Джо мысленно попытался сопоставить выводы токсикологов с бессмысленными речами командира экипажа. Одно явно не вязалось с другим.
– Какие есть еще возможности? Может быть, инсульт? Поражение головного мозга?
– Это маловероятно, – пожала плечами Барбара. – Во всяком случае, когда я прослушивала пленку, мне так не показалось. Речь Блейна была достаточно четкой, а язык не заплетался, так что, каким бы странным ни казалось то, что он говорит, слова его звучали ясно, а предложения казались достаточно связными. Ни перестановок, ни внесмысловых слов в них нет.
– Тогда в чем тут может быть дело?! – разочарованно воскликнул Джо. – Нервный срыв, психоз, галлюцинации?…
Разочарование, прозвучавшее в голосе Барбары, было ничуть не слабей, чем у Джо.
– Откуда тут взяться неврозу и психической болезни?! Командир Делрой Блейн был образцом выдержки, психической устойчивости и уравновешенности. С ним порой было нелегко иметь дело, и все же, как я уже говорила, это был не человек – кремень.
– Значит, не такой уж кремень.
– У него была абсолютно здоровая, уравновешенная психика, – продолжала настаивать Барбара. – Он прошел все специальные тесты авиакомпании без сучка без задоринки; был преданным мужем и хорошим отцом. По вероисповеданию Делрой Блейн был мормоном, причем активно посещал церковь; он никогда не пил, не курил, не употреблял наркотиков и не играл в карты. Нет, Джо, ты не найдешь буквально ни одного человека, который замечал в его поведении какие-то отклонения. По всем свидетельствам, он был не просто хорошим, уравновешенным человеком – он был счастливым человеком, Джо!
В вышине снова сверкнула трепещущая молния, и тяжелые колеса грома прокатились по стальным колеям туч на востоке.
На расшифровке Барбара показала Джо момент, когда самолет совершил первый внезапный поворот на три градуса, предшествовавший неконтролируемому рысканию.
– Вот здесь Санторелли застонал, но он еще не до конца пришел в сознание. И как раз перед маневром командир Блейн сказал: "Вот потеха!" На пленке были и другие звуки: звяканье и шум падения мелких незакрепленных предметов, которые сбросило на пол резкое боковое ускорение.
"Вот потеха!"
Джо тупо смотрел на бумагу, не в силах отвести взгляд от этих коротеньких слов.
Барбара протянула руку и перевернула страницу за него.
– Через три секунды лайнер повернулся на четыре градуса в обратную сторону, однако теперь к звяканью и клацанью мелких предметов добавились другие шумы: низкое глухое дребезжание обшивки и тупой стук. Командир Блейн в это время смеялся.
– Смеялся? – недоверчиво и с недоумением переспросил Джо. – Он должен был погибнуть вместе с остальными, и он смеялся?
– Это не был безумный смех, как ты, должно быть, подумал. Это был обычный веселый смех… веселый и довольный. Можно было подумать, что Блейн искренне радуется своим… тому, что он сделал.
"Вот потеха!"
Через восемь секунд после первого резкого изменения курса самолет снова повернул на три градуса влево, после чего – буквально через две секунды – последовал бросок на семь градусов вправо. Совершая первый маневр, Блейн еще смеялся, потом он просто сказал: "Ух ты!!!"
– Именно в эти секунды правое крыло стало набирать высоту, отжимая левое вниз, – продолжала комментировать расшифровку Барбара. – Лайнер совершил переворот через левое крыло на сто сорок шесть градусов и понесся к земле под углом восемьдесят четыре градуса. Почти отвесно.
– Они были обречены.
– Да, это была серьезная беда, но положение оставалось не безнадежным. Пилоты еще могли выровнять машину, ведь до земли оставалось почти двадцать тысяч футов – вполне достаточно для маневра.
Джо, не читавший никаких газетных отчетов о катастрофе и не смотревший никаких телевизионных репортажей, всегда представлял себе пожар на борту и наполняющий салон удушливый дым. Некоторое время назад – когда ему стало ясно, что пассажиры гибнущего лайнера были избавлены хотя бы от страха сгореть заживо, – он начал надеяться, что долгое падение с небес на землю было для его жены и дочерей не таким страшным, как он воображал себе во время своих приступов. Теперь Джо гадал, что было для них страшнее: дым в салоне и мгновенное осознание своей неминуемой и печальной судьбы или же чистый воздух и тщетная надежда на то, что пилотам в самый последний момент удастся что-то предпринять.
В расшифровке было отмечено, что в определенный момент в кабине зазвучали тревожные звонки, высокий тон альтиметра, сигнализирующего об опасной потере высоты, и записанный на магнитофон голос, периодически восклицавший: "Опасность столкновения!", поскольку "Боинг" пикировал вниз, пересекая расположенные ниже воздушные коридоры.
– Что это такое – "погремушка"? – спросил Джо.
– Громкий гремящий звук, который сопровождает включение автомата тряски штурвала. Неподготовленного человека он может, пожалуй, даже напугать, но зато на него просто невозможно не обратить внимания. Он предупреждает пилотов о том, что машина утратила подъемную силу и может произойти сваливание. Кроме того, штурвал начинает неприятно вибрировать, побуждая пилота к немедленным действиям.
Джо снова вернулся к расшифровке и обнаружил, что второй пилот Санторелли, влекомый рукой жестокой судьбы, которая вот-вот должна была расплющить его о землю, неожиданно перестал стонать и пришел в себя. Возможно, он увидел облака, стремительно проносящиеся за стеклами кабины, а может быть, "Боинг" уже опустился ниже облачного слоя, и за ветровым стеклом появилась, увеличиваясь на глазах, панорама ночного Колорадо, раскрашенная во все оттенки серого – от пыльно-жемчужного до угольно-черного, – с золотисто-желтым заревом Пуэбло на южной оконечности штата. Не исключено, что помогла ему очнуться и какофония тревожных сигналов, а тревожные цифры, мелькающие на шести экранах МКДБ, сказали опытному пилоту все, что ему необходимо было знать. И он прошептал: "Господи Иисусе!"
– Он говорил в нос, и его голос был хриплым, булькающим, – подсказала Барбара. – Должно быть, Блейн сломал eму хрящ.
Даже читая написанные Барбарой слова, Джо, как наяву, слышал голос Виктора Санторелли, чувствовал его страх и его отчаянное желание жить.
САНТОРЕЛЛИ: Господи Иисусе! Нет, Господи, нет!!!
БЛЕЙН (смеется): Уа-а-а-а! Вот и мы! Вот и мы, доктор Рамлок и доктор Блом! У-у-у-у!!!
САНТОРЕЛЛИ: На себя! Штурвал на себя!!!
БЛЕЙН (смеется): Уа-а-а-а! (Смеется.) Мы записываем?
САНТОРЕЛЛИ: На себя, штурвал на себя и вверх! Вытягивай!!!
(С. часто, с присвистом дышит. Время от времени он кряхтит, как будто сражается с чем-то или с кем-то, возможно с Блейном, но скорее всего он пытается справиться с управлением. Дыхания Блейна на пленке не зафиксировано.)
САНТОРЕЛЛИ: Черт! Черт побери!..
БЛЕЙН: Мы записываем?
– Почему он все время спрашивает, записывается ли их разговор? – озадаченно спросил Джо.
Барбара покачала головой:
– Не знаю.
– Сколько времени он работает пилотом?
– Больше двадцати лет.
– Следовательно, он знает, что все, что происходит в кабине, постоянно записывается "черным ящиком"?
– Должен знать… Да, знает. Но не кажется ли тебе, что он немного не в своем уме?
Джо быстро прочитал последние слова летчиков.
САНТОРЕЛЛИ: Ручку на себя, черт!..
БЛЕЙН: Ух ты! Оп-па!
САНТОРЕЛЛИ: Матерь Божья!..
БЛЕЙН: О, да-а…
САНТОРЕЛЛИ: Нет!
БЛЕЙН (в детском восторге.): Ух ты-ы!!!
САНТОРЕЛЛИ: Сьюзен…
БЛЕЙН: Гляди! Ща ка-ак…
(С. начинает громко кричать.)
БЛЕЙН: Здорово!..
(Крик С. слышен на протяжении трех с половиной секунд, до самого конца записи, которая была прервана падением самолета.)
(Конец.)
Ветер пронесся по траве на лугу. Небо набухло близким дождем. Природа, похоже, была намерена устроить влажную уборку.
Джо медленно сложил три листка бумаги и засунул их в карман куртки.
Некоторое время он просто не мог произнести ни слова.
Далекая вспышка молнии обожгла ему глаза. Грянул гром, и тучи, как по команде, пришли в движение.
Наконец, глядя на дно воронки, Джо сказал:
– Последним словом Санторелли было имя…
– Сьюзен.
– Кто она?
– Его жена.
– Я так и подумал…
В самом конце – никаких обращений к Богу, никаких надежд на божественное милосердие. Одна только покорность и принятие своей судьбы. И еще имя… Имя, произнесенное с любовью, с сожалением, со смертной тоской и… с надеждой. Последним, что промелькнуло перед мысленным взором гибнущего летчика, была не жестокая земля, не последующий вечный мрак, а дорогое, любимое лицо.
Джо снова почувствовал, что не может говорить.
– 11 -
Они отошли от глубокой воронки в земле, и Барбара Кристмэн повела Джо вверх по склону. Ярдах в двадцати от группы обожженных, мертвых осин на северном краю луга она остановилась и сказала:
– Где-то здесь они и стояли, если я правильно запомнила. Но что это должно значить?
Когда вскоре после катастрофы Барбара Кристмэн прибыла на этот перепаханный, изуродованный, опаленный огнем луг, то среди мелких и мельчайших обломков единственным признаком того, что здесь разбился именно авиалайнер, были кусок самолетной турбины и три пассажирских кресла, которые каким-то чудом почти не пострадали. Во всяком случае, их Барбара узнала с первого взгляда.
– Эти три кресла были соединены друг с другом? – спросил Джо.
– Да.
– И они стояли вертикально?
– Да. К чему ты ведешь?
– Могли бы вы определить, из какой части самолета были эти кресла?
– Джо…
– Из какой части самолета, Барбара? – терпеливо повторил Джо.
– Вряд ли из первого класса и не из бизнес-класса верхней палубы, потому что там установлены сдвоенные кресла. Центральный ряд в экономическом классе имеет четыре кресла в ширину, поэтому эти три кресла относятся либо к левому, либо к правому ряду экономического класса.
– Они были повреждены?
– Конечно.
– Очень сильно?
– Как ни странно – не очень.
– А следы огня?
– Не везде.
– А где именно? В каких местах?
– Погоди, Джо, дай-ка вспомнить… Честно говоря, сейчас мне кажется, что на них было всего несколько небольших подпалин и пятен сажи.
– Ну а обивка, Барбара? Не была ли она совершенно целой?
Широкое лицо Барбары помрачнело.
– Джо, – строго сказала она. – В этой катастрофе никто не уцелел.
– В каком состоянии была обивка? – настаивал Джо, и Барбара сдалась.
– Ну, мне помнится, она была слегка разорвана. Ничего серьезного
– На ней была кровь?
– Я не помню.
– Тел на сиденьях не было?
– Нет.
– А частей тел?
– Нет.
– Привязные ремни сохранились?
– Этого я не помню. Наверное – да.
– Но если ремни сохранились и если в момент удара они были пристегнуты…
– Это смешно, Джо!
– Мишель и девочки летели экономическим классом, – сказал он.
Барбара прикусила губу и отвернулась. Некоторое время она смотрела куда-то в сторону, потом промолвила тихо, почти ласково:
– Джо, твоих родных не было на этих сиденьях.
– Я знаю это, – уверил он ее. – Я знаю.
Но как же он хотел этого!..
Барбара снова посмотрела на него.
– Они умерли, – сказал Джо. – Насовсем. Я не питаю никаких надежд, Барбара.
– Значит, ты имеешь в виду эту Розу Такер?
– Если я сумею узнать, где было ее место в самолете, и если оно было либо с левой, либо с правой стороны в экономическом классе, то это будет доказательством!
– Доказательством чего?
– Того, что она говорила правду…
– Слабенькое доказательство… – с сомнением заметила Барбара, но Джо ее не слушал.
– Доказательством того, что она осталась в живых!
Барбара снова покачала головой.
– Вы не встречались с Розой, – с легким упреком сказал Джо. – И никогда не видели ее. Она – не какая-нибудь пустышка, обманщица. В ней чувствуется сила… внутренняя сила.
Налетевший ветер принес с собой резкий запах озона – тот самый запах, который предшествует моменту, когда расшитый молниями занавес туч поднимается и на сцену выходит дождь.
Голосом, в которым звучали одновременно и сочувствие, и ласка, и отчаяние, Барбара сказала:
– Они падали с высоты четырех миль, Джо, падали почти отвесно, носом вниз, и Роза Такер была внутри этого чертова самолета, который взорвался, словно тонна тротила…
– Я вполне это понимаю.
– Господь свидетель, Джо, я вовсе не хочу лишний раз причинять тебе боль, но… Ты понимаешь? И после всего, что я тебе рассказала, продолжаешь верить?.. Эта Роза Такер оказалась в эпицентре взрыва огромной разрушительной силы. Он превратил крепчайший гранит в пыль, в пар! Экипаж и другие пассажиры… их плоть в считанные доли секунды была буквально начисто сорвана с костей, словно их кипятили неделю. Людей буквально разорвало, разметало, раздробило на части; даже кости и те ломались, как зубочистки. Пока самолет еще продолжал вспахивать землю, мельчайшие капли керосина, рассеянные в воздухе, как утренний туман, взорвались. Огонь был везде, Джо. Это были гейзеры огня, реки огня, целые океаны бушующего пламени, от которого невозможно было укрыться, так что я очень сомневаюсь, что твоя Роза
Такер сумела невесомо опуститься на землю, словно пух одуванчика, и пройти невредимой сквозь этот огненный ад.
Джо посмотрел сначала на небо, потом – на землю под ногами и подумал, что земля кажется гораздо светлее облаков.
– Если вы когда-нибудь видели кадры, снятые в городах и поселках, разрушенных торнадо, – медленно начал он, – то вы, несомненно, обратили внимание, что, хотя все дома и постройки превратились в мусор, который можно спокойно просеивать через дуршлаг, в самом центре оставленной ураганом пустыни стоит один совершенно целый или почти неповрежденный дом.
– Это явление природы, каприз, флуктуация погоды, – согласилась Барбара. – Но в нашем случае, Джо, действуют неумолимые законы физики, которые не знают исключений, и главный из них – закон земного притяжения. Физика не подвержена случайностям и капризам. Если бы весь этот твой город падал с высоты четырех миль, то в нем не осталось бы ни одного целого дома.
– Родные и близкие погибших… Роза показала им что-то такое, что подбодрило их, вновь пробудило их интерес к жизни.
– Что же это было?
– Я не знаю, Барбара. Я должен увидеть это сам, и я хочу, чтобы она мне показала то же, что и им. Но дело не в этом… Дело в том, что все они поверили Розе, когда она сказала, что была на борту этого самолета. И это не просто вера… – добавил он, вспоминая сияющие глаза Джорджины Дельман. – Это глубокая убежденность!
– Тогда она мошенница, которая не знает себе равных ни в наглости, ни в силе убеждения.
Джо только пожал плечами в ответ.
В нескольких милях от них двузубый камертон сверкающей молнии задрожал, завибрировал, запел и разорвал темноту штормовых туч. С востока к лугу неумолимо подступала стена дождя.
– Ты не производишь впечатления глубоко религиозного человека, – продолжала Барбара. – Во всяком случае, мне почему-то так кажется.
– Это так, – согласился Джо. – Мишель каждую неделю водила девочек в воскресную школу и в церковь, но я не ходил с ними. Пожалуй, это было единственным, в чем я не принимают участия.
– Ты относишься к религии враждебно?
– Совсем нет. Просто она мне неинтересна. Я всегда был равнoдушeн к Богу ровно настолько, насколько, как мне казалось, Он был равнодушен ко мне. Но после катастрофы… после гибели Мишель и девочек я сделал только один шаг на пути своего духовного развития – шаг от безразличия к неверию. На мой взгляд, представления о милостивом, милосердном Боге просто невозможно как-то увязать с тем, что случилось с пассажирами этого самолета… и со всеми теми, кто проведет остаток своей жизни, тоскуя по ним.