А то он снова начнет пить лекарство», – заволновалась я, не зная как загладить вину.
МАГАЗИН
Я никогда еще не ходила в магазин одна. А тут Оля говорит:
– Купи четвертушку черного хлеба, четвертушку белого и сто пятьдесят граммов масла. Смотри, правильно сдачу возьми.
Взяла я деньги и тут же принялась считать в уме, сколько должна за-платить. Все было бы хорошо, но я никак не могла понять, как продавец сможет дать мне полкопейки сдачи. Оля все еще стояла рядом с соседкой тетей Полей. Я попыталась объяснить ей свои затруднения, но она презрительно фыркнула:
– Ты совсем глупая? Даже в магазин сходить не можешь! И за что у тебя пятерка по арифметике была в первом классе?
У меня слезы полились градом. А соседка вдруг удивленно спросила:
– Ты уже в уме десятые доли считаешь?
Почувствовав поддержку, я сразу успокоилась и объяснила, что еще до школы практикантка Галя научила меня действиям с большими и дробными числами, решению примеров в столбик.
– Так ты, оказывается, умница, – приветливо сказала тетя Поля. – За-помни, половину и четверть копейки сдачи не дают. Никто тебя за них не будет ругать.
Я облегченно вздохнула и помчалась в магазин. Ничего! Первый раз всегда трудно бывает. Главное, что я не дура, и скоро буду не хуже других домашних детей. Вот вчера училась гладить. В городе нельзя ходить в мятом, иначе позор на семью ляжет. И руки о платье нехорошо вытирать. Облизывать пальцы тоже некрасиво. Но я же не виновата, что кармана для носового платка в платье нет? Как в этом случае поступить, чтобы выглядеть воспитанной девочкой?
ЛУНАТИК
С первого дня я подружилась с Валей. Маленькая, с длинными тонкими косичками и спокойными светло-голубыми глазами, она привлекла меня своей рассудительностью. Ее слова: «Будем снисходительными к недостаткам взрослых» звучали солидно, и до смешного серьезно. Я «подарила» ей свою любимую фразу: «Что наши мелочи по сравнению с мировой революцией?»
Для Вали все в жизни, понятно и легко. Единственная ее проблема – маленький рост. Ей кажется, что быть в «хвосте» классной линейки – плохо. « Чудная ты, я тоже крайняя в ряду. Люди должны быть разными. Нельзя волноваться о том, что от тебя не зависит», – объясняла я подруге.
Валя живет в одной комнате с папой, мамой и двухлетней сестренкой Юлей. У них две железные кровати, маленький стол, на котором стоит керосинка, еще есть шкаф и четыре стула. Умывальник около двери. Раскладушка Юли ставится только на ночь. Иначе не пройдешь по квартире. Папа и мама у Вали – глухонемые. Валя обучает меня их языку и еще воспитывает: объясняет как правильно вести с детьми и взрослыми.
Почему никто из детей во дворе не расспрашивает о детдоме? Это неприлично? Они не хотят сделать мне больно? Здорово! Оказывается, вежливость и воспитанность – это не одно и то же. Домашние дети знают и понимают больше меня, поэтому воспитанные. С ребятами легко. Они прощают мои глупости мгновенно. У нас в сельском детдоме не было никаких секретов, мы все знали друг о друге и не понимали, что можно чего-то стесняться. А здесь даже среди детей надо о чем-то умалчивать, чтобы не «влипнуть» в историю. Если кто-то выдавал чужой секрет, начинались выяснения, доходившие до драк. Наблюдая за новыми друзьями, я поняла, что никому никогда не стоит говорить о своих душевных бедах. Какими бы хорошими ни были домашние дети, они все равно проболтаются не от злости, а так, нечаянно, потому что для них чужая беда не кажется ужасной. Это просто событие из чьей-то жизни. А мне от этого может быть очень плохо.
Поняв, что я умею хранить секреты, Валя поделилась своей настоящей бедой. Ее рассказ был и грустный, и смешной одновременно.
– Ты знаешь, я лунатик.
Ночью, когда на небе полная луна, я хожу по комнате, гуляю по улице. Вот вчера повесила ведро на веник, положила его на плечо и пошла во двор. А иногда залезаю на крышу и хожу по самому краю.
– Боже, ты же можешь разбиться! – обомлела я.
– Мама сказала, что лунатики никогда не падают. Наверное, потому, что не боятся, – успокоила меня Валя.
– Ты, правда, не боишься?
–Не знаю. Я же сплю.
–А мама не спит, караулит тебя?
– Да. Мне жалко ее. Она работает, и Юля у нас маленькая. Но ничего не поделаешь. Буду ждать и надеяться, что болезнь пройдет, когда вырасту. Так врач сказал.
Я заторопилась домой. Может дед вылечит Валю? Он же раньше был уездным врачом. А еще он любит, когда я задаю вопросы по медицине. Вбежала на кухню. Дед ужинал. На мой вопрос ответил сразу:
– Лечения пока не придумали, но чтобы больной полноценно отдыхал ночью, есть простое средство: перед кроватью класть мокрый коврик. Человек просыпается от соприкосновения с холодным и возвращается в постель.
Я тут же рассказала об этом подруге. Валюша перестала ходить по ночам. Когда я в следующий раз пришла к ним, мама с Валей обняли меня, а ее строгий папа первый раз при мне улыбнулся. Нам всем в этот момент было очень хорошо.
СМОЛА НА КРЫШЕ
Утро. Сижу на лавочке, жду Валю. Подошла старая немая женщина из соседнего подъезда, посмотрела на меня внимательно, а потом показала:
– Ты хорошая, красивая девочка, но у тебя гадкие бородавки.
Я смущенно спрятала руки за спину. Тетя объяснила, что может вылечить меня, если принесу суровую нитку. Я мигом сбегала домой, отыскала в шкатулке нитку и вернулась к лавочке.
– Считай бородавки и делай на нитке узелки, – приказала тетя.
Я выполнила задание. Женщина положила одну руку мне на голову, а указательным пальцем другой – стала водить по бородавкам. Потом она закопала нитку около столба, на котором укреплена калитка, опять что-то пошептала и, наконец, объяснила мне: «Как нитка сгниет, так бородавки и пропадут».
Я поблагодарила тетю. Она улыбнулась в ответ. Тут пришла Валя, и мы полезли загорать на крышу сарая покрытого рубероидом. Вскоре, разморенные солнцем, заснули. Вдруг я услышала дикий крик Вали. В испуге вскочила и побежала. Не свалилась только потому, что к ногам прилипала горячая, расплавленная смола. Оказывается, Валюша коснулась раскаленной крыши, обоженной солнцем спиной.
В тот же вечер по холодку я вышла во двор узнать как здоровье Вали. Но она не столько страдала от обгоревшей спины, сколько боялась строгой мамы. Я успокаивала ее:
– Ты же не виновата, что уснула на крыше.
– Виновата, думать должна.
– Но ты и так пострадала. Тебя надо пожалеть.
– Жалеть за глупость? Юле – два года, и она может делать глупости, а мне уже нельзя.
– Не мучай себя напрасно. Взрослые тоже ошибаются. А может, тебе не так больно, когда ты себя не жалеешь, а ругаешь? – предположила я.
– А ты знаешь, и правда, когда не ноешь, то меньше болит. Вот ви-дишь, мама опять права. Мне хочется, чтобы она никогда не волновалась из-за меня.
– Так не бывает. Всегда найдется из-за чего переживать.
– Я все равно буду стараться, –очень серьезно сказала подруга.
Мама Вали еще не пришла. Я подошла к ее папе и показала свою красную спину. Он зацокал языком, и начал растирать меня какай-то жидкостью. Я показала, что мне не больно, поблагодарила его и позвала к Вале. Он спокойно приподнял платье дочери, но, увидев на обоженной спине прилипшие куски смолы, отшатнулся и зажестикулировал.
После лечения Валя, пытаясь отстирать на платье черные пятна, переусердствовала, и теперь на ярко зеленом фоне ситца выделялись блеклые серые разводы.
– Смотри, что я наделала, – жаловалась она мне, – а ты говоришь, что я умная.