Его фуражка была покрыта водонепроницаемым пластиком, а тяжелый черный плащ блестел от дождя. Он приподнял фуражку, когда мы подошли к парадной двери.
– Мистер Кензи, мисс Дженнаро, я – сержант Тимоти Данн. Как вам погодка?
– Бывает и лучше, – сказала Энджи.
– Да, мэм, я слышал.
– Мисс, – поправила его Энджи.
– Простите?
– Пожалуйста, зовите меня «мисс» или просто Энджи. Слово «мэм» намекает, что я гожусь вам в матери. – Она пристально посмотрела на него сквозь морось. – Это ведь не так, правда?
Он застенчиво улыбнулся.
– Конечно нет, мисс.
– Сколько вам лет?
– Двадцать четыре.
– О‑оо!
– А вам? – спросил он.
Она хихикнула.
– Никогда не спрашивайте у женщины ее вес и возраст, сержант Данн.
Он кивнул.
– И в том, и в другом отношении бог очень щедр к вам, мисс.
Я закатил глаза.
Она немного отпрянула и вновь посмотрела на него.
– Далеко пойдете, сержант Данн.
– Благодарю вас, мисс. Мне все это говорят.
– Верьте людям, – сказала она.
Он посмотрел вниз, переступил ногами, затем потянул себя за правую мочку уха, этот жест, видимо, был машинальным.
Он прочистил горло.
– Сержант Амронклин сказал, что из ФБР пришлют подкрепление, как только окончательно окружат их на Саут Шор. Он сказал, около двух или трех утра. Я так понял, что парадная и задняя дверь на сигнализации, а задняя часть дома под охраной.
Энджи кивнула.
– Я все же хотел бы проверить.
– Прошу вас.
Данн снова приложился к фуражке и пошел вокруг дома, а мы стояли на крыльце и прислушивались к скрипу его шагов по замерзшей траве.
– Интересно, где Девин раздобыл этого мальчишку? – спросила Энджи. – В хоре для мальчиков?
– Может, племянник, – сказал я.
– Девина? – Она покачала головой. – Не может быть.
– Может. У Девина восемь сестер, и половина из них монашки. Серьезно. Вторая половина замужем за типами, уверенными, что они – правая рука Иисуса.
– Каким образом Девин вылез из этого родового болота?
– Тайна, покрытая мраком.
– Этот юнец так невинен и искренен, – сказала она.
– Он слишком молод для тебя.
– Каждому юноше нужна опытная совратительница, – ответила она.
– И ты как раз подходишь.
– Конечно, тупица. Ты же видел, как ерзают его бедра в этих узеньких брючках?
Я вздохнул.
Луч фонарика возвестил о возвращении Тимоти Данна – его осторожные шаги послышались с другой стороны дома.
– Все чисто, – сказал он, когда мы снова вышли на крыльцо.
– Благодарю вас, сержант.
Он встретился с ней глазами, его зрачки вспыхнули, но он отвел взгляд вправо.
– Тим, – сказал он. – Зовите меня просто Тим, мисс.
– Тогда вы меня – Энджи. А это Патрик.
Тим кивнул, и, когда взглянул на меня, в его глазах появилось выражение легкой вины.
– Ну, – сказал он.
– Ну, – повторила Энджи.
– Ну, я буду в машине. Если решу подойти к дому, сначала позвоню. Сержант Амронклин дал мне ваш номер.
– А если будет занято? – спросил я.
Он предусмотрел и это.
– Три вспышки моего фонаря вот в это окно. – Он указал на гостиную.
– Он указал на гостиную. – Я знаком с планом дома, свет будет видно в любой комнате, за исключением кухни и ванной. Верно?
– Да.
– И наконец, если вы будете спать или не увидите, я позвоню в звонок. Два коротких звонка. Ясно?
– Кристально, – сказал я.
– Все под контролем, – пожелал нам Тим.
Энджи кивнула.
– Спасибо, Тим.
Он ответил кивком, но не глядя ей в глаза. Он пошел обратно, пересек улицу и, дойдя до машины, забрался внутрь.
Я скривился и пропел:
– «Тим!»
– Заткнись ты.
– Они все забудут, – сказала Энджи.
Мы сидели в столовой, беседуя о Грейс и Мэй. Отсюда мне была видна красная пульсирующая точка сигнализации на входной двери. Вместо успокоения она подчеркивала нашу уязвимость.
– Нет, не забудут.
– Если они любят тебя, то поймут, что ты потерял самообладание под влиянием стресса. Грубо, конечно, но не более того.
Я покачал головой.
– Грейс права. Я привел ужас в ее дом. И сам в него обратился. Я испугал ее ребенка, Энджи.
– Дети отходчивы, – сказала она.
– Если бы ты была Грейс, и я разыграл бы перед тобой такой спектакль, а твоего ребенка на месяц погрузил в ночные кошмары, что бы ты сделала?
– Я не Грейс.
– А если бы была ею?
Она покачала головой, глядя на бокал с пивом в руке.
– Скажи, – сказал я.
– Возможно, я бы вычеркнула тебя из своей жизни, – сказала она, глядя в бокал. – Навсегда.
Мы перешли в спальню, уселись в кресла по обе стороны кровати, чувствуя глубокую усталость и вместе с тем возбуждение – слишком сильное, чтобы уснуть.
Дождь прекратился, свет в спальне был погашен, и лед за окном отсвечивал серебром, придавая комнате жемчужный оттенок.
– Кончится тем, что оно нас проглотит, – сказала Энджи. – Насилие.
– Мне всегда казалось, мы сильнее.
– Ошибаешься. Спустя время оно заражает.
– Ты имеешь в виду себя или меня?
– Нас обоих. Помнишь, несколько лет назад я застрелила Бобби Ройса?
Я помнил.
– Ты спасла мне жизнь.
– Забрав его жизнь. – Она глубоко затянулась сигаретой. – Все эти годы я говорила себе, что ничего не чувствовала, когда нажимала курок, не могла чувствовать…
– А что ты чувствовала? – спросил я.
Сидя в кресле и положив стопы на край кровати, она подалась вперед и крепко сжала ладонями колени.
– Я чувствовала себя богом, – сказала она. – Мне было хорошо, Патрик.
Позднее она лежала в постели с пепельницей на животе, глядя в потолок. Я же оставался в своем кресле.
– Это мое последнее дело, – сказала она. – По крайней мере, надолго.
– Ладно.
Она повернула голову на подушке.
– Не возражаешь?
– Нет.
Она выпустила кольца дыма в потолок.
– Я так устала от страха, Патрик. От страха, который превращается в ярость. Меня истощила ненависть, накопившаяся за эти годы.
– Знаю, – сказал я.
– Я устала иметь дело с психопатами, домашними тиранами, мерзавцами, лжецами, причем не день и не два подряд, а постоянно. Мне начинает казаться, что, кроме них, в мире никого больше нет.
Я кивнул. Я тоже устал от всего этого.