Тут Томка, словно для того, чтобы еще больше растравить Альку, которая еще недавно взасос мечтала о работе в аэропорту, начала надевать на себя новенькую летную форму: синюю мини-юбочку, синий кителек с золотыми крылышками на рукаве и синюю пилотку. Летная форма очень шла Томке. Она как-то смягчала ее сухую, долговязую фигуру, делала женственней.
- Ну так как? - сказала Томка, подрисовывая красным карандашом губы перед зеркалом. - Поехали? Имей в виду, что жрать у меня нечего, так что тебе все равно придется в магазин топать...
- Ладно, Томка, иди...
- Чего ладно? На вечер нельзя? Да ты, может, там в своей деревне в секту какую записалась? Нет? Понятно, попятно. У тебя сегодня вечером свидание со своим кучерявым папочкой... - Томка так называла Аркадия Семеновича. -Ну что ж, желаю!
Она дошла до дверей, обернулась:
- Если надумаешь все же приехать, адрес-Лесная, тридцать два. Помнить, в прошлом году май встречали?
у Васильченки, Гошкиного друга? В общем, координаты известны.
Сердито процокали каблуки в коридорчике, брякнуло железное кольцо в воротах (совсем как в деревне), потом два-три приглушенных тычка на деревянных мостках, и Томка вылетела в сияющий, праздничный мир.
Алька встала. Она хотела завести проигрыватель и вдруг со стоном, с ревом бросилась на кровать. Ну что же, что же это такое? Куда девалась ее решимость?
Разве она не дочь Пелаген Амосовой? Она плакала, ругательски ругала себя, а сама неудержимо тянулась к Гомкииыы друзьям, к ихнему бездумному веселью...
* * *
Два года цветным дождем сыпались на Анисью открытки - голубые, красные, желтые, зеленые, с диковиииыш!, нездешними картинками, с короткими Алькинымн приписками: "Ау, тетка!", "Привет, тетка!", "Хорошо на свете жить, тетка!.."
- Да чего ей на одном-то месте не сидится? - сокрушалась Анисья. - В кого она только и уродилась?
-Пущай! - говорила Маня-большая. - Мать нигде дальше района не бывала, бабка всю жизнь у печи высидела, ты весь век на привязи... Да она, может, за всех вас, за весь род свой отлетать да отъездить хочет...
- А жить-то она думает, нет? Когда и вить свое гнездо, как не в ее годы? Але ждет, когда дом совсем развалится?
Дом на задворках ветшал и дряхлел на глазах. Он вдруг как-то весь скособочился, осел, а в непогодь, сырость просто сил не было смотреть на его заплаканные окна: так и кажется, что он рыдает.
И однако все эти Лнисьины тревоги и переживания
были сущими пустяками по сравнению с той грозой, которая разразилась над ней однажды осенью.
От Алькн пришло письмо. Короткое, без объяснений.
Как приказ: дом на задворках продать и деньги немедля выслать ей.
За всю жизнь Анисья ни разу не перечила ни Алькиной матери, ни ей самой. Все делала по их первому слову, сама угадывала их желания. А тут уперлась, встала на дыбы: некуда жива, не бывать дому в чужих руках. Не для того отец твой да матерь жизнь свою положили, муки приняли...
В общем-не дрогнула. Высказала все, что думала.
А слегла уже потом, когда отнесла письмо на почту.
Осенний дождик тихо, как мышь, скребся в окошко за кроватью, железное кольцо чуть слышно позвякивало на крыльце...
Знала, понимала-не Алька там, ветер. А вот поди ты, в каждый шорох со страхом вслушивалась, ждала: вотвот откроется дверь и на пороге появится беззаботная, улыбающаяся Алька.
- Тетка, а я ведь нашла покупателя. Ну-ко, собирай скорее на стол, обмоем это дело...
1971