Строки извивались, как змеи, дрожали и, пружинисто сплетаясь, вспыхивали беззвучными искрами, и искры превращались в звезды. И я увидел дрожащие звезды, к которым со всех сторон сбегались лучи света, сгоняя звезды в кучи и вихри. А не так, как всегда, когда лучи разлетались от звезд.
И я, Зотов, вижу природный катаклизм, рождение любви.
Наверно, такое было на виноградниках, когда родился Дионис, но казалось, что это было, когда и Дионис еще не родился.
Клонило и трепало ветром кусты, луна скакала по облакам как козочка, беззвучный хруст стоял в лесу, и листья лепили беззвучные пощечины. Помойки и нужники пустырей переворачивались могучей невидимой рукой, из них сыпалась гнилая сволочь и слизь, громоздилась в холмы и тут же зарастала лесом и подлеском. И меж стволов колюче вставали на дыбы кружевные олени. И в камышах мелькало гибкое светлое прекрасное тело Сиринги, песенки Тростника.
Все летело навстречу, и ни к чему нельзя было прикоснуться: рука не дотягивалась до желанного - еще сантиметр, еще миллиметр, еще микрон - но рука не дотягивалась.
– Отец, не смотри! - крикнул яростный голос Витьки. - Отец, не смотри! Нельзя! Очнись! Это тебе не надо!…
– Витька, ты полюбил? - спросил я.
– Да, отец, - сказал он. - Навеки.
2
Ах, Зотов, Зотов, старая орясина, когда же это все началось? Может быть, когда Таня ходила к старику Непрядину? А может, еще раньше, когда Петр - первый Таню щупал? В каком же году он Таню щупал? Ах, Петр Алексеич, исторические события надо помнить… Вспомнил? Ага. Это началось, когда брат в лапту играл посередь улицы, а Ванька Щекин заорал:
– Николай-второй, беги!
Колька побежал до черты, а его господин за ворот - цап!
– Тебя как назвали?
– Николай-второй.
Господин ему по шее, по шее.
– За что, дяденька?
– Веди к отцу, а то полицию кликну! - И свисток.
– Не свисти, дяденька.
Пришли к деду. Господин сыщик все выяснил и спрашивает:
– Почему твоего внука царским именем зовут?
Дед говорит:
– Он у нас, Колька, родился вторым, а Петр - первым у нас родился.
– Как это Петр - первый?
– Петька! Спрыгни с сарая! Покажись господину сыщику!
Он спрыгнул, рубаху заправил и говорит:
– Ну чего?
А ростом он был орясина пятнадцати лет.
– Я вас всех, все ваше отродье упеку! Сопливцам своим государевы имена давать!
– Имена по святцам, - говорит дед. - А что Петр у нас родился первый, а Николай вторым, - это дело божье. Имена поп давал, а мы не против.
– Дедушка, - говорит Петр - первый. - Может, ребят кликнуть?
– Не надо… Сам уйдет… Иди, господин сыщик, иди. У нас в семье горе, не до тебя, - говорит дед. - Родной человек помер. А Колька не сам себя назвал, его ребятишки так кличут. Иди, господин сыщик, иди… Места у нас глухие, не ровен час, случится что, иди.
Господин сыщик и ушел.
А дед отвел Кольку за сараи и выпорол.
Лупил и приговаривал:
– Запомни этот день, Николай-второй, запомни этот день… Запомнил? Или еще добавить, Николай-второй?
– За что бьешь? - орет Колька. - Не я виноват! Сами назвали!
– Не за то бью, что назвали, а чтобы запомнил этот день на всю жизнь… Родной нам человек помер, граф Лев Николаевич Толстой, народный заступник.
Стало быть, это приключилось в 1910 году.
С этого дня, как дед выпорол Николая-второго, Зотов начал жить сознательной жизнью и даже мыслить общественно.
Род Зотовых имел происхождение канцелярское. Писарь на фабрике, составляя список нанятых на работу, услышал в конце перечня: "Серегин, Изотов", ошибкой записал: "Серегин и Зотов". И тем сделал деда Афанасия первым в роду.
Дед спорить не стал, время было голодное, а дед был неблагонадежный, поскольку не только переплетал старые книги, но и читал их, что ввело его в гордыню, которая и привела к мысли, что род его не хуже царского.
Кроме Петра-первого и Николая-второго, были еще Александр - третий, Иван - четвертый. И еще царь Афанасий-немой и царица Дуська - на них царских номеров не хватило. Так и ходили ненумерованные.
Афанасий был назван в честь деда Афанасия Зотова, первого в роду, и был немой, а Дуська - в честь бабушки Евдокии, в девичестве Громобоевой.
Дед рассказывал: "Громобоевы же произошли от небесного явления. Бабка нашей бабушки разрешилась от бремени мальчиком, когда в сухую погоду огненный шар пролетел тихо через комнату роженицы и разорвался у колодца. Через некоторое время закричал новорожденный голосом беспредельной ужасности, за что был по совокупности причин назван Громобоем".
А отец Петра-первого, папанька Алексей Зотов? О нем позже - когда из тюрьмы выйдет.
И в зотовском роду было все, что полагается, - и самозванцы, и дворцовые перевороты, и смертоубийства, и победы. И отличались Зотовы от Романовых только двумя отличками - Зотовы работали, а Романовы нет, Зотовы на войну ходили сами а Романовы посылали других.
А что касается там образования или разговоров на непонятном языке - то в этом Зотовы от них не отставали.
– Ой, Петенька, не надо!…
– Не бойся, Таня, женюсь…
– А на что жить будем?
– На что все, на то и мы.
А погода была - всем погодам погода! А в журнале "Нива" объявление напечатано про знамение времени - СКОРОСТЬ. А в конце восклицание: "СОРОК ВЕРСТ В ЧАС! КТО ВАС ДОГОНИТ?! СПЕШИТЕ ЖИТЬ!"
А Петра-первого Зотова торопить было незачем. Ему шестнадцать, и Тане Котельниковой - шестнадцать. Отца ее в пятом году забили на фабрике Шмита, а мать к Асташенкову в питейное подалась помои таскать, у Асташенковых дом с ротондой, четыре трактира по всей Белокаменной и в каждом - по "маркизе". Все маркизы в теле, а жена тощая метла - ему с ней неинтересно. Сын в университете римские права переписывает, дочь на арфе гудит - ногами обхватит и пальцами вцепится, а учитель над нею - ко-ко-ко… ко-ко-ко… дора, фа-соля, ляси и за пазуху заглядывает. У всех нужники на пустыре, на одно очко, а у Асташенковых - в доме, фаянсовый, сидячий с синей надписью - на донышке с лужицей, и ручка белая на цепи. Ей-бо! Не вру. Потяни - все в Яузу унесет! Двадцатый век! Таня рассказывала - она там прибиралась.
– Ой, Петенька, не надо!
– Не бойся, Таня, женюсь…
– А на что жить будем?
– На что все, на то и мы…
Зотов Петр - первый вылез из сарая и спрашивает:
– Дед, почему меня на красоту тянет, как мышь на сахар?
Дед ответил:
– Потому что наслаждение красотой есть осознание своего развития.
Это Петр - первый уже знал. Его загребли по ошибке, когда ткацкие бастовали. А потом, набив морду, отпустили по несовершеннолетству.
Зотов того господина сыщика на улице подстерег и ввалил ему по той же скуле, что и он ему в участке. Он Петра-первого за шиворот, и Зотов его за шиворот. Он в свисток, а Зотов в два пальца. Он его по зубам, чтоб не свистел, и Зотов ему по зубам, чтоб не свистел, да и вбил свисток ему в рот. Господин сыщик упал, а Зотов ушел.
Тогда господин сыщик пришел не один, и они забрали Петра-первого куда надо, а там господин сыщик бил его ногами. Бил ногами и приговаривал:
– Воспрянет род людской!… Знаю я ваш род, проклятьем заклейменный!… Я тебе воспряну!…
Сколько он был у них в плену - Зотов не помнит. Но вот по прошествии времени пришел в узилище дед и говорит:
– Ничего не поделаешь, господин сыщик, будут и тебя ногами топтать.
– Это кто же?
– Да Петька, внук мой… Выйдет из Бутырки и потопчет.
– Рвань несчастная… Мы ж его повесим!
– Ну что ж… и мы тебя повесим… Ничего не поделаешь.
– На власть замахиваешься?!
– Зачем же?… В книге сказано - власть падет в одна тысяча девятьсот семнадцатом году. Тогда и с тобой свершится.