— Само собой, — согласился мужик. — Дети расфасуют... Тем временем жена панка, его мать и отец спешили внести продукты внутрь вагона, и
Турьяк помог им тащить тяжелый бидон с молоком. Жена панка покосилась на него недружелюбно, но промолчала. Гудок электровоза подстегнул Вагая и
Стрижа тоже включиться в работу. В открытой двери вагона-ресторана возникло несколько парней — пассажиров из общих вагонов. На их голых плечах
были наколки — у одного русалка, у другого надпись "НЕ ЗАБУДУ АФГАНИСТАН!"
— Эй, друг, пивка бы по бутылке! — попросили они панка с жаждой в глазах и в голосе.
— Не имею права, только с одиннадцати часов, — ответил им панк.
Поезд плавно тронулся. И уже на ходу, когда вагон проплывал мимо стоящего с желтым флажком дежурного по станции, тот бросил в тамбур
перевязанную бечевкой толстую пачку свежих газет — местных и центральных. На изгибе верхней газеты можно было прочесть "ПРАВДА", а ниже был
крупный заголовок "Речь Н. БАТУРИНА...".
...Минут через десять Стриж, Турьяк и Вагай мирно сидели под яркими цветными портретами голоногой Мадонны в еще закрытом для посетителей
вагоне-ресторане, пили чай и под громкую песню все той же Мадонны читали "Правду":
— "...выстрел Батурина подтверждает успех перестройки. Она достигла того уровня необратимости, когда стала смертельно опасной для всего
социального слоя антиреформы..."
И та же самая женщина, мать панка, которая разбила стул о голову Турьяка, теперь несла им с кухни огромную сковородку дышащей жаром
яичницы-глазуньи и блюдо со свежими овощами. На краю блюда лежал кусок льда величиной с кулак. Поставив и сковородку, и блюдо на стол, женщина
взяла лед, завернула его в салфетку и молча положила на голову Турьяку. Турьяк поморщился от боли.
— Держи, держи! — приказала ему женщина. — И так уже синяк вспух!.. Ну? Что вам еще? Раков с пивом?
— Да мы бы по беленькой согрешили, — сказал Турьяк, держа одной рукой лед на голове. — А то голова мерзнет...
Женщина молча ушла на кухню, где остальные члены ее семьи привычно готовились к открытию ресторана — здесь под песню Мадонны гремела
посуда, стучали ножи и в огромном чане варились свежие волжские раки. Как и в самом ресторане, все стены кухни были тоже оклеены портретами
Мадонны — на некоторых из них даже были ее автографы. А сама Мадонна металась с микрофоном по экрану портативного видеомагнитофона "AKAI",
вибрировала телом в такт своей песне, а рядом с телевизором ее поклонник-панк в том же ритме стучал ножом по овощам...
Проводив взглядом хозяйку ресторана, Вагай вполголоса продолжил читать "Правду":
— "Публикуя речь Батурина, редакция предлагает читателям провести на заводах, фабриках и в селах дисскусию на тему: "Убивать или не
убивать товарища Горячева за перестройку советской системы и экономики?" Редакция надеется получить самый широкий отклик читателей и
гарантирует, что все письма, даже анонимные, будут опубликованы".
Дочитав, Вагай поднял глаза на Турьяка и Стрижа.
— Это все? — спросил Турьяк.
— Все, — сказал Вагай.
Турьяк облегченно вздохнул:
— Слава Богу!
— Что "слава Богу?" — спросил Вагай.
— Можно спать, — объяснил Турьяк. — Ничего про "патриотов..."
— Мудак ты! — сказал Вагай с горечью. — Ты знаешь, что сейчас начнется? "Патриоты", не "патриоты" — это уже неважно! Горячев хочет весь
народ на нас натравить! — и раздраженно выругался: — Бля, эта музыка!..
Тут из кухни опять показалась пожилая хозяйка ресторана. На подносе она несла запотевший графинчик водки, рюмки и тарелку с солеными
грибами. Турьяк, Стриж и Вагай враз оживились, стали освобождать на столе место:
— Вот это спасибо!.. Это по-русски!.. Уважила!..
— Мой сын, между прочим, в Афганистане воевал, — сказала женщина.
— А это ты к чему? — удивился Турьяк.
— А это я к тому, что, — буднично произнесла женщина, — пить — пейте а с пистолетом хватит баловать, доигрались ужо! — И, привлеченная
заголовком "Речь Н. Батурина в Партийном Трибунале", склонилась над плечом Вагая. — Что тут про этого паразита пишут?
— Да так, речь его напечатали... — нехотя сказал Вагай, накрыв речь Батурина блюдом с овощами, и попросил: — Слушайте, вы можете убрать
эту музыку?
— Еще речи его печатают! — сказала женщина. — Сталин бы ему напечатал речь! Горячев, может, тоже не сахар, но кто хочет работать, тот
может. Так и ему пуля! Я неверующая, а каждое утро теперь молюсь за него, чтоб выжил. Даже цветы ему с рейса отнесла в больницу...
— Выживет, не боись, — сказал ей Стриж.
— Теперь выживет, — добавил Вагай. — Нам вчера на закрытии съезда объявили.
— Ну и Слава Богу! — сказала женщина, разливая водку по трем рюмкам. — За нас, за народ кровь пролил ваш Генеральный. А мог бы, как
Сталин, гнуть нас и гнуть. Или воровать, как Брежнев. А он... Вот за его здоровье и выпейте, ага...
Стриж, Вагай и Турьяк переглянулись.
Женщина ждала, требовательно глядя на них. Мадонна пела что-то дико американское. Не сказав ни слова, они взяли рюмки и молча выпили.
— А он тоже в Афганистане был, — нюхнув свой кулак вместо закуски, Турьяк кивнул женщине на Стрижа. — Первым входил, между прочим...
— Офицерил, небось? — спросила у Стрижа женщина.
— Ну... — вместо Стрижа подтвердил Турьяк.
— Оно и видно... — сказала женщина скорее осуждающе, чем уважительно. И ушла на кухню. Там она уменьшила было звук в видеомагнитофоне, но
ее сын тут же вернул Мадонне полное, на весь ресторан звучание.
Турьяк крякнул и налил всем по второй.
— Н-да... — сказал он. — Дожили! Они нам и ногой в морду, и стулом по голове, а потом еще нотации читают!
— Сволочь этот Батурин! — Вагай с досадой стукнул кулаком по столу. — Ты видишь, что он наделал! Они теперь Горячеву цветы носят! Вчера
еще про него анекдоты, а сегодня.