Не знает только - когда?
Время идет, дни идут, секунды тикают, и все, что человек видит, он видит в последний раз.
Если бы человек это помнил, он бы на белый свет наглядеться не мог…
Я решил найти Витьку. Завтра 1 сентября, как бы школу не проспал. Перейдя шоссе Энтузиастов, бывшую Владимирку, я углубился в лес и добрел до Оленьего пруда.
Из дачной уборной выскочил мальчик лет пяти и закричал, на бегу подтягивая штаны:
– Генка! Я понял твою мысль! Но не до конца!
И полдень плавил крыши за серыми соснами.
…Кровь быстро густеет на холодке…
Я лежал в траве и слышал, как Витька и Минога разговаривали у самой воды на незапятнанной полоске суши, отысканной ими в стороне от всех. Двое любимых - что они говорили, что они говорили?!…
– Гений и злодейство несовместны знаешь почему? - спросил Витька.
– Почему?
– Гений это не сверхчеловек, гений это сверхчеловечность, - сказал он.
Она уставилась на него.
– Ишь ты, сверхчеловечность, - сказала она. - Ты поэтому со всеми девочками такой добренький?
– Знаешь, почему мы ссоримся с тобой и никак не сговоримся? - спросил он. - Потому что мы мужчина и женщина.
– Открыл, - сказала она.
– Может, и открыл, - сказал он.
– Много на себя берешь, - сказала Минога. - Мы никто.
– Мы никто и все, - сказал он. - Но у мужчины и женщины талант разный.
Она приподнялась на локте и чуть отодвинулась.
– Мужской талант направлен изнутри наружу, - сказал он.
Она язвительно усмехнулась. Глаза у нее светлые и чуть выпуклые. Господи, бывают же такие очаровательные! Смеется, вытаращив глаза, а уголки губ презрительные, - ей все идет.
– Ты пойми, - сказал Витька. - Ты пойми… Мужчина вообразит что хочет - целый мир - и делает с ним в воображении что хочет… манипулирует…
– В воображении-то ты все можешь, - сказала она.
– Я и говорю… Но мужчина потом пробует перестроить жизнь по воображению, как картину по эскизу… Понимаешь?
– Ну?
– Но жизнь не поддается. Потому что во время стройки сама жизнь меняется и растет… не перебивай меня… Тогда мужчина сочиняет теорию, доктрину и хочет подмять под нее жизнь силком, и опять не выходит. Мужчина опять воображает, экстраполирует, интерполирует…
"Ого! - подумал я. - Ого!"
– Ого! - сказала Минога. - Ты и слова знаешь?
Но не засмеялась, а только пренебрежительно выпучилась, и губы, губы… Дурак ты, Витька.
– И все это у мужчины относится к внешнему миру, - сказал он. - К среде обитания его и женщины. Он переделывает внешний мир.
И тут я подумал, что если Витька скажет, будто женщина, в отличие от мужчины, занята перестройкой своего внутреннего мира, то он сподхалимничает и соврет. Потому что женщина-то как раз свой внутренний мир нимало не перестраивает, он ей и так годится, и так хорош, какой у нее есть. Некоторые религии даже считают, что у женщины и души-то нет, а есть пар.
– Что же делает женщина? - спросил Витька. - Что же она переделывает?
– Да… - сказала Минога. - Что же переделывает женщина?
– Она переделывает мужчину, - сказал он.
Это уже серьезно мне показалось, и я боялся, чтобы меня не заметили. Женщина доктрину не сочиняет, и внешний мир мысленно не переделывает, и ничего заранее не воображает, и не возится с переделкой самой себя. Она переделывает мужчину, и с этого начинается все остальное.
– И мы ссоримся знаешь почему? - спросил он.
– Почему?
– Потому что я не поддаюсь.
Она воздействует на мужчину. А переделка мира - это уже последствия.
Она встала с песка и через голову скинула платье.
– Не поддаешься? - спросила она. - А ты-то кто? Бог?
– Я?
– Да.
– А что такое - я? - спросил он.
Она стояла под солнышком во весь рост. Ей было шестнадцать. Через год она родит мне внука. Громобоев глядел на нее, не мигая, бутылочными глазами.
– Бог - это свобода, - сказал он. - У бога не может быть жены.
Это смешно… Над Юпитером стали смеяться из-за его супруги… Что это за бог, который шалит по секрету?
– Да уж, - сказала Минога и, потянувшись, выпятила попку. - А не шалить он не может?
– Не знаю, - сказал Громобоев. - Я попытаюсь.
– С какой-нибудь другой дурой, - сказала Минога.
И, наклонившись вперед, вошла в пруд, тяжело расталкивая воду коленями. Потом нырнула и вынырнула без брызг.
– Сиринга! - крикнул Громобоев. - Я пошутил!
– Да мне-то что?… Не шути! - крикнула она, исчезая в расплавленной полднем воде.
До вечера Громобоев лежал и смотрел в небо, и я лежал и смотрел в небо. И мы поврозь смотрели на облака, в которых видели что хотели.
До темноты Громобоев лежал и смотрел в землю, и я лежал и смотрел в землю. Он смотрел на муравьев, которые тащили гусеницу, и я делал то же самое. И муравьи тянули гусеницу все врозь и куда попало, и процессия двигалась еле-еле.
Потом он встал и в темноте пошел от лесного пруда по шоссе Энтузиастов в Москву, и я за ним - метрах в пятидесяти и по другой стороне.
Городская ночь у приемыша, у сыночка моего.
Я шел за ним по пятам и увидел, как он наконец догнал женщину.
Я думал, наконец проснулось в нем и себя ищет. Себя искать - это другого искать. Иначе как себя найдешь? И тут, смотрю, он ее под руку взял и говорит: "Я вас провожу… Дайте я вас провожу". - "Да ты же мальчик совсем, - она говорит. - Рано ты эти дела начинаешь". Тут они на свет вышли, и она его разглядывает. "Да нет, - говорит он. - Я вас только провожу. Мне надо, - говорит, - мне кого-нибудь проводить надо". - "Чудной ты, - говорит, - какой-то… Может, ты больной, а я с тобой иду? А может быть, ты убийца?" Тут он засмеялся и говорит: "Вы же сами видите, что нет…"- "А ты целовался уже?"- спрашивает она. "Один раз, - говорит он. - Не понравилось". Она посмотрела на него искоса: "А я знаю, почему не понравилось. Тебе показалось, что во рту как будто чернила". Он очень удивился. "Откуда вы знаете?" - "У меня у самой так было первый раз". Он говорит: "А я думал, что так только у меня… Значит, вы теперь меня не боитесь?" - "Нет, - говорит она. - Я теперь за себя боюсь. Ты какой-то не такой". А он отвечает ей: "Такой… просто, - говорит, - я такой. И все. Идемте, мне вас проводить надо". - "Я понимаю, - она говорит. - Это я понимаю".
Я видел, как зарождается жизнь. Потому что жизнь зарождается ночью. Утром она только просыпается, день омрачен бесплодием суеты, а вечер - печалью узнавания. И только ночью, когда тем, кто спит, кажется, что все спят, только ночью зарождается жизнь.
"Мне надо вас проводить, - сказал он. - Вы кто?" "Я работаю на складе", - ответила она. "Все мы работаем на складе", - сказал он. "Если ты думаешь, что я тебя пущу в постель к себе, ты ошибаешься", - говорит она. "Нет, - говорит он, - мне не надо. Я люблю другую". - "Тогда не надо меня провожать, если я не любимая". - "А кто будет провожать нелюбимых?"- спросил он. "Ну-ну", - сказала она.
А под мостом кипели тощие электрички, но их не было видно и даже было не слышно из-за гула в ушах.
Первый час ночи. Кто будет провожать нелюбимых? Наступило первое сентября. Дети, в школу собирайтесь, петушок пропел давно. Через несколько часов этого проклятого сентября в Европе началась вторая мировая война.
Тысяча девятьсот тридцать девятый год.
Глава четвертая Состоится защита
И горы, ужасные в наших глазах громады, могут ли от перемен быть свободны.
Ломоносов
21
…Тут финская кампания кончилась.
Вернулся мой сын Серега, ледяным ветром помороженный, снайпером-кукушкой простреленный, миной контуженный, и начал пить.
Попил, попил - перестал. Снова стал на тренировки ходить на стадион "Сталинец", но жить в семье не хочет. Клавдия его донимает - и такой ты, и сякой, и что тебе дома не сидится, дело мужа семью снабжать продуктами питания и три раза в неделю жену любить или даже чаще.