Я знала, что Алик, предмет ее обожания, приходится нашей семье какой-то дальней родней. Но он не афишировал в школе свое родство с директором школы и домой к нам не приходил. Его мама иногда просила о помощи, и наш отец никогда не отказывал.
Отец Алика сидел в тюрьме, но чувства интеллигентности, такта, предупредительности не растерял. Остался человеком. Как-то о судейских чинушах рассказывал. Говорил, «что важна в них доступность, уважение к простому народу, а из них высокомерие прет, получают удовольствие от унижения других, упиваются своим хамством. Он считает, что их поведение от неодаренности и бескультурия, потому что образованный человек тоже бывает невоспитанным. Хамство не признает внутренних и внешних ограничений, оно главный симптом бюрократической болезни. Они вроде бы и не хотят делать гадкое пошлое зло, но бессмысленно делают его в силу привычки, по причине неуважения к людям. Им ничего не стоит жестоко разрушить жизнь человека, по уму стоящего много выше себя. Напротив, им даже приятно показать свою незыблемую власть над талантливыми людьми…. А слезы всех матерей и детей везде одинаково горькие…». Алик в него: уступчивый, мягкий, сострадательный, честный даже в мелочах, чистосердечный, но более осторожный. «С оглядкой», – так говорит моя бабушка.
Как-то зашла к нам тетя Алика и попросила наставить на ум ее мужа-пьяницу. Отец обещал поговорить, но заранее предупредил, что не уверен в положительном результате.
– Очень он вас уважает, послушает, – уверяла тетя.
Когда она ушла, мать пожалела тетю Олю и очень хорошо отозвалась о ее племяннике Алике. А я возьми, и брякни:
– А Машка из моего класса влюблена в него.
Мать ответила:
– В хорошего немудрено влюбиться.
Тут я опомнилась, что проболталась, и попросила мать никому не говорить об этом, потому что дала честное слово. Она обещала. Я немного успокоилась.
Прошла неделя. Я, как всегда, влетела в класс веселая, и сразу почувствовала напряженную атмосферу. Девочки смотрели на меня неодобрительно. Из угла слышались всхлипывания. Ничего не подозревая, я подошла к ним, и увидев Машу с красными глазами, кинулась к ней с расспросами. Девочки резко ополчились против меня:
– Уйди. Из-за тебя она плачет. Ты секрет матери выболтала. Она перед всем классом Алику рассказала про Машу. Ребята подняли его на смех, и он рассердился. Теперь у них ничего не получится.
Я остолбенела. Никак не ожидала такого от матери. Я понимала, что она сделала это не нарочно, наверняка в шутку. Но мне было не до юмора. Попыталась защититься:
– Если он на самом деле серьезно полюбит, то ничья болтовня ему не помешает.
Тут Вера встала.
– Отвечай, проболталась? – спросила она жестко.
– Да, – созналась я, – нечаянно. Но я честное слово с матери взяла, она обещала.
– Учителю можно верить только по урокам. Они же нас воспитывают с одной мыслью: «Как бы чего не случилось», поэтому запрещают дружить и любить.
– Все учителя поощряют дружбу в классе, – возразила я решительно.
– Глупая ты еще. А пока не доросла до понимания любви, держи рот на замке, особенно перед своей мамашей. Мы с тобой из-за нее больше никогда на серьезные темы не будем говорить. Носись со своими уроками!
Я вылетела из класса как ошпаренная.
Занятия в школе в тот день прошли как в тумане. Дома к обеду не притронулась. Только процедила сквозь зубы:
– Зачем Алику про Машу рассказали? Больше никогда ничего от меня не услышите.
И ушла на огород раскидывать навоз, чтобы осмыслить создавшуюся ситуацию.
Почему я проболталась? Не понимала, что это серьезно? Знаю, виновата. Теперь придется держаться особняком от девчонок. Но моя соседка Зоя еще в первом классе говорила, что они с моим братом жених и невеста. То была ясельная глупость.
А тут, может, и правда могла быть большая взрослая любовь, а я все испортила? Чувство вины перед Машей мне никакой помощью ей в уроках не загладить. Она никогда не простит! Никогда! И девчонки тоже….
Девочки выполнили свое обещание. А мне казалось, что деревенские дети добрее. Может быть и добрее, но куда как принципиальнее….
Мать повысила голос, и я вспомнила, что нахожусь на уроке.
«САМОЛЕТ»
После уроковмы с Ниной пошли домой по дубовой аллее. В конце ее – горка, а за ней ров, отделяющий школьный двор, от школьного огорода. Смотрим, а там ребята катаются на железной тележке, на которой шабашники летом щебенку для ремонта школы возили. Мы с Ниной, конечно, к ним побежали. Стоим,наблюдаем новую забаву. Разгоняясь до большой скорости, тележка перелетала ров. Восторгу «седока» не было предела. Уже с десяток ребят участвуют в гонках, а я никак не решаюсь напроситься в «наездники». Вот промчался одноклассник Сашка Гаманов. При падении от толчка его «выстрелило» как из пушки. Измазанный, но гордый он прошел мимо нас, подзадоривая новичков, и, советуя проверить себя «на вшивость». Меня задело, что онне предложил мне попробовать, и я сердито выхватила у него ручку тарантаса. Громыхающее «такси» понесло меня, раскачиваясь на ухабах из стороны в сторону. За пять метров до канавы нервы мои не выдержали, и я выпрыгнула из «седла». Слышу хохот ребят:
– Гляди, ухом тормозит!
– Не ухом, а лбом. Не рассчитала траекторию, – хмуро поправила я мальчишек.
– Может, больше не поедешь? – участливо спросила меня подруга.
– Поеду, – раздраженно бросила я, и, вытирая ладонью струйку крови, встала в очередь.
Мое самолюбие страдало. «Давно не шустрила. Отвыкла, – успокаивала я себя. – Ребята наверняка поняли, что расчет тут не причем. Я обязательно должна доказать, что не трусиха».
Один за другим мальчишки перелетали через ров, а я стояла внизу и смотрела, как они ведут себя в «самолете»: спокойно сидят или пытаются движениями тела подправлять полет? Одни втискивались в тележку и напряженно вглядывались в конечную цель, другие носа не высовывали из-за борта, надеясь на авось.
«Смогу», – сказала я себе и решительно направилась на вершину холма. Набрала разгон и помчалась! Полет был удачным. Правда тележка сильно ударилась о взрыхленную влажную землю, и мои руки и ноги чувствительно заныли. Но это мелочь по сравнению с тем, что ощутила, скатываясь с холма, а главное с тем, что я преодолела свой страх.
Сашка тем временем не сводил с Нины глаз, а она злилась на него. Весь год он через меня присылал ей записки и стишки, а недавно нарисовал ее портрет и преподнес на день рождения. Стоял смущенный, глаз не поднимал. Нина раскричалась на весь класс: «Отстань! Надоел ты мне как горькая редька!» Сашка покраснел и выскочил в коридор. А на следующий день на стене нашего здания красовался огромный карикатурный портрет Нины. Она – в слезы. Вожатая снимает «послание», а сама успокаивает мою подружку: «Он влюбился в тебя!» Нина еще больше ревет: «Зачем мне нужен такой гадкий и глупый мальчишка!» Пришлось вожатой Ане побеседовать с «кавалером» по душам о том, каким должен быть рыцарь. Только Нина теперь все равно в упор не видит Сашку, и его подвиги ее не волнуют. Ей совсем не интересно на горке!
И мы пошли домой.
ЛИЛЯ
Иду со станции. О Лиле думаю. Ее семья приехала с Украины. Лиля мне сразу понравилась. Я слишком шустрая и на язык резкая, а Лиля медлительна и в движениях, и в мыслях, но зато вдумчивая, рассудительная, серьезная. Девочки объяснили нашу дружбу просто: ваши родители – учителя.
Я не вникала в глубину этой фразы и восприняла ее однозначно.