– Они были гомосексуалистами, Девин, но это не означает, что они были трансвеститами. В их делах ни разу не упоминается, чтобы они когда‑либо использовали грим.
– Не знаю, что и сказать тебе, Патрик. Как ни складывай, суть одна. Хардимен и Рагглстоун убили Моррисона, затем Хардимен прикончил Рагглстоуна, и даже если б у них на головах были ананасы и они носили красные чулки, это не меняет фактов.
– И все‑таки в этих фактах что‑то смущает, Девин. Я это знаю.
Он вздохнул.
– Где Энджи?
– Спит.
– Одна? – Он хихикнул.
– Что? – спросил я.
– Ничего.
На заднем плане я услышал гортанный хохот Оскара.
– Лучше выскажитесь, – предложил я.
После щелчка в аппарате послышался довольный вздох Девина.
– Мы с Оскаром заключили небольшое пари.
– По поводу чего?
– Тебя и твоей партнерши, точнее, сколько времени вы сможете пробыть вместе, пока не случится одно из двух.
– И что именно?
– Мое мнение – вы поубиваете друг друга, но Оскар считает, что к выходным вы будете трахаться как кролики.
– Превосходно, – сказал я. – Не пора ли вам, друзья, сходить на лекцию о политкорректности.
– У нас в управлении это называется «Диалоги о человеческом сочувствии», – сказал Девин, – но я и сержант Ли считаем себя вполне подкованными.
– Разумеется.
– Ты что, не веришь нам? – вмешался Оскар.
– О, нет. Вы прямо ходячая реклама человеческого сочувствия.
– Правда? – спросил Девин. – Слушай, а на баб это действует?
Закончив разговор с Девином, я позвонил Грейс.
Почти всю минувшую ночь я старался убедить себя, что Грейс – женщина выдержанная и трезвомыслящая, но мне все равно трудно было представить себе, как я объясню ей свое временное проживание вместе с Энджи. Я не принадлежу к числу мужчин‑собственников, но тем не менее не представляю, как бы отреагировал, если бы Грейс позвонила мне и сообщила, что провела несколько дней в какой‑то хижине с другом мужского пола.
Когда я позвонил, то не сразу перешел к делу.
– Привет, – сказал я.
Молчание.
– Грейс?
– Не уверена, что у меня есть желание разговаривать с тобой, Патрик.
– Почему?
– Ты сам знаешь, черт возьми.
– Нет, – сказал я, – не знаю.
– Если собираешься играть со мной в кошки‑мышки, я вешаю трубку.
– Грейс, но я действительно не знаю, о чем ты говоришь…
Она повесила трубку.
С минуту я смотрел на телефон, мысленно несколько раз швыряя его о стенку. Затем сделал несколько глубоких вздохов и вновь набрал номер.
– Что? – спросила она.
– Не вешай трубку.
– Это зависит от того, сколько лапши ты будешь вешать мне на уши.
– Грейс, я не могу отвечать за что‑то, если не знаю, что я сделал не так.
– Моя жизнь в опасности? – спросила она.
– О чем ты говоришь?
– Отвечай на вопрос. Моя жизнь в опасности?
– Насколько мне известно, нет.
– Зачем ты тогда следишь за мной?
В глубине моего желудка расступились каньоны, а по позвоночнику поплыл тающий лед.
– Я не слежу за тобой, Грейс.
Эвандро? Кевин Херлихи? Таинственный убийца? Кто?
– Врешь, – сказала она.
– Этот психопат в шинели не мог додуматься сам, и…
– Бубба? – воскликнул я.
– Ты прекрасно знаешь, что Бубба, черт побери.
– Грейс, успокойся. Расскажи по порядку, что случилось.
В трубке послышался ее тяжелый вздох.
– Мы были в ресторане «Сент‑Ботолф». Я, Аннабет и моя дочь –
– Как выглядел этот парень?
– Как? Похож на Ларри Берда до перехода в администраторы – высокий, очень бледный, ужасные волосы, отвисшая челюсть и большой кадык.
Кевин. Проклятый Кевин. Сидящий неподалеку от Грейс, Мэй и Аннабет. Перебирающий в уме разные способы, как лучше сломать им позвоночники.
– Я убью его, – прошептал я.
– Что?
– Продолжай, Грейс. Пожалуйста.
– В конце концов он решился, встал и подошел к нашему столу, видимо, желая продолжить придуманный им дурацкий спектакль, и тогда твой доверенный друг‑мутант, появившись неизвестно откуда, схватил его и вытащил за волосы из ресторана. На виду у тридцати человек он ударил его несколько раз лицом о водоразборный кран.
– Господи, – сказал я.
– «Господи»? – спросила она. – Это все, что ты можешь сказать? Патрик, этот кран находился прямо за окном, возле которого был наш столик. Мэй все видела. Он бил этого человека лицом о железяку, а она смотрела. Весь день потом плакала. А этот бедный, бедный человек, он…
– Он мертв?
– Не знаю. Его друзья затолкнули его в машину, а этот… чертов садист и его прихвостни стояли и наблюдали, пока они не затащили его и не уехали.
– Этот «бедный, бедный человек», Грейс, штатный киллер ирландской мафии. Его зовут Кевин Херлихи, и сегодня утром он сказал мне, что нападет на тебя, чтобы просто испортить мне жизнь.
– Ты шутишь.
– Если бы…
На линии повисла долгая, тяжелая тишина.
– Выходит, – наконец‑то сказала Грейс, – теперь он и в моей жизни? И в жизни моей дочери, а, Патрик? Моей дочурки?
– Грейс, я…
– Что? – спросила она. – Что, что, что? Этот урод в шинели будет моим ангелом‑хранителем? Благодаря ему я буду в безопасности?
– Что‑то в этом роде.
– Это ты принес в мою жизнь насилие! Ты… О, Боже мой!
– Грейс, послушай…
– Я перезвоню тебе позже, – сказала она, голос ее зазвучал слабо и отдаленно.
– Я у Энджи.
– Что?
– Сегодняшнюю ночь я здесь.
– У Энджи, – повторила она.
– Возможно, она станет очередной мишенью того маньяка, что убил Джейсона Уоррена и Кару Райдер.
– У Энджи, – повторила она вновь. – Возможно, я позвоню позже.
Она повесила трубку.
Ни «до свидания». Ни «береги себя». Только «возможно».
Ее звонок прозвучал через двадцать две минуты. Я сидел за столом, разглядывал фотографии Хардимена, Рагглстоуна и Кола Моррисона, пока они не начали расплываться и не слились в одно целое. В голове моей звучали все те же вопросы, и ответы, я знал, лежали передо мной, но были покрыты пеленой, скрывающей их от моего взора.
– Привет, – сказала она.
– Привет.
– Как там Энджи? – спросила она.