Итак, она, по-вашему, говорила учтиво или вульгарно?
Судья ненавидел серый цвет с такою же силой, как любил черный и белый.
- Я бы сказал, учтиво.
- Очень хорошо. Продолжайте.
- Но с оттенком вульгарности.
Судья всплеснул руками.
- Видите ли, она, я думаю, ничего не могла с этим поделать, - поспешно добавил Эдвин.
- Не было ли в ее облике каких-либо черт, которые ассоциировались бы у вас с ее предполагаемой профессией? спросил мистер Эммонс. - Ни перебора по части косметики или духов, ни высоких каблуков, черных чулок, чего-нибудь еще в этом роде?
- Она пользовалась очень крепкими духами, сэр, их запах чувствовался даже у меня наверху.
- Вы хотите сказать, что запах ее духов проникал сквозь перекрытия и ковры?
- О да, сэр, и вызывал у меня головную боль. Я ей раз или два жаловался на это, самым вежливым образом.
- Вы высказывали свои жалобы устно?
- Нет. Каждый раз, сойдя вниз, я слышал через дверь, что она не одна. А когда у нее не было гостей, она уходила из дому.
- Вы хотите сказать, что подслушивали под дверью?
- О нет, сэр, просто голоса всегда были слышны еще на лестнице.
- И вы подслушивали эти разговоры на лестнице?
- Нет, сэр, я их слышал, но никогда не прислушивался к ним. Это было бы неприлично. Да и не всегда слышались разговоры. Иногда - просто звуки радио или передвигаемой мебели.
- Понятно. - Эммонс прочистил горло. - Как же вы высказывали свои жалобы, если не делали этого устно?
- Я писал записки, которые подсовывал ей под дверь.
- Вы когда-либо получали на них ответ?
- Никогда. Если не считать... - Эдвин запнулся.
- Продолжайте.
- Однажды дверь распахнулась, как раз когда я подсовывал под нее записку.
- Кто же ее открыл?
- Джентльмен.
- Джентльмен? Как он был одет?
- На нем была нижняя рубашка.
- И что еще?
- И все.
- Вы хотите заявить суду, - теперь запинался мистер Эммонс, - что дверь квартиры миссис Сидни открыл человек, одетый в одну лишь нижнюю рубашку?
- Возможно, на нем были еще и носки, я не помню.
- У меня больше нет вопросов.
Поднялся сэр Клевердон, выгнув брови триумфальными арками.
- С вашего разрешения, милорд, мне хотелось бы задать свидетелю еще несколько вопросов.
- Надеюсь, не очень много. Приступайте.
- Вы запомнили лицо того человека, или джентльмена, если вам так больше нравится? Узнали бы вы его при встрече?
- Он, пожалуй, был среднего роста, темноволосый, с чистой кожей.
- Есть ли сходство между ним и обвиняемым?
- Да, сейчас, когда вы это сказали, я нахожу большое сходство между ними, хотя и не мог бы поклясться, что это он.
Слова Эдвина вызвали возбуждение в зале, и Эхоу посмотрел на него с откровенной ненавистью.
- Что же вам сказал тот человек?
- Я не понял его слов, но звучали они так... - И Эдвин произнес два слова, которые никогда не употребляются в обществе.
В зале послышался изумленный вздох, какая-то девушка хихикнула, почтенный господин выкрикнул что-то неразборчивое, а судья призвал всех к порядку.
- Отсюда ясно, к какой утонченной публике принадлежали друзья вашей учтивой соседки, - заметил сэр Клевердон.
- Но что означают эти слова? - спросил с болью в сердце Эдвин.
- Ничего не означают, - ответил сэр Клевердон, но, при всей их популярности в рядах вооруженных сил, я не советовал бы вам украшать ими свою речь в цивильном обществе. - И добавил, чтобы помочь Эдвину оправиться от шока: - Это один из способов сказать: "Будьте любезны удалиться". (Смех в зале.)
Когда, наконец, тишина была восстановлена, сэр Клевердон задал следующий вопрос:
- Когда это произошло?
- Около одиннадцати часов утра.
- Но когда именно?
- Ах да... - Эдвин еще не совсем пришел в себя. - Утром того дня, когда произошло убийство.
Зал оцепенел.
Эхоу, водитель грузовика, давал показания перед Эдвином и охотно признал, что поддерживал с миссис Сидни мимолетное знакомство, но заявил, что в день убийства с девяти часов находился у сестры в Айлингтоне. Сестра подтвердила алиби.
- Вы уверены? - спросил Эдвина сэр Клевердон. Седьмого июля?
- Я не помню даты, но это было именно в тот день. Я как раз шел на работу.
- Когда вы уходите на работу?
- Около одиннадцати.
- Разве вы не знаете точно, когда уходите?
- Около одиннадцати.
- Вы хотите заявить суду, что не знаете точно, в котором часу уходите на работу?
Эдвин начал запинаться. Это была последняя капля.
- Разве люди обязаны знать точное время, когда они уходят на работу?
- Да, - отрезал сэр Клевердон.
Неужто он один такой в целом мире - урод, не похожий на всех? И кролики никогда не смогут разделить с ним это ужасное испытание. Сколько еще сможет он выстоять в этой кошмарной комнате, которая, кажется, битком набита людьми, досконально знающими, что и в котором часу делали они сами и даже что и когда должны делать другие.
- Около одиннадцати, - услышал он собственный голос.
- К которому часу вы должны приходить в Би-би-си?
- К одиннадцати.
- Вы хотите сказать, что уходите из дому около одиннадцати, чтобы к тому же часу быть на службе, пройдя чуть не полгорода?
- В тот день я опоздал.
- Когда вы пришли на работу?
- Где-то после одиннадцати.
- Насколько позже одиннадцати?
- Где-то в одиннадцать десять... одиннадцать пятнадцать.
- Сколько времени отнимает у вас дорога от дома до Би-би-си?
- Около двадцати минут.
- Значит, будет логично предположить, что вы покинули дом между десятью пятьюдесятью пятью и десятью пятьюдесятью?
- Я так полагаю.
- Почему же вы не сказали мне это с самого начала?
- Почему? - выпалил Эдвин. - Потому что я поклялся говорить правду и ничего, кроме правды, и с моей стороны присяга эта была ошибкой.
- Что-что? - переспросил судья.
- Я не знаю правды! - вскричал Эдвин, широко раскрыв глаза. - Понимаю, я должен точно знать все, но я не знаю! Не знаю, в котором часу я покинул дом, да если б и знал минута в минуту, все равно не узнал бы с точностью до секунды, а если я не могу рассказать вам все до мельчайших подробностей, значит, не сумею сказать правду.
- Говорите громче! - приказал судья.
Странно, Эдвину казалось, будто он кричит во весь голос. А оказывается, он все это бормотал себе под нос. Закрыв глаза, он резко замотал головой из стороны в сторону, но, открыв глаза снова, лучше видеть не стал.
Сэр Клевердон впился в него взглядом - сущий орел. Судья гриф, а мистер Эммонс - крот.
- Во всяком случае, вы покинули дом утром после половины одиннадцатого?
- Должно быть, так.
- Вы возвращались домой до семи вечера?
- Думаю, что да.
- Думаете, что да?
- Пожалуйста, - взмолился Эдвин, - нельзя ли помедленнее?
- Говорите громче, - напомнил судья.
Нечеловеческим усилием воли Эдвин взял себя в руки.
- Передача выходит в эфир в три пятнадцать, - сказал он. Ровно в три пятнадцать. И кончается в три сорок пять.
- Что вы делали после окончания передачи?
- Вернулся домой выпить чаю.
- Прямо домой?
- Да.
- Итак, мы можем допустить, что вы вернулись домой между четырьмя и четырьмя пятнадцатью?
- Полагаю, что так.
- В каком смысле "полагаете"? Это ведь очевидно, не правда ли?
- Если вы так считаете, сэр.
- Да, я так считаю. Долго вы оставались дома?
- Достаточно долго, чтобы заварить чай и съесть лепешку. Я намазал ее маргарином и малиновым вареньем. Затем я помыл посуду, вытер ее, убрал в буфет и пошел в зоопарк.
- Все это, должно быть, заняло еще четверть часа?
- Я не знаю.
- Вы, наверно, на редкость неторопливый едок?
- Я не знаю.
- Просто невероятно, что находятся люди, ухитряющиеся пройти по жизни, не имея ни малейшего представления, что, когда и как именно они делают. Попрошу вас сосредоточиться, если можете.