– Я этим не занимаюсь. Единственное, что я сделаю, так это скажу, что не считаю тебя подозреваемым, но не думаю, что без доказательств это повлияет на их мнение.
Он кивнул и, выйдя из кухни, направился к двери.
– Спасибо, что зашел, Патрик.
У входной двери я задержался.
– И все‑таки скажи им, Эрик.
Он положил руку мне на плечо и улыбнулся, явно храбрясь при этом.
– В ночь, когда убили Джейсона, я был с одним студентом, любовником. Отец его высокопоставленный прокурор из Северной Каролины и почетный член Христианского Союза. Как думаешь, что он сделает, если узнает правду?
Я уставился на его пыльный ковер.
– Единственное, что я умею делать – это преподавать. Это мое, Патрик. Без этого я сгину.
Я взглянул на него, и мне показалось, что при этих словах он стал действительно исчезать, удаляясь куда‑то во мглу на моих глазах.
По дороге в больницу я остановился у «Черного Изумруда», но он был закрыт. Я взглянул вверх, на окна Джерри. Шторы были опущены. Я поискал глазами его машину, обычно припаркованную перед баром. Ее там не было.
Если убийца, согласно теории Долквиста, постоянно встречался со мной лицом к лицу, это сужало круг подозреваемых. По мнению ФБР, в него входили Эрик и Джерри. А Джерри был еще и мощного телосложения.
Но какой у него мог быть мотив?
Я знал Джерри всю свою сознательную жизнь. Способен ли он на убийство?
Каждый из нас способен убить, прошептал в моей голове чей‑то голос. Каждый.
– Мистер Кензи.
Я обернулся и увидел агента Филдса, стоящего возле темного «плимута». Он бросил записывающее устройство внутрь машины.
– Мистер Глинн чист.
– То есть?
– Прошлой ночью мы наблюдали за баром. В час ночи Глинн поднялся в свою квартиру, до трех смотрел телевизор, затем лег спать. Мы дежурили здесь всю ночь, и он никуда не выходил. Он не тот человек, мистер Кензи. Сожалею.
Я кивнул, при этом какая‑то моя часть почувствовала облегчение, какая‑то – угрызения за подозрение в адрес Джерри.
Конечно же, была еще одна часть моего «я», ощутившая разочарование. Возможно, в глубине души мне хотелось, чтобы это оказался Глинн.
В таком случае все бы уже закончилось.
– Пуля наделала дел, – сказал мне доктор Барнетт. – Она продырявила ее печень, задела обе почки и осела в нижней части брюшины. Мы дважды чуть не потеряли ее, мистер Кензи.
– Как она сейчас?
– Ну, она еще без сознания, – сказал он. – А вообще‑то она сильная женщина? Великодушная?
– О да, – ответил я.
– Тогда ее шансы выше, чем у других. Это все, что я могу сейчас сказать.
Энджи перевезли в реанимацию в восемь тридцать утра после полуторачасового пребывания в послеоперационной.
По ее виду казалось, что она потеряла не меньше пятидесяти фунтов, и ее тело словно колыхалось в постели.
Пока медсестра подключала капельницу и включала монитор, мы с Филом стояли над кроватью Энджи.
– Зачем это? – спросил Фил. – С ней ведь уже все в порядке. Разве нет?
– Мистер Димасси, у нее дважды открывалось внутреннее кровотечение. Мы подключаем ее к монитору, чтобы это не повторилось снова.
Фил взял руку Энджи, она выглядела в его лапище такой маленькой.
– Энджи! – проговорил он.
– Она будет спать почти весь день, – сказала сестра. – Сейчас вы вряд ли можете ей чем‑нибудь помочь, мистер Димасси.
– Сейчас вы вряд ли можете ей чем‑нибудь помочь, мистер Димасси.
– Я не покину ее, – сказал Фил.
Сестра взглянула на меня, но я смог ответить ей только унылым взглядом.
В десять я вышел и увидел Буббу, сидящего в холле.
– Ну как она?
– Говорят, – сказал я, – все обойдется.
Он кивнул.
– Думаю, все будет яснее, когда она проснется.
– Когда это будет?
– Ближе к вечеру, – сказал я. – Возможно, позже.
– Я могу чем‑нибудь помочь?
Я нагнулся над фонтанчиком и стал жадно пить воду, словно человек, вышедший из пустыни.
– Мне надо поговорить с Толстым Фредди, – сказал я.
– Конечно. А в чем дело?
– Необходимо найти Джека Рауза и Кевина Херлихи и задать им несколько вопросов.
– Думаю, у Фредди не будет проблем по этой части.
– Если они не ответят на мои вопросы, – сказал я, – мне понадобится его разрешение пострелять их малость, пока не разговорятся.
Бубба склонился над фонтанчиком и посмотрел на меня.
– Ты серьезно?
– Передай Фредди, что, даже если он мне откажет, я сделаю это без разрешения.
– Теперь вижу, что серьезно, – сказал Бубба.
Мы с Филом дежурили по очереди.
Если одному из нас надо было отлучиться в туалет или буфет, другой держал руку Энджи. Весь день ее рука провела в наших ладонях.
В полдень Фил отправился в кафетерий, а я прижал ее руку к своим губам и закрыл глаза.
В день, когда мы с ней познакомились, у нее не хватало обоих передних зубов, а волосы были так коротко и некрасиво подстрижены, что я подумал, что она мальчик. Мы были в спортзале в Спортивном центре «Литтл Хаус» на Ист Коттэдж, шестилеток пускали туда бесплатно. Это было до того, как в нашей округе был организован внеклассный досуг для детей, но и в то время родители могли за пять долларов в неделю оставлять там детей на три часа, причем персонал Центра давал нам зеленый свет при условии, что мы ничего не сломаем.
В тот день в спортзале было полным‑полно самых разных мячей – коричневых и оранжевых баскетбольных, тугих футбольных и бейсбольных, а также хоккейных клюшек и шайб, и со всем этим инвентарем носилась неуправляемая ватага из двадцати пяти шестилеток с дикарскими криками.
Надо сказать, что шайб было мало, поэтому, раздобыв себе клюшку, я высмотрел коротышку со смешно обрезанными волосами, который неуклюже толкал шайбу вдоль стены зала. Я погнался за ним, приподнял его клюшку своей и перехватил шайбу.
Тогда он, вернее, она налетела на меня, стукнула клюшкой по голове и отобрала шайбу назад.
И теперь, в реанимации, прижимая ее руку к своему лицу, я вспоминал сценку так живо, словно это было вчера.
Я наклонился, прижался щекой к ее щеке, приложил ее руку к своей груди и закрыл глаза.
Когда вернулся Фил, я стрельнул у него сигарету и вышел на стоянку покурить.
Я не курил уже семь лет, но, когда затянулся, запах табака показался мне ароматом духов, а дым, заполнявший мои легкие, выглядел чистым и прозрачным в холодном воздухе.
– Этот «порш», – сказал кто‑то справа, – хорош в езде. Шестьдесят шестой?
– Шестьдесят третий, – сказал я и повернулся, чтобы посмотреть на говорящего.
На Пайне было пальто из верблюжьей шерсти, брюки из твида темно‑бордового цвета и черный шерстяной свитер. Черные перчатки выглядели второй кожей на его руках.
– На какие шиши купили? – спросил он.
– Вообще‑то я купил только корпус, – сказал я.