Потом было утро, состоявшее из серого тумана, из которого на моё лицо падали редкие капли. Ещё это лицо трогала тёплая рука, а потом к нему прикоснулась щека Ян, – но я не чувствовал собственной кожи.
Надо мной нависло абсурдное лицо мастера Ши, он смотрел на меня брезгливо, как на давно сдохшую кошку. «Лекарь заболел», – услышал я, и к моим губам поднесли чашку с каким-то отваром. Помню также, что были и другие чашки, и другие отвары.
Вода громадной реки покачивалась совсем рядом с моими глазами, над ней брели клубы тумана, как грустные слоны. Клубы эти нависали над самым плотом, из них выплывали тени строгих и печальных лиц. Мой отец с веточкой подсохшего чёрного винограда в руке. Сангак, смотрящий куда-то поверх моей головы, поднявшая к нему глаза Меванча в жемчужной сетке на волосах. Женщина, лица которой я уже не мог вспомнить, прижимающая к себе двух малышей, мальчика и девочку, старающихся закрыть уши от жуткого ржания испуганных коней. «Простите», – хотел я сказать им, но губы не слушались.
Я пережил их всех, думая, что никогда не кончится эта огромная жизнь – да не одна, а десять жизней: все новые страны, войны, женщины, друзья… Но вот и конец – здесь, на плоту, среди великой, пахнущей рекой пустоты.
И тут седой тучей навис надо мной мастер Фэй, мрачно шевеливший губами. «Ци, – раздался его шёпот. – Ушла вся ци». Он поднёс к моей голове руки, вокруг которых сверкало и потрескивало серебристое облако.
Потом – несколько раз мелькнувшая в голове чернота ночи, снова вкус отваров, и, наконец, в медовых лучах рассвета, опять седина мастера Фэя. Он вручил Ян новый отвар, знакомо пахнувший сладкой петрушкой. «Он должен проснуться», – раздался шёпот. Я сделал два глотка, и Фэй раскрыл морщинистую ладонь, на которой лежала лаковая коробочка. В ней – ещё одна коробочка, и уже там – большая, размером с голубиное яйцо пилюля, бурая, обсыпанная какой-то прилипшей к ней трухой. Её начали запихивать мне в рот.
Гнусный тухлый запах был ужасен, вязкая мякоть прилипала к зубам. Я снова и снова глотал сладкий отвар («человек-корень», подсказала память), снова жевал пилюлю. И, покончив с ней, уплыл обратно в серый туман.
Наверное, дальше было утро уже другого дня. Я проснулся, поднял голову. Вдохнул мокрый воздух. С помощью Ян дополз до уголка плота, где была натянута рогожа на шестах, означавшая уборную (открытую всем проплывавшим мимо, но отгороженную от пассажиров нашего плота). Вернулся обратно.
Над водой летел тёплый ветер. Воде не было конца, по ней плыли чёрные островки водорослей, вдалеке среди дрожащего золотого света чернели силуэты лодок с поднятыми вверх шестами. Дальше туман, другие лодки уже в виде чёрточек тушью, – и опять вода, вода, мягко пахнувшая влагой, размытые спины больших островов – и снова вода.
– Великая река, – прозвучал шёпот Ян. – Мы называем её – Длинная река. Мы плывём по ней уже второй день.
Я повернулся, протянул руку, погладил сгиб её бедра, округлости ягодиц. Ян расширила глаза и с криком понеслась от меня на противоположный край плота.
Даосы, мирно сидевшие до того с удочками, свесив ноги в воду, повскакивали и страшно оживились. Они окружили Ян и заговорили все сразу. Каждый просил её повторить рассказ, что Ян делала с большим удовольствием, однажды для наглядности отставив зад и покрутив им. Потом каждый даос захотел потрогать этот зад именно в том самом месте. А некоторые даже удосужились бросить взгляд на меня самого.
Далее же начался спор. Одна фракция предлагала по поводу столь радостного события распечатать целый доу вина и выжрать его прямо сейчас, даже не подогревая. Фракцию эту возглавил мой наставник мастер И, который для подкрепления своей позиции вытащил на всеобщее обозрение этот самый доу – внушительную толстую бамбучину, по высоте доходившую ему почти до бёдер, – и вооружился уже черпаком, состоявшим опять же из бамбукового стаканчика с примотанной к нему тонкой бамбуковой ручкой.
Вторая же фракция настаивала, что вино надо пить позже, и не один доу, а два, за хорошим ужином. К этим гурманам присоединилась Ян, и дело кончилось бы дракой, если бы мастер Фэй, так и сидевший всё это время с удочкой на краю плота, вдруг не вскрикнул «хэй» и не бросил к ногам скандалистов здоровенную извивающуюся рыбину. Вода вокруг плота буквально бурлила. «Юй!» – завопили даосы, рванувшись к забытым удочкам. И дальше, один за другим, начали вытаскивать все новых рыбин из воды и с воплями «хэй» лупить их о доски плота.
Никто бы в эти мгновения и представить себе не мог, что перед ним – величайшие целители величайшей из империй.
Да и я об этом не думал, просто лежал на своих тряпках, и в порядком отросшую бороду скатывались счастливые слёзы.
Дальше… дальше, дня через два, плот пристал к причалу какого-то городка, где с даосами, на предмет подвезти до следующего города, начал торговаться маленький оркестр. Состоявший, как водится, из нескольких весьма привлекательных женщин.
По-моему, о деньгах с самого начала не шло и речи, все решили откровенные взгляды и обмен двусмысленными цитатами из классической поэзии. В результате в сумерки мы вплыли в виде нескольких шевелящихся под рогожами пар, под шёпот, счастливые стоны и тихий смех. «Даосизм проповедует естественность», – успела пояснить мне Ян, обнимавшая меня голыми ногами за талию и тщетно пытавшаяся натянуть на нас какую-то мешковину.
На корме стоял мрачный мастер Ши, которому выпала очередь направлять головной плот веслом. Он меланхолично посматривал и на нас, среди прочих пар, и, поймав мой взгляд, одобрительно кивнул несколько раз.
Но пришла его смена, и мастер Ши тоже улёгся в объятия оркестрантки, и движениям их тел под рогожей, казалось, не будет конца. Закашляли обезьяны на невидимом берегу, засияли десятки покачивающихся над водой огоньков, а сладострастные и очень, очень медленные колыхания тел под рогожей мастера Ши все продолжались.
– Вот так они делают эликсир бессмертия, – кивнула в их сторону отдыхающая в моих руках Ян. – Слушай, а ты вспомни, мой прекрасный воин: ты ведь не изливал в меня дождя своих облаков – знаешь сколько? Десять месяцев! – Тут она округлила глаза. – Вспомни. Мы с тобой оба были так заняты… Ведь я могла бы засохнуть без этого дождя, ты жалел бы об этом всю жизнь. А теперь жалею я – смотри, ты ещё слаб, ты весь мокрый, я не должна была трогать тебя, прости… Ты знаешь, о чём я подумала первым делом, когда увидела тебя в этом мундире у моих дверей? Не о том, что умирает бедная Лю, не о том, что вскоре придёт и моя очередь. А лишь о том, что твой дождь не прольётся в меня больше никогда… Кстати. Скажи мне одну вещь…
Я был готов сейчас сказать ей что угодно, тем более что она как раз наливала мне напёрсток вина, достойного презрения по вкусу, но пившегося так, будто я пробую его в первый раз.
– Скажи мне… Я вообще-то слышала в эти ночи твой шёпот, иногда – на странных языках, многое о тебе узнала. И я очень много думала в эти дни, и, кажется, наконец поняла, что ты делал и зачем. Но всё-таки скажи сам: ты действительно украл меня у самого императора? Один против всей гвардии? Для себя одного?
– Ну, да, – расслабленно отозвался я, не понимая, о чём тут вообще говорить.
– Я не знала, – выговорила Ян после долгой паузы. – Поверила только сейчас.
Тут я начал выходить из счастливой прострации.
– То есть как это? – начал было возмущаться я. – А чему же ты тогда верила?
– Видишь ли, мой дорогой воин, – вздохнула, устраиваясь у меня на плече, моя прекрасная подруга. – Я не видела тебя так давно. Война. Тунгуань. Куда уж там… И вдруг ты появляешься в этом мундире, таком же, как у тех людей, которые требуют моей смерти. И что же ты мне говоришь? Ты требуешь, чтобы я позвала старого Гао, а дальше – дальше ты говоришь, что у тебя донесение к самому императору. Куда там моя несчастная судьба – тебе нужен, оказывается, император… Что я могла подумать? Вновь и вновь всё то же – что не знала тебя до того. Что во всём этом жутком заговоре ты играл какую-то роль. Что всё это время ты на самом деле был просто офицером «малиновых барсов», о которых, знаешь, разное говорят. Там, у «барсов», есть ведь и согдийцы, и персы…
Я лишился дара речи. Уже в который раз за последнее время чувствовал я себя полным идиотом, а страшнее всего было то, что Ян была права. Но где бы я взял тогда, на станции Мавэй, время рассказывать и объяснять, где и с кого я снял этот мундир?
– Ну, а дальше, – продолжала она, – ты рявкнул на меня этим страшным голосом: «приказ императора!». И я поверила. Приказ – значит приказ. Поверила, что ты спасаешь меня для него. Я так поверила, я так хотела вырваться от этих уродов… И верила очень долго. Все поняла только сейчас. Ну, как я могла представить, что ты был совсем один? А потом, куда же ты меня вёз? И почему сразу же привёз меня в монастырь к бессмертному Вэю – случайно, что ли?
Тут я вспомнил её спокойное лицо, когда они переглядывались с этим созданием в манастыре. «Ян гуйфэй больше нет. – Нет, значит, нет…»
– Ты знала этого странного… Вэя? Этого?…
– Ну, как я могла его не знать. Я бывала и в монастыре. Правда, никогда не карабкалась в него с юга, в гору, через Мавэй. Но ведь мы были не так далеко от столицы. Вспомни: к юго-западу от города – императорский парк Шаньлиньюань. Да? Дальше другой парк и озеро Мэйпи, где в жаркий день было… – тут она вздохнула, – не пройти от поэтов и прекрасных девушек. А ещё дальше – новый парк, и гора Лиловая башня. К её отрогам и прилепился этот самый монастырь. Я и подумала, что по приказу императора бессмертный Вэй спасает меня и тебя… Ну, не могла же я предположить, что ты нёсся по полям наугад, попал на эту поляну случайно? Нас просто сожрали бы звери в лесу.
Я чуть не застонал. И поспешил сменить тему: – Так ты и раньше знала это странное… Оно действительно бессмертно?
Голос Ян стал мечтательным:
– Ну, ты же видел древние свитки, на которых изображены даосские мудрецы? Они же не похожи на обычных людей, правда? Говорят, они – древние, которые жили тут до нас. Бессмертны или нет, не знаю, и всё же живут они долго, очень долго… Но их всё меньше и меньше, – завершила она шёпотом. И, после паузы, добавила: – А видела я его много раз. Он приходил к Лунцзи. – Я опять вздрогнул от такого фамильярного упоминания Светлого императора. – И тот иногда приезжал к нему. Ты что, так и не понял, что это за монастырь? Ведь там собраны лучшие целители, чтобы создать эликсир бессмертия.
Тут я забыл, что лежу на плоту среди наслаждавшихся «естественностью» даосов и плыву в никуда.
А Ян продолжала:
– Монастырю больше ста лет. Основал его Тай-цзун. Но на беду себе: даосы его всё-таки свели в могилу, а какой мощный был человек. Сейчас и здесь, наверное, мы можем об этом говорить, нас ведь уже нет, верно? Если бы я начала разбалтывать эти секреты в прежней жизни, пока… не была убита в Мавэй… а сейчас можно. А скажи, воин, зачем ты украл меня? Ты понимаешь, что нет больше Ян гуйфэй? У меня ни единой монеты, я не могу купить себе масла для кожи или румян – не то что лучших, никаких. Я Юй, что означает «рыба», служу даосам. А ты остаёшься богатым западным купцом, хотя каким-то странным купцом – я и на самом деле не знаю, кто же ты. Но ты можешь купить себе хоть сто рабынь в Гуанчжоу. Зачем тебе я, если меня больше нет?
Я прикоснулся пальцами к изумительной красоты линии, шедшей от её уха к подбородку. Потом рука моя скользнула ниже. По воде до нас долетел стонущий звук скрипки из Ху. «А-а-х», – отозвался ему сладкий женский вздох неподалёку, из-под рогожи.
– Вот это – ты. Это всё, что мне нужно в этой жизни, – тихо сказал я, продолжая скользить рукой по её телу. – Мне всё равно, как тебя зовут и что у тебя есть. Мне была нужна вот эта Ян, по имени Юй Хуань, Яшмовый браслетик.
Она долго молчала. Потом повернула ко мне лицо:
– А ты помнишь, как сказал когда-то: вот ты имеешь все деньги, которые может иметь человек, побеждал во всех битвах, которых хотел, а теперь у тебя есть я, и больше ты в жизни не хочешь ничего?
– Да, – сказал я. – И скажу это снова. Ничего. Ничего.
Долго, долго не возобновлялся наш разговор в этот вечер. А когда мы, отдышавшись, смогли его продолжить, он кончился самым невероятным образом.
– Подожди, ты что-то сказала… Так как же этот бессмертный зверь свёл в могилу самого Тай-цзуна?
– Хэй, – совсем по-даосски сказала Ян. – Ну, это секрет. Они тогда думали, что элексир бессмертия состоит из киновари. А это, в общем-то, яд. Поэтому они кормили великого императора горами шпината, чтобы нейтрализовать действие киновари. Но не помогло. Жизнь ему продлевали походы, а когда он возвращался в столицу на отдых и начинал снова давиться этой гадостью… Но после его смерти в монастыре начали новый, совсем новый проект. Нашли совсем 'другой рецепт, который был пригоден не только для этих… а и для человека. Каждая новая пилюля – все более верная, возможно – та самая, окончательная. Помнишь, как бессмертный Вэй говорил, что ему надо было ещё год-два, чтобы всё получилось? А Светлого императора ты видел, да? Он похож на человека семидесяти лет?
Я только развёл руками. Но любопытство гнало меня все дальше, себе же во вред:
– А что же это за новый рецепт?
– Ну, вспомни мой первый подарок тебе, – засияла улыбкой Ян. – Вот этот свиток. Ты думал, что я дарю его тебе, чтобы распалить твою страсть? Ну, да, конечно, – скромно призналась она. – Но, дорогой мой воин, вообще-то я подарила тебе даосский трактат о бессмертии, переписанный собственной рукой – ты оценил это?
– «Разговор о Верховном пути Поднебесной». «Когда она целует мужчину, дрожа всем телом, она желает, чтобы совокупление продолжалось как можно дольше», – не без гордости процитировал на память я. – Знаешь, по-моему это всё-таки не совсем о бессмертии.
– Выше, выше об этом говорится. Почти в начале. Ну, примерно так: тот, кто способен совершить совокупление, не излив вовне семени, достигнет… м-м… с двух раз очистится голос, с семи раз все тело станет сильным и прочным, а вот кто способен десять раз совершить это – достигнет божественной просветлённости. Так вот, речь о семени мужчины, который без перерыва ублажает женщину, но не даёт своему дождю излиться. Так он накапливает невиданную жизненную силу. Могущественнейшую ци. Вот она-то, ци – сила, собранная в его семени, – и есть основа эликсира бессмертия. Но это тоже страшный секрет, – добавила она.
– Его семя… – я посмотрел туда, где в темноте все ещё угадывалось шевеление под рогожей мастера Ши. Весь остальной плот уже спал счастливым сном. – То есть сейчас мы с тобой видим, как он, в общем, создаёт эликсир бессмертия… Что – именно он? Мастер Ши?
– М-гм, – подтвердила расслабленная Ян. – Хороший способ. Это тебе не киноварь. Ну, кроме этого самого высушенного семени в лекарство входит ещё порошок человека-корня и тысячи разных трав. Лунцзи этих пилюль съел немало, даосы несли ему все новые, все лучшие составы. Ну, а теперь, что ж… не судьба, – завершила она.
Последовала длинная пауза, я уже был почти готов уснуть.
– Как бы узнать, какая она, эта пилюля бессмертия, – пробормотал я. – Какого вкуса…
– А это уж тебе, дружочек мой, виднее, – не без зависти сказала моя прекрасная подруга. – Это ведь ты её съел. Мастер Фэй просто не знал, что с тобой ещё делать. Лекарства не помогали…
Я сел рывком, уставившись в невидимую воду.
– О-о, ох, – разнеслось по реке из-под рогожи мастера Ши.
ГЛАВА 27
ГУАНЧЖОУ
– Сказку, расскажи мне ещё одну сказку, – шептала мне счастливая Ян, привычно устраиваясь на ночь в моих руках. – Длинную тюркскую сказку! Мне никто не рассказывал их на ночь уже годы.
– Тюркскую, – удовлетворённо мурлыкал я. – Про сапоги-скороходы?
– Нет, про… ту, что про меня. Про девушку из хорошей семьи, у неё были злые сестры, которые только успевали менять наряды, а сама она всегда была вся в золе от очага…
– А, про девушку из Кушанского царства… Боже мой, этой сказке уже лет четыреста…
И я долго рассказывал ей про испачканную в золе кушанскую девушку, которой помогла Биби-Сеншаньби, фея домашнего очага, превратив крыс в коней, тыкву – в карету, в которой девушка поехала на праздник к царскому сыну. Ян заснула на половине сказки, а громадная река все несла нас, покачивая на своей тёмной спине, к востоку.