– Грейс…
Когда я почти заснул, ее губы прошелестели над моим ухом.
– Спокойной ночи, – сонно сказала она.
– Ночи.
Ее язык проскользнул в мое ухо, теплый и наэлектризованный.
– Я люблю тебя, – пробормотала она.
Когда я открыл глаза, чтобы посмотреть на нее, она уже спала.
В шесть утра меня разбудил звук льющейся в душе воды. Мои простыни пахли ее духами и телом, едва ощутимым запахом больничного антисептика, а также нашим потом и любовными играми, въевшимися в ткань настолько, что, казалось, здесь прошла не одна, а тысяча ночей.
Я встретил ее у двери ванной, и она прислонилась ко мне, пока расчесывала свои волосы.
Моя рука скользнула под ее полотенце, и капли воды с ее бедра стекли по краю моей руки.
– Даже не думай об этом. – Она поцеловала меня. – Я должна повидаться с дочкой и вернуться в больницу, а после этой ночи я счастлива, что вообще могу ходить. А теперь иди мойся.
Пока Грейс искала чистое белье в ящике комода, который она, по договоренности, присвоила себе, я принял душ и находился в ожидании того постоянного чувства неловкости, которое неизбежно наступало, когда женщина проводила в моей постели более одного часа. Но, к удивлению, оно не появилось.
– Я люблю тебя, – пробормотала она тогда, засыпая.
Как странно.
Когда я вернулся в спальню, Грейс снимала с кровати простыни. Она уже переоделась в черные джинсы и темно‑синюю рубаху.
Когда она наклонилась над подушкой, я приблизился к ней сзади.
– Дотронешься до меня, Патрик, – сказала она, – убью.
Мои руки вытянулись по швам.
Она повернулась ко мне с улыбкой на устах и грязными простынями в руках.
– Ты знаком со словом «прачечная»? – спросила она.
– Слыхал.
Она бросила подушку в угол.
– Могу я надеяться, что в следующий раз ты все‑таки постелешь свежее белье, иначе нам придется спать на голом матрасе.
– Все будет в наилучшем виде, мадам.
Она обняла меня за шею и поцеловала. Она крепко сжала меня, и я ответил ей тем же.
– Кто‑то звонил, пока ты был в душе. – Она отклонилась назад в моих руках.
– Кто? Еще нет и семи утра.
– Вот и я так подумала. Своего имени он не назвал.
– Что он сказал?
– Он знает мое имя.
– Что? – Я разжал руки, которые обвивали ее талию.
– Он ирландец. Я подумала, это твой дядя или кто‑то знакомый.
Я покачал головой.
– Со своими дядями я не общаюсь.
– Почему?
– Потому что они братья моего отца и ничем не отличаются от него самого.
– О!
– Грейс, – я взял ее за руку и посадил на кровать рядом с собой, – что этот ирландец тебе сказал?
– Он сказал: «Вы, наверное, прелестная Грейс. Рад познакомиться с вами». – Она взглянула на стопку постельного белья. – Когда я сообщила, что ты в душе, он сказал: «Ладно, передайте, что я звонил и иногда буду наведываться», – и повесил трубку прежде, чем я спросила его имя.
– И все?
Грейс кивнула.
– В чем дело?
Я пожал плечами.
– Не знаю. Не так уж много людей звонят мне до семи утра, но если такое случается, всегда оставляют свое имя.
– Патрик, кто из твоих друзей знает, что мы встречаемся?
– Энджи, Девин, Ричи и Шерилин, Оскар и Бубба.
– Патрик, кто из твоих друзей знает, что мы встречаемся?
– Энджи, Девин, Ричи и Шерилин, Оскар и Бубба.
– Бубба?
– Ты встречала его. Громадный парень, всегда одет в шинель…
– Крутой, – сказала она. – Вид у него такой, будто он в один прекрасный день может войти в какую‑нибудь забегаловку и расстрелять всех до одного только потому, что там испорчен игральный автомат.
– Угадала, это он. Ты встречала его на…
– На вечере в прошлом месяце. Я помню. – Плечи ее вздрогнули.
– Он безобиден.
– Возможно, для тебя, – сказала она. – Господи.
Я взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.
– Не только для меня. Для каждого, кто мне дорог. В этом смысле Бубба безумно благородный.
Ее руки убрали мои влажные волосы с висков назад.
– Он все же психопат. Люди, подобные Буббе, заполняют приемные покои новыми жертвами.
– Ладно.
– Поэтому я не хочу, чтобы он когда‑нибудь приближался к моей дочке. Понятно?
Когда родитель чувствует угрозу для своего ребенка и необходимость его защитить, он обретает особенный взгляд, в чем‑то даже звериный, излучающий явную опасность. Он может быть совершенно бессознательным, и, несмотря на то, что происходит от глубокого чувства любви, пощады от него не жди.
Именно такой взгляд был у Грейс в данный момент.
– Договорились.
Она поцеловала меня в лоб.
– Поэтому не стоит наводить справки о парне, который звонил. Об этом ирландце.
– Не буду. Он сказал что‑нибудь еще?
– «Скоро», – сказала она, обходя кровать. – Где я оставила свой жакет?
– В гостиной, – сказал я. – Что ты имеешь в виду – «скоро»?
Она приостановилась на пути к выходу, оглянулась.
– Когда он сказал, что будет наведываться. Помолчал секунду и добавил: «Скоро».
Она вышла из спальни, и я услышал легкое поскрипывание паркета в гостиной, когда она шла к двери.
Скоро.
Вскоре после ухода Грейс позвонила Дайандра. Стэн Тимпсон согласился уделить мне пять минут по телефону в одиннадцать часов.
– Целых пять минут! – воскликнул я.
– Для Стэна это очень щедро. Я дала ему ваш номер. Он позвонит вам ровно в одиннадцать, Стэнли очень точен.
Дайандра дала мне расписание занятий Джейсона на неделю и номер его комнаты в общежитии. Я записал все, но тут голос ее стал слабым и ломким, в нем зазвучал страх, и, прежде чем мы попрощались, она сказала:
– Я ужасно нервничаю. Как мне это надоело.
– Не волнуйтесь, доктор Уоррен. Все образуется.
– Думаете?
Я позвонил Энджи, трубку сняли после второго звонка. Но сначала я уловил непонятный шорох и шум, как если бы она переходила из рук в руки, а потом услышал шепот Энджи:
– Я возьму, ладно?
Голос Энджи был хриплым и неровным от сна.
– Алло?
– Доброе утро.
– Угу, – сказала она. – Так и есть. – На другом конце снова послышался шорох, на этот раз простынь, из которых пытались выпутаться, и скрип матрасных пружин. – Что стряслось, Патрик?
Я передал ей содержание разговора с Дайандрой и Эриком.
– В таком случае, это точно был не Кевин. – Ее голос все еще был вялым. – Это бессмысленно.
– Не совсем. У тебя есть ручка?
– Где‑то имеется.