, железнодорожников, шахтеров и
ткачих показала, что все — ждалки у народа кончились! И прав Батурин — народ вот-вот пойдет крушить все и вся, и тогда уж сметет не только
Горячева, но и партию...
Шофер тормознул у железнодорожного переезда — полосатый шлагбаум преграждал путь. Вдали послышался паровозный гудок, затем с грохотом и
стуком колес пронесся недлинный грузовой состав. На его платформах стояли новенькие зачехленные танки "Т-90" и лежали длинные туловища
межконтинентальных ракет.
— Наши, — с гордостью сказал шофер. — Свердловские! Вагай закурил и сказал шоферу негромко, сквозь зубы:
— Ты вот что.