Стоя и глядя на эту груду, пытаясь постигнуть всю глубину различия пестрых посланий, я обрел лишь пульсирующую головную боль. Это было все равно что изучать томограмму шизофреника, после того как все его личности слились в раздирающее единство.
– Придурок, – сказала Энджи.
– Пожалуй, самое подходящее слово.
– Ты видишь что‑нибудь общее?
– Помимо того, что это – бамперные наклейки?
– Думаю, это не подлежит обсуждению, Патрик.
Я покачал головой.
– Тогда не знаю, я пас.
– Я тоже.
– Поразмыслю над этим в душе, – сказал я.
– Хорошая идея, – сказала Энджи. – От тебя пахнет как от мокрой тряпки, которой вытирают столы в баре.
Стоя с закрытыми глазами под душем, я видел Кару, как она стоит на тротуаре, вглядываясь в поток машин на Дорчестер‑Авеню, и говорит, что все выглядит так же, как раньше. При этом из бара, что позади нее, прет запах несвежего пива.
– Будь осторожен, – сказала она тогда.
Я вышел из‑под душа и, вытираясь, увидел ее бледное распростертое, выставленное напоказ тело, распятое и пригвожденное к грязной земле.
Энджи была права. В этом не было моей вины. Невозможно спасти всех людей. Особенно тогда, когда тебя об этом и не просят. На протяжении жизни чего с нами только ни бывает: мы падаем и отскакиваем, разбиваемся вдребезги и, по большей части, каждый сам за себя. И Каре я ничего не должен.
И все‑таки, шептал мне внутренний голос, никто не должен умирать так, как она.
Из кухни я позвонил Ричи Колгэну, старому другу и обозревателю газеты «Трибьюн». Как всегда, он был очень занят, голос его звучал отстраненно и торопливо, а слова сливались воедино: «РадслышатьтебяПат. Чтостряслось?»
– Занят?
– О, да.
– Можешь проверить кое‑что для меня?
– Давай, давай.
– Распятие как способ убийства. Сколько раз случалось в этом городе?
– За?
– Что – за?
– За какой период?
– Скажем, за последние двадцать пять лет.
– Библиотека.
– Что?
– Библиотека. Слышал о таком заведении?
– Да.
– Я что, похож на тех, кто сидит в библиотеке?
– Видишь ли, если я достаю информацию в библиотеке, то не покупаю библиотекарю ящик светлого «Мичелоба» в благодарность.
– Лучше «Хайнекена».
– Разумеется.
– Ладно, берусь. Скоро позвоню. – Он повесил трубку.
Когда я вернулся в гостиную, листок со словом «Привет!» лежал на кофейном столике, бамперные наклейки были сложены в две аккуратные стопки под ним, а Энджи смотрела телевизор. Я надел джинсы, легкую рубаху и стал вытирать волосы полотенцем.
– Какой канал смотришь?
– Си‑Эн‑Эн, – ответила она, глядя в газету, лежащую на коленях.
– Что интересного сегодня в мире?
Энджи пожала плечами.
– Землетрясение в Индии погубило свыше девяти тысяч человек, а парень в Калифорнии расстрелял сотрудников офиса, в котором работал. Уложил автоматом семь человек.
– Почта? – спросил я.
– Финансовая контора.
– Вот что бывает, когда бухгалтеры берут в руки автоматическое оружие.
– Очевидно, да.
– Никаких других приятных новостей?
– В какой‑то момент прервали программу, чтобы сообщить нам, что Лиз Тэйлор вновь развелась.
– О, наконец‑то, – сказал я.
– Итак, – сказала Энджи, – каков наш план?
– Будем продолжать слежку за Джейсоном, возможно, наведаемся в офис Эрика Голта, посмотрим, сможет ли он что‑нибудь рассказать.
Я надел джинсы, легкую рубаху и стал вытирать волосы полотенцем.
– Какой канал смотришь?
– Си‑Эн‑Эн, – ответила она, глядя в газету, лежащую на коленях.
– Что интересного сегодня в мире?
Энджи пожала плечами.
– Землетрясение в Индии погубило свыше девяти тысяч человек, а парень в Калифорнии расстрелял сотрудников офиса, в котором работал. Уложил автоматом семь человек.
– Почта? – спросил я.
– Финансовая контора.
– Вот что бывает, когда бухгалтеры берут в руки автоматическое оружие.
– Очевидно, да.
– Никаких других приятных новостей?
– В какой‑то момент прервали программу, чтобы сообщить нам, что Лиз Тэйлор вновь развелась.
– О, наконец‑то, – сказал я.
– Итак, – сказала Энджи, – каков наш план?
– Будем продолжать слежку за Джейсоном, возможно, наведаемся в офис Эрика Голта, посмотрим, сможет ли он что‑нибудь рассказать.
– При этом предположение, что ни Джек Рауз, ни Кевин не посылали фото, остается в силе?
– Да.
– В таком случае, сколько у нас подозреваемых?
– Сколько людей живет в нашем городе?
– Не знаю. Непосредственно в центре примерно шестьсот тысяч; включая остальную территорию – около четырех миллионов.
– В таком случае, число подозреваемых колеблется от шестисот тысяч до четырех миллионов, – сказал я, – плюс‑минус два человека.
– Спасибо, что прояснил ситуацию, скаут. Ты неотразим.
Второй и третий этажи корпуса, именуемого Мак‑Ирвин Холл, занимали офисы факультетов социологии, психологии и криминологии университета Брайс. Среди них был и офис Эрика Голта. На первом этаже находились аудитории, в одной из которых в данный момент и пребывал Джейсон Уоррен. Судя по расписанию, спецсеминар, в котором он принимал участие, именовался «Ад как социологическая конструкция» и призван был исследовать «социальные и политические мотивы, приведшие к созданию людьми Земли Наказания, со времен Шумеров и Аккады до современности, включая христианское право в Америке».
Мы навели справки о всех преподавателях Джейсона и обнаружили, что Ингрид Ювер‑Кетт недавно была исключена из местного отделения НАУ за распространение взглядов, согласно которым Андреа Дворкин была современным классиком.
Ее семинар длился три с половиной часа без перерыва и проходил дважды в неделю. Мисс Ювер‑Кетт на занятия приезжала из Портленда, штат Мэн, по понедельникам и четвергам, остальное же время, судя по всему, была занята сочинением пасквилей в адрес Раша Лимбо.
Мы с Энджи решили, что мисс Ювер‑Кетт слишком много времени тратит на создание угрозы для себя, чтобы угрожать еще и Джейсону. Поэтому мы исключили ее из списка подозреваемых.
Мак‑Ирвин Холл был белым зданием эпохи кого‑то из Георгов, окруженным рощей из берез и рано покрасневших кленов и ведущей к нему вымощенной булыжником дорогой. Мы видели, как Джейсон исчез в толпе студентов, выпорхнувших из парадного входа. Мы слышали их громкое топанье и свист, затем наступила внезапная, почти абсолютная тишина.
Мы позавтракали и вернулись, чтобы увидеть Эрика. Увы, только всеми покинутая ручка у подножья лестницы указывала на то, что хоть единственная душа этим утром прошла через эти двери.
В фойе стоял запах аммиака, скипидара и интеллектуального пота двухсотлетней давности, сопровождавшего поиски и добычу знаний, великих идей, которые рождались под насыщенными пылинками в лучах солнечного света, струящегося сквозь витражные окна.
Справа мы увидели стол секретаря, но сам он отсутствовал. По всему видно было, что здесь каждый сам знает свое предназначение.