- За табак, - сказал приказчик.
-Ахтак,-сказалУорнер.Он спрятал нож, достал из кармана брюк
кожаный бумажник, величиной, формой и цветом похожий на баклажан, вынул пять
центов и отдал приказчику. Рэтлиф не слыхал, как приказчик вышел из лавки, и
неслыхал, как он туда вернулся. Теперь он понял почему. На приказчике были
резиновые тапочки, тоже новехонькие.
- Так на чем это я остановился? - сказал Уорнер.
-Паренькакразначалрасстегиватьштаны, - добродушно подсказал
Рэтлиф.
НадругойденьРэтлифуехал.Егогналане жестокая необходимость
зарабатыватьсебе на хлеб. В этих краях он мог бы добрых полгода переходить
отстолак столу и ни разу не опустить руку в карман. Тронуться в путь его
заставил издавна заведенный порядок, неизменное и непрестанное круговращение
сплетен,удовольствиепереносить их и пересказывать, потому что он уже две
недели,сидянагалереелавки,своимиглазами видел, как накапливаются
свежайшие, животрепещущие новости. Во Французову Балку он попал снова только
черезпятьмесяцев. Его путь лежал по четырем округам; он был непреложен и
могизменяться лишь в пределах самого себя. За десять лет Рэтлиф ни разу не
побывалдальшесвоих четырех округов, но этим летом в один прекрасный день
онвдругочутилсявТеннесси.И не только на чужой земле, но за золотым
барьером,отгороженныйотродного штата непрерывно растущей горой звонких
монет.
Всю весну и лето дела его шли даже слишком хорошо. Он наторговал больше
обычного,продавая швейные машины и доверяя их в кредит под будущий урожай,
собиралвседеньги,какиеоказывалосьвозможнымсобрать, и продавал за
наличныете вещи, которые ему удалось выменять, чтобы самому расплатиться с
оптовикомвМемфисезановыемашины, которые он опять-таки продавал под
векселяспоручительством,покаоднаждынеобнаружил,чточутьне
обанкротилсянасобственныхспекуляциях.Оптовикпотребовал у него свою
половинуденегпо просроченным двадцатидолларовым векселям. Рэтлиф, в свою
очередь,быстрообъехалсобственных должников. Он был приветлив, любезен,
сыпаланекдотами и, казалось, по-прежнему никуда не спешил, но он прижал их
основательно,такчтоотвертеться было невозможно, хотя хлопок еще только
зацветал,асталобыть,деньги у них в карманах должны были завестись не
раньше,чемчерезмесяц-другой.Врезультате у него оказалось несколько
долларов, подержанная фургонная упряжь и восемь белых леггорнов. Оптовику он
былдолженстодвадцатьдолларов.Он отправился к двенадцатому по счету
клиенту, своему дальнему родственнику, и узнал, что тот неделю назад уехал в
Колумбию,штатТеннесси,продатьнатамошней конской ярмарке нескольких
мулов.
Рэтлифтутжепоспешилвследза ним, везя с собой упряжь и кур. Он
предвиделнетольковозможностьполучить долг, конечно, при условии, что
поспеетпрежде, чем кто-нибудь, в свою очередь, сбудет мулов его родичу, но
изанятьсумму,достаточную, чтобы удовлетворить оптовика.
Он добрался до
Колумбиизачетыредня,и, когда огляделся, его сразу охватило радостное
предчувствие,словнобелогоохотника,которыйслучайноочутилсясреди
безмятежногоуединениядевственной африканской долины, которая так и кишит
слонами,знайтолькостреляй да забирай слоновую кость. Он продал швейную
машинучеловеку,у которого справлялся, где остановился его родич, а потом
поехалсосвоимродичемночевать к двоюродному брату его жены, за десять
мильотКолумбии, и там тоже продал машину. Он продал три машины за первые
жечетыре дня; он пробыл в Колумбии месяц и продал в общей сложности восемь
машин,выручиввосемьдесятдолларовналичными,изаэтивосемьдесят
долларов,фургоннуюупряжьивосемь куриц он приобрел мула, привел его в
Мемфисипродалнаконскихторгахза сто тридцать пять долларов, отдал
оптовикусто двадцать и новые векселя в погашение старых и вернулся домой к
сборуурожаясдвумядолларамипятьюдесятьютремяцентами в кармане -
полноправнымвладельцемдвенадцативекселейпо двадцать долларов каждый,
подлежавшихоплате, как только хлопок будет очищен и продан. Когда в ноябре
РэтлифприехалнаФранцузовуБалку, там уже все вошло в свою колею. Люди
молча примирились с существованием приказчика, хотя своим его не признали, -
кроме Уорнеров, впрочем. Прежде Джоди обыкновенно каждый день хоть ненадолго
заходилвлавку, а потом оставался где-нибудь неподалеку. Теперь же Рэтлиф
узнал,чтоонмесяцаминепоказываетсявовсеи его постоянные, давние
покупатели,которыепо большей части сами брали, что нужно, и честно клали
деньги в коробку из-под сигар, что стояла под колпаком для сыра, должны были
за всяким пустяком обращаться к человеку, чьего имени всего два месяца назад
они и слыхом не слыхивали, а он на все вопросы отвечал только "да" или "нет"
иникогданеглядел никому прямо в лицо или глядел так небрежно, мельком,
чтоникогоне помнил по имени, но зато никогда не ошибался, считая деньги.
ДжодиУорнер-тотошибалсяпостоянно.Разумеется, почти всегда в свою
пользу,ипокупателиуходилис катушкой ниток или жестянкой нюхательного
табака,норано или поздно спохватывались и возвращались. Они знали за ним
этот грешок, но в то же время не сомневались, что Джоди, если только словишь
егозаруку,сразувернетлишнеес грубоватым и сердечным дружелюбием,
обративвсевшутку,хотя, в конце концов, покупатель все-таки далеко не
всегда был уверен, что счет правильный. Они и это ему прощали, потому что он
безотказадавал им в кредит продукты, и плуги, и бороны на долгий срок, и
они знали, что придется платить проценты, но все это выглядело великодушно и
щедро,независимоот того, ставились эти проценты в окончательный счет или
нет. А приказчик никогда не ошибался.
-Вздор,- сказал Рэтлиф. - Рано или поздно он обязательно попадется.
Надвадцать пять миль в округе нет мужчины, женщины или ребенка, который бы
незнал,что в этой лавке есть и что почем, не хуже самого Билла или Джоди
Уорнера.
-Ха,-сказалОдэмБукрайт, плотный, коротконогий, чернобровый, с
живым, подвижным лицом.