КНИГА ПЕРВАЯ
ФЛЕМ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
ФранцузоваБалкалежалавтучнойречной долине, в двадцати милях к
юго-востокуот Джефферсона. Укрытая и затерянная меж холмами, определенная,
хотьи без четких границ, примыкающая сразу к двум округам и не подвластная
ниодномуиз них, Французова Балка была когда-то пожалована своему первому
владельцу,идоГражданскойвойнывыросла в огромную плантацию, остатки
которой-полыйостовгромадногодома,рухнувшиеконюшни, невольничьи
бараки, запущенные сады, аллеи, кирпичные террасы - все еще звались усадьбою
СтарогоФранцуза,хотяпрежниеееграницысуществовали теперь только в
старинных,пожелтевшихзаписях,хранившихсявархивеокружногосуда в
Джефферсоне,иплодородныеполякое-гдедавноужесновазаполонила
тростниковаяикипарисовая чащоба, у которой они были некогда отвоеваны их
первым хозяином.
Возможно,чтоон и в самом деле был иностранец, хотя и не обязательно
француз,потомучтодлялюдей, которые пришли после него и почти начисто
стерливсеегоследы, всякий, кто говорил с малейшим чужеземным акцентом,
чьянаружностьилидаже занятие казались необычными, всякий такой человек
был французом, к какой бы национальности он себя ни причислял, точно так же,
какгородские умники в ту пору (вздумай он, к примеру, обосноваться в самом
Джефферсоне)непременно окрестили бы его голландцем. Но теперь никто уже не
знал,откудаонбылродом,дажешестидесятилетний Билл Уорнер, который
владелчуть ли не всей прежней плантацией вместе с участком под разрушенной
усадьбой. Потому что он пропал, исчез, этот чужеземец, этот француз, со всей
своейроскошью.Его мечта, его бескрайние поля были поделены на маленькие,
чахлыефермы,заложенныеиперезаложенные, и управляющие джефферсонскими
банками грызлись из-за них, прежде чем продать, и, в конце концов, продавали
БиллуУорнеру,итеперьот Старого Француза только и осталось что речное
русло,выпрямленное его невольниками на протяжении почти десяти миль, чтобы
рекавполоводье не затопляла поля, да скелет громадного дома, который его
многочисленныенаследникицелыхтридцатьлетразбиралии растаскивали;
ореховые ступени и перила, дубовые паркеты, которым через пятьдесят лет цены
быне было, и самые стены - все пошло на дрова. Даже имя его было позабыто,
славаегообернуласьпустымзвуком, легендой о земле, вырванной у лесной
чащи,укрощенной, увековечившей позабытое прозвище, которое то, что явились
посленего-приехаливразбитыхфургонах, верхом, на мулах или пришли
пешком,скремневымиружьями,собаками, детьми, самогонными аппаратами и
протестантскимипсалтырями,-немоглини произнести правильно, ни даже
прочестьпобуквами которое теперь не напоминало ни об одном человеке на
свете;егомечта,егогордость стали прахом и смешались с прахом его бог
вестьгде лежащих костей, да еще молча упорно сохраняла предание о деньгах,
которыеонбудтобы зарыл где-то около своего дома, когда Грант опустошал
эти края, двигаясь на Виксбург.
Люди,которыенаследовалиему,пришлис северо-востока, через горы
Теннесси,отмеряякаждый свой шаг на этом пути рождением нового поколения.
ОнипришлисАтлантическогопобережья, а до того, - из Англии и с окраин
ШотландиииУэллса,чемусвидетельствоминыефамилии - Тэрпины, Хейли,
Уиттингтоны,Макколлемыи Мюррэи, Леонарды и Литтлджоны, да и другие тоже,
вродеРиддепов,АрмстидовиДоши, которые не могли появиться сами собой,
потому что по доброй воле никто, конечно, не взял бы себе такую фамилию. При
нихнебылониневольников,ни шифоньеров работы Файфа или Чиппендейла;
почтивсе,чтобылоприних,онимогли принести (и принесли) на своих
плечах.Они заняли участки, выстроили хижины в одну-две клетушки и не стали
ихкрасить, переженились, наплодили детей и пристраивали все новые клетушки
к старым хижинам, и их тоже не красили, и так жили. Их потомки так же сажали
хлопоквдолинеисеяликукурузу по скатам холмов и на тех же холмах, в
укромныхпещерах,гнали из кукурузы виски и пили его, а излишки продавали.
Федеральныечиновникиприезжалисюда,но уже не возвращались. Кое-что из
вещейпропавшего-войлочнуюшляпу, сюртук черного сукна, пару городских
ботинок,ато и пистолет, - иногда видели потом на ребенке, на старике или
женщине. Окружные чиновники и вовсе не тревожили этих людей, разве только по
необходимостивте годы, когда предстояли выборы. У них были свои церкви и
школы,онироднилисьдругсдругом,изменяли друг другу и убивали друг
друга,исамибылисебесудьямиипалачами.Онибыли протестантами,
демократамииплодились,каккролики.Вовсей округе не было ни одного
негра-землевладельца,ачужие негры боялись и близко подойти к Французовой
Балке, когда стемнеет.
Билл Уорнер, нынешний хозяин усадьбы Старого Француза, был самым важным
человекомв этих краях. Он имел больше всех земли, был школьным инспектором
в одном округе, мировым судьей в другом и уполномоченным по выборам в обоих,
а стало быть, от него исходили если не законы, то, по крайней мере, советы и
внушения для его земляков, которые отвергли бы самое понятие "избирательного
округа",еслибыкогда-нибудьо нем слышали, и приходили к Биллу Уорнеру
спроситьне"чтомнеделать?",а "что бы вы мне велели сделать, ежели б
моглизаставитьменясделатьпо-вашему?".Онбылземлевладельцем,
ростовщикомиветеринаром.Судья Бенбоу из Джефферсона однажды сказал про
него так: человек он с виду мягкий, но никто лучше его не умеет пустить мулу
кровьилисобрать больше голосов на выборах. Он владел почти всеми лучшими
землямиидержалзакладныепочти на все земли, которыми еще не владел. В
самой деревне ему принадлежала лавка, хлопкоочистительная машина, мельница с
крупорушкой и кузня, и считалось, мягко говоря, опрометчивостью, если кто по
соседствуделалзакупки,илиочищалхлопок,или молол зерно, или ковал
лошадейимуловгде-нибудьвдругомместе. Он был тощий и длинный, как
жердь,срыжеватыми,тронутымисединой,волосами и усами, с маленькими,
жесткими,блестящими,невинноголубымиглазами;он походил на директора
методистскойвоскреснойшколы,которыйпобуднямслужит проводником на
железной дороге, или же наоборот, и которому принадлежит церковь или, может,
железнаядорога,аможет,тоидругоевместе.