Этого вам достаточно, Кэвел? – Вероятно, он приходил в себя.
– Никто лучше докторов не разбирается в смертях. Раньше и священники лишались сана за это. – Я поглядел на серый набивной ковер: если кто уронит бриллиантовую галстучную булавку в такой ворс, то придется вызывать ищейку. Потом произнес спокойно:
– Гляньте на рисунок этого ковра, доктор.
Пятьсот фунтов зарплаты не дают возможности покупать такие ковры.
– Вы приехали меня оскорблять, Кэвел? – К нему возвращалось самообладание, а я хотел только, чтобы он не вел себя глупо и не схлопотал еще.
– Тяжелые шелковые портьеры, – продолжал я, – стильная мебель, прекрасная хрустальная люстра, большой дом. Спорю, что весь он богато обставлен. Откуда у вас деньги, доктор? Играете в пульку? Шулер?
Он с минуту глядел на меня так, будто собирался послать к черту, я даже приподнял «хэкати» ровно настолько, чтобы заставить его отказаться от своего намерения.
– Я холостяк, иждивенцев не имею. Могу потрафить своим вкусам, задыхаясь от гнева, сказал он.
– Счастливец. Где были прошлой ночью между девятью и одиннадцатью часами?
– Дома, – нахмурившись, сказал он.
– Уверены?
– Конечно, уверен. – Он, по‑видимому, решил, что лучше всего и безопасней изобразить скрытое негодование.
– Свидетели есть?
– Я был один.
– Всю ночь?
– Всю ночь. Моя домработница приходит утром в восемь.
– Это может плохо для вас обернуться, отсутствие свидетелей.
– На что вы намекаете? – озадаченно спросил он.
– Скоро узнаете. Вы не водите машину, доктор, не так ли?
– Как ни странно, вожу.
– Но в Мортон ездите в военном автобусе?
– Да, я предпочитаю... Это вас не касается.
– Верно. А какую машину вы водите?
– Спортивный автомобиль.
– Какой марки?
– "Бентлик‑континенталь".
– "Континенталь". Спортивный автомобиль, – я буравил его взглядом, но он уставился в ковер – возможно, все же обронил бриллиантовую булавку – Ваш вкус к машинам такой же, как и к коврам.
– Это старая машина. Подержанная.
– Когда купили?
– Какое это имеет значение? Под что вы подкапываетесь, Кэвел? – резко спросил он.
– Когда купили?
– Два месяца назад. Или три. – Он вновь уставился в ковер.
– Говорите, машина старая? Сколько ей лет?
– Четыре года.
– Четыре года! Такой «континенталь» не продают по цене консервной банки. Он стоит пять тысяч фунтов. Откуда у вас появилось пять тысяч фунтов три месяца назад?
– Наличными я заплатил всего тысячу, а остальные буду отдавать три года. Так многие покупают, вы это знаете.
– Расширенная кредитная система после долгих уговоров. Это для таких, как вы. Для меня и мне подобных это считается дорогой покупкой. Давайте‑ка поглядим на ваше дорогостоящее соглашение. – Он показал мне договор.
Беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться в правдивости его слов. Какое у вас жалованье, доктор Макдональд? – спросил я.
– Немногим больше двух тысяч в год. Правительство не очень щедро.
Он перестал возмущаться и злиться. Интересно, почему?
– Итак, после уплаты налогов и вычета прожиточного минимума у вас не останется и тысячи в конце года, а в три года вам не набрать трех тысяч. И все же, согласно соглашению, вы должны в три года выплатить четыре с половиной тысячи плюс проценты.
И все же, согласно соглашению, вы должны в три года выплатить четыре с половиной тысячи плюс проценты. Как вы думаете решить эту математическую шараду?
– У меня имеются два страховых полиса, по которым я получу в будущем году. Сейчас их вам покажу.
– Не беспокойтесь. Скажите лучше, доктор, чем вы так расстроены?
– Я не расстроен.
– Не врите.
– Ладно, вру. Да, я взволнован, нервничаю. Ваши вопросы подействуют любому на нервы. Возможно, он и прав.
– И почему это вас так волнует, доктор? – спросил я.
– Почему? Еще спрашивает! – Он со злобой взглянул на меня и снова уткнулся в ковер, снова принялся за поиски бриллиантовой булавки. – Мне не нравится тон ваших вопросов. Мне не нравится, куда вы клоните. И никому бы не понравилось.
– А куда это я клоню?
– Не знаю. – Он помотал головой, не поднимая глаз. – Вы хотите доказать, что я живу не по средствам. Не знаю. Не знаю, куда вы клоните.
– Глаза у вас нынче красные, доктор, и, простите, от вас несет виски так, будто вы всю ночь пили. Провели ночь за бутылкой? Нет, положительно вам пошла на пользу пара ударов в солнечное сплетение. Любопытно, а вы у нас всегда считались умеренно пьющим. Вы были один всю ночь, а умеренно пьющие не пьют в одиночестве. Именно поэтому они и умеренные. Вы одиноко пили ночью, и пили много, доктор. Любопытно, почему? Волновались? Ожидали появления Кэвела с его назойливыми вопросами?
– Перед сном я обычно немного выпиваю, – сказал он, оправдываясь и по‑прежнему разглядывая ковер. Теперь он пытался скрыть выражение лица. И представьте, не стал от этого алкоголиком. Много ли – один стаканчик?
– Или два, – поддакнул я, – но когда стаканчик превращается в целую бутылку виски, то это уже не стаканчик. – Я огляделся и спросил:
– Где ваша кухня?
– Что вы...
– Черт возьми, не тяните.
– Пройдите прямо.
Я вышел из комнаты и очутился в безупречно сияющем сталью и никелем чудовище, которое предназначалось для операционной, но в последний момент почему‑то превратилось в кухню. Это тоже требовало денег. В сияющей раковине нашлось убедительное доказательство, что доктор Макдональд не ограничился перед сном стаканчиком. Почти пустая бутылка виски с валяющейся рядом отвинченной металлической пробкой. Грязная пепельница, полная смятых окурков сигарет. Услышав за спиною шаги, я оглянулся. У порога стоял Макдональд.
– Ладно, – устало сказал он. – Да, я пил. Пил несколько часов подряд.
Я не привык к подобному, Кэвел. Я не полицейский. И не военный. Два страшных убийства. – Его передернуло: если он играл, то играл отлично. Бакстер многие годы был моим лучшим другом. Почему его убили? Остановится ли убийца на этом? Знаю, что может натворить этот дьявольский микроб. О боже! У меня есть все причины волноваться. Даже слишком много причин.
– Это так, у вас была причина, – согласился я, – и даже сейчас имеется. Впрочем, я уже напал на след преступника. Возможно, вы будете его следующей жертвой. Об этом стоит задуматься.
– Ради бога, убирайтесь и оставьте меня в покое, бессердечный сатана, – простонал он.
– Ухожу моментально. Держите двери на замке, доктор.
– Вы еще пожалеете, Кэвел. – Едва я сообщил о своем намерении уйти, он снова расхрабрился. – Посмотрим, будете ли вы таким наглым, когда вас вызовут в суд и обвинят в насилии.
– Не болтайте глупости, – коротко бросил я, – никогда вас и пальцем не трогал. Никаких следов нет, значит, вы на меня наговариваете.