– Что же она теперь, а не тогда мозгами…
– Обещала ждать. Все вынесла. Дождалась….Сначала в счастье не поверила….А когда умер, – сломалась…
– И где теперь …тот?
– На войне пулю спиной поймал.
– А вы не боялись?
– Кого?
– Сталина.
Дед ушел от ответа и только хмуро сказал:
– Он за всех прихлебателей не в ответе.
Продолжали путь молча.
Когда подходили к дому,опять появилась та самая старушка.
– Яша, приходи к нам завтра. Сорок дней. Не забыл?
– Приду, – ответил дед мягко.
И вдруг наклонился к моему лицу и тихо, смущаясь, сказал: «Я, дурак, тоже плакал, когда Сталин умер».
Оля уехала в деревню к родне, поэтому на поминки дед взял меня с собой. Комната была полна народу. Разговор вели неторопливый. Выпили по одной рюмке водки и стали по очереди вспоминать усопшего. Я напряженно вслушивалась в слова. Говорили по-разному: зло, раздраженно, печально, но все – тихо. Для меня эта встреча была как гром с ясного неба. Я никак не могла понять кто плохой, кто хороший. А главное, кто виноват? Я не хотела верить в то, что взрослый мир много хуже детского, что он слишком жестокий, а взрослая боль тяжелее, потому что там часто умирают….
Из-за стола встал дядя Вадим: высокий красивый молодой человек. Налил себе рюмку водки и заговорил:
– Как-то случилось мне играть в соседнем дворе в футбол. Наверное, сильнее, чемнадо, ударил по мячу, и он влетел в окно. Я не убежал, а только подумал: «Сам виноват. Бабушке не скажу. Заплачу за стекло из своих денег, которые целый год копил». Из дома выскочил мужчина, оглядел притихших ребят и меня, виновато опустившего голову, швырнул мяч мне под ноги и бросил в лицо жестко: «Безотцовщина!» Я похолодел. Как ножом полоснулогорькое слово. «Зачем он так? – подумал тогда. –Заслужил, – отстегай меня крапивой!» А он ударил в сердце. И произнес это слово с презрением, будто я нечистькакая-то. Всколыхнулась во мне откуда-то из глубины боль, не осознаваемая дотоле, обида за себя, за бабушку, – ни в чем не повинных, за папу, погибшего за нас и за того, кто так зло и гадкотронул мою душу. Это слово все перевернулово мне. Я почувствовал себя несчастным, обделенным. Начал думать о жизни иначе: горше, с оглядкой. Мне стало казаться, что это слово выжжено у меня на лбу. Но бабушка Мила сумелауспокоить меня своим теплом. Хотя и сейчас, когда слышу – «безотцовщина» – щемитсердце, туманит голову та, детская, обида. О том, что отец был репрессирован, узнал только на похоронах дяди Георгия. Я благодарен людям нашего двора за то, что они ни разу не попрекнули меня отцом ни в сердцах, ни в обиде. Сберегли они мое детство от метаний в неизвестности, от жутких страданий из-за несправедливости. Не было у меня глухой обиды на страну, налюдей. Я знал – отец погиб на войне, он герой. Я верховодил ребятами нашего большого двора. Был нормальным мальчишкой, верным другом. Мое голоштанное детство было овеяно романтикой подвигов отца, верой впрекрасное будущее.Оно было наполнено любовью к друзьям, окружавшим меня людям и моей бабушке Миле. Он прижал к себе одной рукой худенькуюседую старушку и выпил залпом: «За твое здоровье, родная».
Потом все пошли на кладбище и, опустив головы, долго молчали у могилы.
Во мне нарастало волнение, боль за хороших людей. Не заметила, как зашептала:
Темно-синяя ночь надо мною склонилась
И усталые плечи прижала к земле,
Словно скорбная мать над могилой молилась
Обо всех на планете – погибших во зле….
И ударившись сердцем, онемевшим от боли,
О бездушье людское, о зависть и злость,
Он лежал рядом с ними, пожелавшими воли,
И склонилась над ним виноградная гроздь.
Бабушка прижала мою голову к своей груди и впервые за вечер заплакала тихо, по-детски всхлипывая. Я тоже. Мужчины еще ниже склонили головы.
На следующее утро дед спросил меня:
– Откуда ты знаешь такие стихи?
– Я их не знаю. Они сами из головы пришли.
– Ты их сочинила у могилы?
– Не сочинила. Пересказала, как поняла, все, что слышала вечером. Я ничего не выдумывала. Это не я, оно само, понимаете?
– Нет, – сознался дед, – и часто у тебя такое?
– Часто. Но не вслух. Когда грустно, молча говорю о душе, о сердце, а когда весело – про природу и ребят. Мне стало жалко вашего друга-доктора и поплыло в голове.Начинаю первую строчку и не знаю, о чем будет вторая. Они сами складываются. Если об этом же в другой день вспомню, то другие слова образуются. Лучше получается, когда волнуюсь, дрожу внутри. И еще когда никто не мешает.
– На кухне стихи, наверное, не пишутся? – усмехнулся дед. – Давно это у тебя?
– Давно.
– Сейчас сможешь что-либо сочинить?
– Конечно. Но это будут не стихи, а просто рифмовки.
– А в чем отличие?
– Всякий дурак сможет срифмовать «драться, плескаться, кусаться, со-браться». Хорошие строчки появляются, когда душа болит.
– И часто она у тебя болит? – сдержанно спросил дед.
– Часто. Когда жена вашего друга в черной одежде наклонилась над могилой, она показалась мне темным облаком печали. И дикий виноград я не придумала. Он оплетал дерево, стоявшее у памятника. Вы видели?
– Да.
– Я хотела, что-нибудь сказатьпро людей у могилы, но ничего не пришло в голову, а придумывать не стала. Подожду, когда само сложится. Вот услышала прошлой зимой, что летчик погиб (я в это время на улице у столба стояла, где висел репродуктор), посмотрела вокруг и тут же представила, как его самолет сгорает в воздухе.
Был зимний, розовый закат.
В нем мир теней исчез бесследно.
И только дыма, гари смрад
Остался след на небе бледный….
Я на самом деле видела в небе черно-красную тучу, розовый закат, и на земле в тот вечер не было теней от деревьев. И вдруг запах гари почувствовала….Раньше, бывало, приложу ладони к лицу, почувствую запах рук, – а он ведь всегда разный – и вспоминается то хвойный лес, то горячая печка….А тогда у столба все произошло, наоборот: при словах «взрыв и пожар» я ощутила запах горячего дыма и бензина. В первый момент удивилась, посмотрела вокруг: вдруг и правда что-то поблизости горит? У вас такое бывает?
– Нет. Ты очень чувствительная.
– Стихиобычно я сочиняю и сразу забываю, а этот запомнился. На-верное,потому, что о летчике до сих пор вспоминаю. Даже лицо ему придумала и нарисовала. Красивое такое, мужественное, умное и очень доброе. Только добрый человек может стать героем!
Дед прилег на кровать. Я села рядом на полу. Его рука лежала на моей голове,и мыпродолжали разговаривать. Но уже молча.
Потом я спросила:
– Папа, дядя Вадим сын больной женщины?
– Племянник. А ты знаешь, бабушка Мила ему не родная. Она подруга его бабушки, которой к тому времени уже не было на этом свете. Отец Вадима без вести пропал на фронте, мать немцы расстреляли. Тогда пришла Людмила Васильевна и забрала мальчика у соседей.
Я вспоминала доброе лицо седой старушки, и в голове проносилисьблагодарные стихи об этой прекрасной женщине.
ПОЭТ
Дед покопался в нижнем ящикекомода, достал из-под старых подшивок газет маленькую книжку в твердом, белом переплете и показал мне дарственную надпись.
– У вас был друг-поэт?! – с неподдельным восторгом закричала я.
– Что значит «был»? Он живет и здравствует в нашем городе. Почему ты подумала, что его уже нет среди нас?
– Все поэты и художники, которых я знаю, давно умерли.
–Хочешь, позову его к нам в гости?
– На самом деле? – спросила я, совершенно не веря в такую возможность.
– Не Пушкина приглашу, а нашего местного поэта, –засмеялся дед.
Прошло два дня. Я пришла из школы в кислом настроении.