Она не собиралась идти за морошкой - сроду не любила этого дела, и хоть мать и ругала ее и даже била не раз, сделать из нее ягодницу не смогла.
Сбила Альку тетка. Тетка за утренним чаем стала напевать: надо бы пройтись по материным местам, покойницу вспомнить...
Морошки в лесу было мало. За два часа броженья по сырой раде [Рада лесистое болото] Анисья кое-как прикрыла дно своего ведра, а Алька еще ни одной ягоды не кинула в посудину-все в рот. Сладка, медом тает во рту зрелая морошка, а та, которая не совсем дошла (на краснощекую девку похожа), та еще лучше-на зубах хрустит.
Анисья конфузилась.
- Не знаю, не знаю, куда подевалась ягода, - говорила она. - Мы, бывало, здесь ходим с твоей матерью да с отцом - ступить негде. Как, скажи, шалей желтых настлано.
По ее настоянию они двинулись вправо к просеке, - может, на светлых местах повезет больше? Капризная ягода эта морошка - каждый год на разных местах растет. Но возле просеки и на самой просеке не только морошкиморошечника не было.
- Вот какая из меня вожея, - еще пуще прежнего приуныла Анисья. - Я ведь все перепутала. Нам не сюда надо было идти, а как раз наоборот. Это ведь Екимова ворга [Ворга- охотничья тропа] кабыть... Але Максимова?
Альке было все равно: Екимова так Екимова, Максимова так Максимова. Она бросила пустое ведро наземь и побежала к мостику - двум березовым кряжикам, переброшенным через ручей, - все во рту пересохло.
Но не так-то просто, оказывается, напиться с мостика:
хлипкий. Тогда она решила зачерпнуть воды с берега - пригоршней, стоя на корточках.
- Постой, постой, - закричала Анисья, - тут ведь гдето посудинка должна быть.
Она ткнулась к одной ели, к другой, к третьей и вдруг вышла сияющая. С берестяной коробочкой в руке.
- Чья это? Как тут оказалась? - спросила Алька.
- Отцова. Отец это делал для твоей матери.
- Отец?
- Отец. А кто же больше? И мостик - он. Матерь ведь у тебя, знаешь, как ходила? Широко. Круто. Вся раскалится, зажарится-пить, пить давай. У ей завсегда, и до пекарни, жажда была. Как, скажи, огонь горит внутри.
Я такого человека в жизни не видала...
С коробочкой напиться было нетрудно-только черпай да черпай.
Вода пахла болотом, торфом, но не зря отец в каждом ручье устраивал водопой-усталость как рукой сняло.
Тетка тоже напилась и даже сполоснула лицо, а потом повесила коробочку у мостика на самом видном месть:
пускай и другие попользуются.
Они поднялись в угорышек, сели на сухую еловую валежину. Мокрая берестяная коробочка зайчиком играла на солнце.
- Папа маму любил? - спросила Алька и задумчиво, как бы заново посмотрела по сторонам.
- Как не любил! Кабы не любил да не жалел, не наделал бы везде мостиков да коробочек. Пойди-ко по лесам-борам вокруг. В каждом ручье коробочка да мостик.
- Что же он, нарочно ходил или как?
- Коробочки-то когда наделал? Да в ту пору, покуда отдыхаем. Долго ли умеючи мужику бересту содрать да углом загнуть!
Вверху, в голубых просветах, тихо покачивались глянцевитые макушки берез. Шелестели, искристо вспыхивали.
Алька долго не могла понять, чей голос напоминает си этот березовый шелест, и вдруг догадалась: материн.
Не все, не-все ругала да сторожила ее мать. Бывала и она с ней ласкова, особенно после удачной выпечки хлеба. Тогда она как воск-проси что хочешь. Первые свои часы-в двенадцать лет-Алька выпросила в такую минуту.
- Тетка, - сказала Алька тихо, - я чего у тебя хочу спросить... Поминала меня мама перед смертью?
- Как не поминала... Родная матерь, да чтобы не поминала... Уж очень ей хотелось, чтобы у вас все ладно да хорошо было. Гордилась, что ейная дочь за офицером.
А как река-то весной пошла, велела кровать к окон! ну подвинуть да все на реку глядела.
"Вот, говорит, скоро пароходы будут, гости к нам наедут-это ты-то да Владик, -здоровья мне привезут..."
- Так и говорила: "здоровья привезут"?
- Так. - Анисья вдруг всхлипнула, уткнулась лицом в ладони, - А ты, вот видншь, девка не девка и баба не баба... С таких-то лет... Да еще вчерась утром начала выхваляться, при Мане все выкладывать. Разве не знаешь, что у той во рту не язык, а помело? Уж по всему свету растрезвонила. Вчерась та, Длинные Зубы, закидывала петли, пока тебя с реки не было. "Что, говорит, Алевтина не могла зауздать офицера? Прогнал?"
- Прогнал! - рассердилась Ллька-Я ведь тебе писала-сама отрубила...
- Плохо рубить, когда сама ворота настежь раскрыла. Уж надо притираться потихоньку друг к дружке...
- Это к нему-то притираться? Да он двойные алименты платит! Мозгов, что ли, у меня нету-его кисели расхлебывать...
- И насчет своей работы тоже бы не надо трубить-на каждом углу, продолжала выговаривать Анисья. - Что за работа такая - задом вертеть? Да меня золотом осыпь, не стала бы себя на срам выставлять...
Так вот зачем позвала ее тетушка в лес! - подумала Алька. Для политбеседы. Чтобы уму-разуму поучить.
Л у самой-то у ней есть ум-разум? Всю жизнь мужики обирали да разоряли-хочет, чтобы и племянница по ейным следочкам пошла?
- Ну, насчет работы давай лучше не будем! -отрезала Алька. - Мы, между прочим, тоже за коммунистическую бригаду боремся. А та бы, длиннозубая, взвыла, кабы день с нами поробила. Задом крутить! Ну-ко покручч.
Повертись с утра до ночи на ногах да поулыбайся ему, паразиту пьяному... А один раз у меня курсанты удрали, не заплативши, - с кого тридцать пять рублей получить?
С тебя? С Пушкина?
- Да я ведь к слову только, Алюшка... - залепетала, оправдываясь, Анисья. - Люди-то судачат...
- Люди! Ты все как мама-покойница: дугой согнись, а лишь бы люди похвалили. А насчет мужиков, тетка... - Алька улыбнулась. Свистну-сегодня полк будет!
- С полком-то жить не будешь, - опять насупилась Анисья. - Надо к берегу приставать, пристань свою искать...
- Подождем! - К Альке окончательно вернулось хорошее настроение, и ей захотелось немножко поскалить зубы. - "Чего жалели, берегли, на то налог наложили..."
Слыхала такую частушку? Ну дак в городе, тетка, за это теперь не держатся. У Томки, моей подружки один знакомый морячок в Германии Западной был-знаешь, как там делают? До женитьбы живут. Да открыто. Без всякой утайки.
- Господи, какой ужас!..
- Чего ужас-то? А у нас, думаешь, не так? Мой благоверный - это Владик-то - знаешь, как мое девичество оценил? "Я думал, ты современная девочка... Надо было предупредить по крайней мере..." Не вру!
Анисья решительно не понимала, о чем говорит племянница, и Алька, дурачась, закричала на весь лес:
- Подъем, Захаровна!.. Политбеседу мы с тобой провели знатно-пора и за дело.
Еще час-полтора помесили мокрую болотнну, поныряли в старых выломках, в пахучих папоротниках, еще раз прополоскали горло из такой же точно берестяной коробочки, из какой пили в Екимовом ручье, а потом вдруг заблудились. Кружили, шлепали по темной раде - в ту сторону, в другую подадутся, а выйдут все к одному и тому же месту-к старой, поваленной ветром ели.
Солнца наверху не было, оно, как назло, село в облако, чахлые елушки да ельники они читать не умели - не каждому дается лесная грамота. Что делать? Кричать?
Огонь разводить?
Выручил их... трактор.
Вдруг, как в сказке, зачихало, зафыркало где-то слева в стороне, тетка помертвела: нечистая сила, ну а Алька с распростертыми руками кинулась навстречу этой нечистой силе.
И вот десять минут не пробежала - старый осек [Осек - лесная изгородь], а за осеком - покружила, поерзала меж осин и березок - зеленая полевина.
Она с лицом зарылась в душистую, нагретую солнцем траву, громко расхохоталась. От радости. От изумления.