– Я не могу точно сказать. Может быть, и серые, а может – нет.
– Посмотрите на меня, Мерси. Какие у меня глаза?
Она посмотрела.
– Они серые, – с нажимом сказал Джо.
– Да, – неуверенно согласилась Мерси.
– Серые, но необычного оттенка.
– Да.
– С легкой примесью лилового.
– Пожалуй.
– Не вспомните ли вы, не такими ли были глаза у той девочки?
К этому моменту Мерси уже догадалась, какого ответа от нее ждут, хотя и не могла понять – почему. Она была доброй женщиной, и ее инстинктивным желанием было сделать ему приятное. Немного поколебавшись, она сказала:
– Честное слово, я не могу сказать наверняка.
Джо почувствовал, как внутри у него все холодеет, но сердце его продолжало биться с прежней силой и частотой, не желая расстаться с тщетной уже надеждой. Стараясь говорить спокойно, он положил руки на плечи Мерси и сказал:
– Постарайтесь представить себе лицо девочки. Закройте глаза и постарайтесь думать только о ней.
Она закрыла глаза.
– Ну? – с новым нетерпением спросил Джо. – Вы видите? На левой щеке, почти возле самого уха? Видите родинку?
Веки Мерси слегка вздрогнули: она искренне старалась подстегнуть свою память.
– Это скорее родимое пятнышко, а не родинка. Она совершенно плоская и не выступает над кожей. В форме полумесяца.
После долгих колебаний Мерси покачала головой.
– Может быть, у нее и была такая метка… Я просто не помню.
– А улыбку? Улыбку вы помните? Озорную, слегка кривоватую? Когда она улыбалась, у нее слегка приподнимался левый уголок губ.
– Насколько я помню, девочка совсем не улыбалась. Она была очень сонной… и слегка ошеломленной. И конечно, она очень устала, лапочка.
Джо лихорадочно порылся в памяти, не в силах припомнить ничего такого, что могло бы пробудить память Мерси Илинг. Он мог бы часами потчевать ее самыми подробными рассказами о непринужденной грации и врожденном очаровании своей дочери, о ее веселом, неунывающем нраве, о ее музыкальном смехе, который звучал колокольчиком всякий раз, когда ей удавалась какая-нибудь проделка. Он мог бы долго описывать ее высокий выпуклый лоб, медно-золотой оттенок бровей и ресниц, задорно вздернутый носик, изящно вырезанные уши, напоминающие самые изысканные раковины; не смог бы Джо умолчать и о пытливом блеске любопытных глаз, о глубоких замечаниях, свидетельствующих о не по годам развитом уме, а также о выражении хрупкости и затаенной внутренней силы на ее хорошеньком личике, которое не раз заставляло его сердце сжиматься от нежности, когда он смотрел на спящую дочь.
Но все это были субъективные впечатления, и, сколь подробны бы они ни были, сколькими деталями ни изобиловали бы, они все равно не могли навести Мерси на ответы, которые ему хотелось получить.
Он убрал руки с ее плеч.
Мерси открыла глаза и покачала головой.
Джо схватил со стола деревянную лопаточку, которую он взял у нее минутой раньше. Снова положил. Он просто не знал, что ему делать дальше.
– Мне очень жаль, – сказала Мерси.
– Ничего-ничего, просто я подумал… Я надеялся… Не знаю. Я сам не знаю, на что я надеялся.
Самообман никогда не удавался Джо. Он казался ему похожим на старый, скверно сидящий костюм со множеством прорех, сквозь которые проглядывает голое тело. Мерси Илинг еще могла обмануться, поскольку она сама этого хотела, но самого себя Джо обмануть не мог, и сквозь плохо скроенную ложь ему была хорошо видна беспощадная правда: он отлично знал, что он думал и на что надеялся. То, что с ним сейчас произошло, было лишь очередным проявлением поискового стереотипа, только теперь он не преследовал никого между стеллажами магазина, не высматривал воображаемую Мишель сквозь витрину супермаркета, не кидался к школьной ограде в надежде разглядеть Крисси среди толпы других девчушек, но все равно это была та же самая, застарелая и запущенная болезнь, которая гнездилась в самом его сердце. Одного упоминания об этой таинственной девочке, возраст и цвет волос которой по чистой случайности совпали с приметами его дочери, оказалось вполне достаточно, чтобы Джо, позабыв о логике и фактах, снова ринулся в безнадежную погоню за миражом.
– Мне очень жаль, Джо, – снова повторила Мерси Илинг, почувствовав, как стремительно изменилось его настроение. – Глаза, родинка, улыбка… во мне просто ничего не шевельнулось. Но я вспомнила ее имя. Рейчел называла девочку Ниной.
За его спиной Барбара встала так резко, что опрокинула стул.
– 12 -
Вода в водосточной трубе у заднего крыльца журчала и бурлила словно десятки возбужденных, сердитых голосов, которые – то гортанно рыча, то переходя на шепот, – выкрикивали ругательства и угрозы на неведомых языках.
Джо почувствовал, что у него подгибаются ноги, и схватился обеими руками за мокрые перила. Ветер, задувавший под козырек крыльца, швырял капли дождя прямо ему в лицо, но Джо не замечал ни холода, ни текущей по щекам воды.
Отвечая на его невысказанный вопрос, Барбара указала рукой на юго-запад.
– Катастрофа произошла вон в той стороне.
– Как далеко?
– Наверное, в полумиле, если по прямой, – подсказала Мерси, стоявшая на пороге, теребя в руках фартук. – Или чуть дальше.
Роза Такер прошла через горящий луг и попала в лес, в котором огонь быстро погас, потому что прошлое лето выдалось сырым и дождливым. Напрягая зрение, чтобы разглядеть хоть что-нибудь в темноте, она пробиралась сквозь редкий подлесок, стараясь держаться оленьих троп и травянистых полян, шагать по которым было не в пример легче, но даже там ползучие растения и некошеные травы обвивали ей ноги и затрудняли шаг. И почти всю дорогу – прежде чем Роза перевалила через цепь холмов – ей пришлось идти в гору и вести за собой, а скорее нести на руках маленькую девочку по имени Нина. Полмили по прямой, но если учесть рельеф местности и топографию извилистых оленьих троп, то ее путь мог оказаться втрое или даже вчетверо длиннее.
– Полторы-две мили пешком, – задумчиво проговорил Джо.
– Невозможно, – упрямо тряхнув головой, сказала Барбара.
– Очень даже возможно. Она могла это сделать.
– Я не об этом. – Барбара повернулась к Мерси. – Миссис Илинг, вы оказали нам огромную помощь, действительно огромную, но… Могу я попросить вас оставить нас с партнером наедине на несколько минут? Нам надо обсудить одну важную проблему.
– Конечно, конечно, я все понимаю. Сколько хотите… – ответила Мерси и скрылась в кухне. Судя по всему, она была крайне заинтригована, но воспитание не позволяло ей спросить, в чем дело. Уходя, она даже закрыла за собой дверь и оставила Барбару и Джо одних под навесом крыльца.
– Всего полторы мили…
– Да. По горизонтали – полторы мили, – согласилась Барбара и, шагнув вперед, положила руку на плечо Джо. – Но не забудь про те четыре мили, которые они падали вертикально, почти отвесно. Вот что я считаю невозможным, Джо.
Джо и сам мысленно сражался с той же самой проблемой. Чтобы допустить возможность того, что кто-то мог уцелеть после такой жуткой катастрофы, требовалась вера сродни религиозной, а он отринул ее и по выбору, и по необходимости. Чтобы поверить в высшие силы, Джо должен был сначала увидеть смысл в страдании как первоосновы человеческого бытия, а он не мог этого сделать, как ни старался. С другой стороны, если предположить, что чудесное спасение Розы Такер явилось прямым следствием тех исследований и экспериментов, которыми она занималась в "Текнолоджик", и что человечеству вполне по силам безграничные, почти божественные возможности (Садрах спасает Садраха из пещи огненной, а Лазарь поднимает Лазаря из могилы), то и это потребовало бы веры в то, что уже сам человеческий дух обладает необыкновенными и непредставимыми качествами… Такими, например, как Доброта и Созидательный Гений. Увы, за четырнадцать лет работы обозревателем уголовной хроники Джо узнал людей слишком хорошо, чтобы теперь преклонить колени пред алтарем первой Церкви Человека Богоравного. Он лучше – и, главное, нагляднее – многих представлял себе все новейшие "достижения" человечества и был уверен, что единственное, в чем человек проявил достойные восхищения упорство и смекалку, так это в совершении самых грязных, бесчестных, жестоких поступков, с неизбежностью подготовлявших его вечное проклятие. Лишь немногие люди – если таковые вообще существовали – способны были заслужить спасение.
Не опуская руки с его плеча, Барбара сказала сурово, но и с материнской заботой в голосе:
– Сначала ты хотел, чтобы я поверила в спасение Розы Такер. Теперь ты настаиваешь, что в этом аду уцелели двое. Нет, Джо, я сама ходила по этой бойне, я видела лужи крови и дымящиеся обломки, и я знаю, что существует всего один шанс из миллиарда, что кто-то ушел с места катастрофы на своих ногах.
– Мне этого достаточно.
– Даже не из миллиарда – из сотен тысяч миллиардов, из триллионов, квадриллионов…
– Я это понимаю.
– Таким образом, шанса, что в катастрофе уцелели двое, не существует вообще! Это бесконечно малая, исчезающая величина, которую…
– Я многого не рассказал вам, – перебил ее Джо. – И большую часть из этого я никогда не расскажу, чтобы не подвергать вас опасности. Только одно… Роза Такер была крупным ученым. И на протяжении шести или семи последних лет она работала над каким-то очень важным секретным проектом, который финансировался правительством или военными…
– Что это был за проект?
– Я не знаю. Но, прежде чем подняться на борт рейса 353 в Нью-Йорке, Роза позвонила в Лос-Анджелес своей близкой подруге-репортеру и договорилась о том, чтобы та нашла нескольких надежных свидетелей и встретила ее в аэропорту. Роза Такер собиралась дать своей подруге сенсационное интервью, а в предварительном разговоре по телефону она намекнула, что везет с собой нечто такое, что изменит мир решительно и навсегда.
Барбара пристально всматривалась в его лицо, словно пытаясь определить, не шутит ли он. "Разве можно всерьез верить, что что-то в состоянии изменить весь мир за одну ночь?" – говорили ее глаза, и Джо хорошо ее понимал. Барбара была женщиной рациональной до мозга костей; она была до такой степени привержена законам физики, механики и логики, что повлиять на ее точку зрения могли одни только факты, доказанные и подтвержденные факты. Весь жизненный опыт Барбары подсказывал ей, что правильное решение можно найти только тогда, когда двигаешься медленно и осторожно, а все встретившееся подвергаешь тщательному и всестороннему анализу. Ее путь к окончательному результату неизменно состоял из бессчетного количества маленьких, но выверенных шажочков и шажков, каждый из которых тщательно рассчитывался и многократно проверялся. Будучи сначала сотрудником, а потом – старшим следователем Национального управления безопасности перевозок, Барбара привыкла иметь дело с головоломками, состоящими и в буквальном, и в переносном смысле из десятков и сотен тысяч фрагментов, и зачастую эти головоломки оказывались гораздо более сложными, чем те, с которыми сталкивались в своей работе полицейские детективы из отделов по расследованию убийств. И хотя в своей профессиональной деятельности Барбара не отрицала интуиции как таковой, она все же продолжала считать, что скрытые причины, руководившие поступками пилотов или вызвавшие сбой в работе оборудования, можно раскрыть только с помощью неспешного, методичного, упорного труда, и потому ее отношение к чудесам и озарениям было окрашено изрядной долей скептицизма.
Джо понял это по выражению ее глаз, поскольку работа журналиста – а журналистам порой приходилось предпринимать собственные расследования – была сродни тому, чем занималась Барбара Кристмэн.
– Во что ты хочешь, чтобы я поверила? – продолжала наседать Барбара. – В то, что, когда самолет перевернулся и понесся к земле, Роза Такер достала из сумочки пластиковую бутылочку-распылитель с новым таинственным снадобьем, которое делает человека неуязвимым, – наподобие крема от загара – и быстро обрызгала себя с ног до головы?
Джо едва не рассмеялся. Он не смеялся вот уже сто лет.
– Конечно, нет, Барбара, что вы!
– Тогда что там было?
– Не знаю. Что-нибудь.
– Звучит как большое ничто.
– Что-то было, Барбара, я уверен, – настаивал Джо.
Теперь, когда отгремел гром и погасли огненные молнии, серо-стальные тучи, столпившиеся на небосводе, казались ему почти красивыми.
Вдали, по-прежнему укутанные туманом, темнели молчаливые и загадочные холмы – те самые, через которые в ту страшную ночь шла чудом уцелевшая Роза Такер.
Порывистый ветер заставлял кланяться и сгибаться осины и тополя, а над полегшей травой пастбищ кружились серые полотнища дождя, как будто ветер отплясывал тарантеллу.
Джо снова обрел надежду и теперь чувствовал себя почти хорошо. Да нет, что там – он просто превосходно себя чувствовал, но в этом крылась и опасность. Стремительный триумфальный взлет и несколько мгновений пребывания на вершине всегда оказывались слишком короткими, а после них начиналось такое же быстрое падение, завершавшееся ударом о землю – ударом тем более жестоким, чем выше ты взлетел.
Но никогда не иметь надежды было, наверное, стократ хуже.
Ожидание и вера в чудо переполняли Джо.
Одновременно он был напуган.
– Что-то было… – повторил он.
***
Оторвавшись от перил, Джо прислушался к своим ощущениям. Ноги больше не подгибались, и он вытер мокрые ладони о джинсы. Воду с лица Джо вытер рукавом своей спортивной куртки.
– Каким-то образом она спаслась, – упрямо повторил он, повернувшись к Барбаре. – Спаслась и прошла эти полторы мили до ранчо. Полторы мили за час с четвертью – это нормально, если учесть, что она шла в темноте и имела на своем попечении маленького ребенка, которого наверняка пришлось нести большую часть пути.
– Я очень не хочу быть той булавкой, которая испортит твой воздушный шар, Джо, но…
– Тогда не будьте ею.
– …Но есть одна вещь, над которой тебе следует подумать как следует.
– Я слушаю.
Барбара поколебалась, но все-таки решилась высказать свои сомнения вслух.
– Допустим – заметь, я говорю "допустим", – в катастрофе действительно кто-то уцелел. Допустим, эта женщина на самом деле была на борту рейса 353 и ее имя – Роза Такер. Джеффу и Мерси она представилась как Рейчел Томас…
– Ну и что?
– Тогда почему она назвала настоящее имя девочки – Нина?
– Эти люди… они охотятся за Розой, не за Ниной. Нина им не нужна.
– Если они узнают, что Роза спасла девочку при помощи того самого гипотетического эликсира жизни, который она изобрела и который везла, чтобы предъявить на пресс-конференции в Лос-Анджелесе, тогда, как мне кажется, девочка представляет для них не меньшую опасность, чем сама Роза Такер.
– Возможно, вы правы… Но, откровенно говоря, сейчас мне все равно.
– Я к чему клоню… скорее всего она назвала бы Нину вымышленным именем.
– Не обязательно.
– Не обязательно, – согласилась Барбара. – Но это весьма вероятно.
– Так в чем же разница?
– В том, что Нина – это тоже выдуманное имя.
Джо вздрогнул, как будто кто-то ударил его по лицу, и ничего не ответят.
– Может быть, девочку, которая побывала на ранчо, на самом деле зовут Сара, Мери или Дженифер…
– Нет, – твердо сказал Джо.
– Но она же назвала себя Рейчел…
– Если девочку звали по-другому, то что заставило Розу Такер назвать ее именем моей дочери? Если это совпадение, то совпадение более чем удивительное.
– На борту рейса 353 могли быть две светловолосые девочки в возрасте до пяти лет.
– И обеих звали Нина? Это же смешно, Барбара!
– Если после катастрофы кто-то остался в живых и если одной из уцелевших была маленькая светловолосая девочка, – сказала Барбара, – то тебе следует быть готовым к тому, что это не Нина.
– Я понимаю, – сердито отозвался Джо, которого злило, что Барбара заставила его признать возможность, от которой он старательно бежал. – Я все понимаю!
– Понимаешь?
– Конечно.
– Я беспокоюсь за тебя, Джо, – проговорила Барбара извиняющимся тоном.
– Спасибо, – с сарказмом ответил он.
– Нет, в самом деле. У тебя… душевная травма.
– Со мной все в порядке.
– А мне кажется, что ты уже надломлен и любой пустяк может тебя доконать.