– Он открыл глаза, повернулся и долго смотрел на меня. – Не позволь этому парню писать в тюрьме книги или давать интервью газетам.
Я кивнул.
– Наверное, захотят изучить его мозг. – Он повертел в руках кусок винила, выбившийся из его разбитого щитка. – Но это будет невозможно, если у него не останется мозгов.
Я похлопал его по руке и вылез из машины.
Когда я позвонил в больницу, Энджи все еще была в операционной. Я попросил разыскать Фила, и когда он подошел к телефону, чувствовалось, что он совершенно подавлен.
– Что происходит? – спросил я.
– Она все еще там. Они ничего не говорят мне.
– Успокойся, Фил. Она выдержит.
– Приедешь сюда?
– Скоро, – сказал я. – Мне еще надо кое‑кого повидать.
– Ладно, Патрик, – осторожно проговорил он, – ты тоже успокойся.
Эрика я нашел в его квартире в Бэк Бэй.
Он встретил меня на пороге в рваном банном халате, под которым виднелись серые плавки, с осунувшимся лицом и седой щетиной трехдневной давности. Его волосы не были собраны в конский хвост, а спадали на уши и плечи, что сильно старило его.
– Надо поговорить, Эрик.
Он посмотрел на пистолет у меня на поясе.
– Оставь меня, Патрик. Я устал.
Позади него виднелись разбросанные по полу газеты и гора грязной посуды в раковине.
– Ни хрена, Эрик. Мы должны поговорить.
– Со мной уже беседовали.
– ФБР, знаю. Ты не прошел детектор лжи.
Он прищурился.
– Что?
– Ты слышал.
Он почесал ногу, зевнул и взглянул куда‑то поверх моего плеча.
– Суд это не учитывает.
– Речь идет не о суде, – сказал я. – А о Джейсоне Уоррене. И об Энджи.
– Энджи?
– Она схлопотала себе пулю, Эрик.
– Что? – Он держал перед собой руку, будто не знал, что с ней делать. – О боже, Патрик, надеюсь, она выздоровеет?
– Пока не знаю, Эрик.
– Ты, наверно, не в себе.
– Я действительно здорово взвинчен, Эрик. Имей в виду.
Он поморщился, и в его глазах промелькнула какая‑то горечь и безнадежность.
Оставив дверь открытой, Эрик повернулся и пошел внутрь квартиры. Я последовал за ним через гостиную, заполненную разбросанными книгами, пустыми коробками из‑под пиццы, бутылками вина, порожними пивными банками.
В кухне он налил себе чашку кофе из кофеварки, покрытой давнишними пятнами, которые он давно уже не вытирал. У нее отсутствовала и крышка. И сам кофе был бог знает какой давности.
– Вы с Джейсоном были любовниками? – спросил я.
Он отхлебнул свой холодный кофе.
– Эрик? Почему ты ушел из Массачусетского университета?
– Знаешь, что бывает с профессорами‑мужчинами, которые спят со студентами? – спросил он.
– Профессора всегда и везде спят со студентами, – сказал я.
Он улыбнулся и покачал головой.
– Профессора‑мужчины спят, как правило, со студентками. – Он вздохнул. – Но даже это в политизированной атмосфере, царящей нынче в студгородках, стало опасным делом. Как говорили древние, береги честь смолоду. Не слишком страшная фраза, если только не применяется к мужчинам и женщинам, достигшим двадцати одного года, живущим в стране, где меньше всего хотят, чтобы дети стали по‑настоящему взрослыми.
Я нашел чистое место на столешнице и облокотился на него.
Эрик поднял взгляд от своего кофе.
– Так вот, Патрик, существует мнение, что, если девушка не является студенткой именно этого профессора‑мужчины, сексуальные отношения между ними вполне допустимы.
– Тогда в чем проблема?
– Проблема в отношениях между профессором‑геем и студентом‑геем. Можешь мне верить, они не поощряются.
– Эрик, – сказал я, – проясни, пожалуйста. Речь идет о Бостонской академии. Самом укрепленном бастионе американского либерализма.
Он слегка усмехнулся.
– Ты и в самом деле в это веришь? – Он снова покачал головой, странная улыбка не сходила с его лица. – Если б у тебя была дочь, Патрик, скажем, лет двадцати, хорошенькая, которая училась бы в Гарварде или Брайсе, и ты вдруг обнаружил, что у нее сексуальные отношения с одним из профессоров, что бы ты чувствовал?
Я встретил его отсутствующий взгляд.
– Не скажу, что меня бы это обрадовало, Эрик, но и не удивило бы. Я бы посчитал, она уже взрослая, и это ее выбор.
Он кивнул.
– Теперь представь тот же сценарий, но у тебя сын, и у него интимные отношения с профессором.
Это меня озадачило. Точнее, задело глубоко упрятанную и задавленную, скорее пуританскую, чем католическую часть моего «я», а картинка в моем воображении – юноша на небольшой тесной кровати вместе с Эриком – на какое‑то мгновение возмутила меня, но я взял себя в руки и выбросил ее из головы, призвав на помощь остатки моего собственного либерализма.
– Я бы…
– Видишь? – Он весело засмеялся, но глаза его все же были пустыми и бегающими. – Это тебя шокировало, верно?
– Эрик, я…
– Разве не так?
– Да, – тихо сказал я. И удивился своей реакции.
Он поднял руку.
– Это нормально, Патрик. Я знаю тебя уже десять лет как человека, почти не подверженного гомофобии. И все же ты гомофоб.
– Но это не касается…
– Твоих друзей‑геев, – сказал он, – тут ты на высоте. Допускаю, но если дело коснется твоего сына и его друзей‑геев…
Я пожал плечами.
– Возможно.
– У нас с Джейсоном был роман, – сказал он, выливая кофе в раковину.
– Когда? – спросил я.
– В прошлом году. Все закончилось. Да и длилось‑то всего один месяц. Как‑никак я был другом дома, и у меня было ощущение, что я предаю Дайандру. Что касается Джейсона, мне кажется, ему хотелось быть ближе к своим ровесникам, к тому же он очень нравится женщинам. Расставание было дружеским.
– Ты рассказал об этом ФБР?
– Нет.
– Эрик, ради Христа, почему нет?
– Это разрушит мою карьеру, – сказал он. – Вспомни свою реакцию на мое предположение. И неважно, сколь либеральной ты считаешь академию, главное, что спонсоры колледжей, как правило, правильные белые мужчины. Либо их жены, пропадающие в загородных клубах. И если они узнают, что гей‑профессор превращает их детей или детей их друзей в геев, они уничтожат его. Без вариантов.
– Послушай, Эрик, это все равно выйдет наружу. ФБР, Эрик. ФБР. Они сейчас проверяют твою жизнь с увеличительным стеклом. И в конце концов наткнутся на то, что им нужно.
– Я не могу, Патрик. Не могу.
– А как насчет Эвандро Аруйо? Ты знал его?
Он покачал головой.
– Нет. Джейсон был напуган, Дайандра тоже, вот я и обратился к тебе.
Я верил ему.
– Эрик, пожалуйста, подумай о признании федералам.
– Ты сообщишь им то, что рассказал тебе я?
Я покачал головой.