А так как это и была Марджери Уоринг, которую большинство ее знакомых неизменно звали Цветиком и которой предназначена одна из главных ролей в этой легенде о «прогалинах в дубровах», нам кажется уместным дать краткие сведения о ее возрасте, одежде и наружности — о такой, какой она была, когда Бурдон впервые ее увидел.
Чертами лица Марджери Уоринг напоминала своего брата, фамильное сходство проглядывало и в цвете ее лица, и в оттенке волос. Несмотря на жизнь под открытым небом, когда лучи солнца отражались и от глади озера, ее кожа сохраняла чистую, прозрачную белизну, которую легче сыскать в гостиных и уж никак не ожидаешь увидеть в лесной глуши; а нежный оттенок ее губ, щек и, чуть в меньшей степени, подбородка и ушей даже умелый художник затруднился бы с точностью передать на полотне. Черты ее лица поражали теми же скульптурными очертаниями, как и черты брата, — но только в ее лице, вдобавок к более мягкому выражению, свойственному полу и возрасту, совершенно отсутствовали даже намеки на какие бы то ни было физические или моральные недостатки, которые наносили бы ущерб совершенству и очарованию этого личика. Глаза у нее были голубые, а волосы можно было смело назвать золотыми, если только это слово применимо к девичьим волосам. Постоянное движение, перемена мест и жизнь на свежем воздухе сделали эту прелестную девушку не только здоровой, но и пышущей здоровьем. Однако в ней не было и следа грубости, вообще никаких признаков, выдававших ее трудовую жизнь, разве что руки — это были руки девушки, которая не жалела себя, когда могла помочь по хозяйству. Как раз в этом отношении, быть может, бродячая жизнь братца даже пошла ей на пользу, избавив от многих обязанностей, которые выпадают на долю девушек ее круга. В Марджери Уоринг мы находим удачное сочетание нежного сложения и физической энергии, чаще встречающееся среди простых американских девушек, чем среди представительниц почти всех остальных наций; да и среди юных американок, которых жизнь не заставляет трудиться, таких, как Марджери, немного.
Когда она увидела незнакомца, на ее прелестном личике выразились разом удивление и радость; она была удивлена, что Гершом кого-то повстречал в здешнем безлюдье, и обрадовалась, приметив, что это белый человек и, судя по всему, непьющий.
— А вы — Цветик, — сказал бортник, беря в свои руки ручку слегка смущенной девушки, но так почтительно и дружески, что та и не подумала отнимать руку, хотя и засомневалась, прилично ли так вести себя с совершенно чужим человеком, —
Цветик, о котором Гершом Уоринг говорит так часто и с такой нежностью?
— Значит, вы — друг моего брата, — сказала Марджери, улыбаясь такой чудесной улыбкой, что Бурдон в полном восхищении не сводил с нее глаз. — Мы так рады, что он вернулся домой! Мы с сестрой note 50 провели здесь пять жутких ночей, совсем одни, и нам под каждым кустом чудился краснокожий!
— Все опасности позади, Цветик: но здесь затаился еще один враг, с которым надо расправиться.
— Враг! Здесь никого нет, только Долли да я. К нам никто не заходил с тех пор, как Гершом отправился искать бортника, услыхав, что тот живет на прогалинах. Это вы — тот самый бортник?
— Я самый, прелестный Цветик; и я повторяю, что здесь, в вашей собственной хижине, затаился враг, которого надо сыскать.
— Нам никакие враги не страшны, кроме краснокожих, а их мы ни разу не встречали здесь, на реке. Как зовут врага, которого вы так боитесь, и где он прячется?
— Имя ему — виски, и прячется он где-то в хижине, в бочках. Покажите мне его убежище, потому что я должен уничтожить врага, пока его приятель не пришел на подмогу.
Девушка внезапно поняла, о чем идет речь, — этому очаровательному существу ума было не занимать. Она вспыхнула, залившись почти пунцовым румянцем; потом румянец сменила смертельная бледность.
Крепко сжав губы, она стояла, не зная, что делать: то бросала взгляд на пригожего и как будто доброжелательного незнакомца, то смотрела в сторону брата и сестры, которые были еще далеко и не торопились вернуться в хижину.
— А вы решитесь? — спросила наконец Марджери, указывая на своего брата.
— Решусь: сейчас он совершенно трезв, и с ним можно договориться. Ради всех нас, давайте-ка воспользуемся удобным случаем.
— Он держит виски в двух бочонках под навесом, позади хижины.
Произнеся эти слова, девушка закрыла лицо руками и опустилась на табуретку, словно боясь смотреть на то, что сейчас произойдет. А Бурдон, не теряя времени, тут же вышел из хижины через дверь, выходившую на задний двор. Там он и увидел обе бочки, а рядом с ними — топор. Сперва ему захотелось выбить затычки из бочек прямо на месте; но он тут же сообразил, что запах спиртного у самой хижины будет неприятен всем, а владельца бочек будет донимать еще пуще. Поэтому он стал искать способ переместить бочки подальше, прежде чем разбить их.
К счастью, хижина Склада Виски стояла на краю крутого оврага, по дну которого струился журчащий ручей. Бурдон подумал было спрятать бочки, но времени оставалось в обрез, и медлить было нельзя. Вцепившись в ближайшую бочку, он без труда подкатил ее к краю оврага и сильным пинком отправил вниз. Эта бочка была полупустая, и она покатилась, хлюпая, пока не налетела на камень примерно на середине склона. Обручи не выдержали, клепки разлетелись, и вскоре волны ручья уже уносили все, что осталось от бочки и ее содержимого. Услышав негромкое радостное восклицание, бортник оглянулся и увидел Марджери, наблюдавшую за его действиями с живым интересом. Ее радостная улыбка все еще выдавала и страх, и она скорее прошептала, чем сказала вслух:
— Другую, другую — она полная — скорее, пока не поздно! Бортник ухватился за вторую бочку и подкатил ее к краю обрыва. С этой управиться было труднее, чем с первой, но у него все же хватило сил, и вскоре та уже катилась следом за своей товаркой. Вторая бочка налетела на тот же самый камень, что и первая, и, подскочив, устремилась в бездну, пролетела по инерции дальше первой и вдребезги разбилась у подножия скалы.
Эта бочка не только разлетелась на мелкие кусочки — обручи и клепки унеслись вниз по течению ручья, догоняя останки первой бочки, пока все они не были смыты в озеро, поодаль от хижины.
— Ну, дело ладно сделано! — воскликнул Бурдон, когда последний обломок скрылся из глаз. — Это зелье уже ни одного человека не превратит в бессмысленную скотину.
— Слава Богу! — прошептала Марджери. — Когда он пьет, он сам на себя не похож, незнакомец. Вас послало Провидение, вы всех нас спасли.
— Охотно верю — все мы в руках Провидения. Только не зовите меня незнакомцем, милая Марджери: теперь, когда у нас есть общая тайна, я вам уже не чужой.
Девушка улыбнулась и покраснела: ей, как видно, не терпелось о чем-то его спросить. Они тем временем ушли из-под навеса и присели в хижине, дожидаясь Гершома с женой. Немного спустя те вошли в хижину: лицо жены так и сияло радостью, которой она не пыталась скрыть. Долли была не так хороша собой, как ее невестка; однако это была миловидная женщина, уже знакомая с горестями и заботами. Она была еще молода и могла бы оставаться в расцвете своей красоты, если бы не горе, которое причинил ей Гершом своим падением. Но сейчас радость, согревавшая ее сердце, озаряла и ее лицо, и она тепло и сердечно поздоровалась с Бурдоном, будто догадывалась, что он несет освобождение ее мужу. Она уже много месяцев, до этого вечера, не видела Гершома трезвым.